Связи с поляками отыскивал не только Блок, но и отдельные группы - сионисты, коммунисты, бундовцы - по своим каналам. Сложное дело в стране многовекового антисемитизма. По Варшаве шныряли охотники за евреями, выскользнувшими из-за стены гетто, грабили их, сдавали на смерть гестаповцам. Остряки складывали антиеврейские песенки с хвалой Гитлеру. Разномастное польское подполье издавало прессу на все вкусы - бюллетень правого Антикоммунистического Агенства жаловался:
“Немцы обходятся с евреями слишком мягко”. Но подпольщики гетто упорно нащупывали другую Польшу, и уже просочился в гетто с “арийской” стороны ручеек переписки, и уже полька Ирена Адамович (“Ядзя”), помогая евреям наладить связи, бес-
страшно отправилась в гетто Белостока, Ковно, Вильно, Шауляя... Еврейские ветераны Войска Польского отыскали бывших товарищей по оружию в Корпусе Безопасности Армии Крайовой (АК - подпольные вооруженные силы, подчиненные польскому правительству, эмигрировавшему в Лондон) - в результате возникла польская группа капитана Генрика Иванского (“Быстрого”), которая помогала гетто.
Подпитываясь из разных источников, разгорался огонь, и Черняков, даже не зная подробностей и имен, все сильнее ощущал жар. Подпольщики уже успели попробовать свои силы: дважды организовали побеги польских и советских офицеров из тюрьмы Павьяк.
Чернякову - только руками разводить. 15 мая сорок второго года из недр подполья Блок выплеснул свою газету “Призыв”. Черняков читал: “Еврейские массы должны занять почетное место в антифашистской борьбе... Есть такие, которые ждут чуда. Они не отдают себе отчета в том, что только путь борьбы ведет к освобождению”.
- Кретины! - кричал Черняков. - Грязный вонючий листок! Мусор! Демагоги! Я доберусь до них! Головы поотрываем!
Он кричал - про себя и публично - он грозил, ругался... Он вспомнил, как пыталась расшевелить гетто “Молодая гвардия” - организация левых сионистов: то уличная демонстрация с лозунгами борьбы, то тайный смотр боевиков, собрания, речи... Провокации, конечно, но терпимо: дешевые спектакли, почти без публики... Другое дело - газета. Газету читают все. Газета - мина... Нашему стаду да таких умников в пастухи!..
Он их ненавидел.
Не только за то, что они увлекали в пропасть все гетто. Он их ненавидел еще и за чистоту их непримиримости, за безоглядность юной лихости; их боеспособность была высшей формой жизнеспособности, и кому как не им следовало сохранить, пронести в себе сквозь погибель гетто живую силу народа.
Они были такими же, как его сын, который сначала счастливо оказался вдали отсюда, в Советском Союзе, а теперь затерялся в невообразимой какой-то Киргизии, со всеми своими талантами затерялся, может быть, навсегда, - думая о своем мальчике, Председатель Юденрата сразу становился просто несчастным стариком, но он был Председатель, на нем лежала Ответственность, и он не позволял своему лицу смягчиться слезой; он управлял тоской о сыне, разворачивая ее в мысли о молодежи, об евреях, о мифической их судьбе, и любовь к сыну распространялась на умирающий и нетленный его народ, он любил его и спасал, как любил и спасал и этих дураков, слепо прущих под колеса гитлеровской машины; и любя, и спасая, он надрывался: - Они погубят всех! Наша сила - в терпении! Немцы передавят нас, как блох! Одумайтесь, евреи, оглянитесь: пока эти ослы не злили немцев, в гетто еще можно было дышать. А сейчас?
Разве он не был прав? Террор свирепел - немцы душили сопротивление. Их агенты легко прорвали слабую завесу конспирации, и в ночь на 18 апреля гестапо сокрушительно ударило по Антифашистскому Блоку - утром потрясенное гетто увидело на улицах пятьдесят два трупа с черепами, развороченными выстрелами в затылок. Погибли активисты подполья и, для дезориентации уцелевших, несколько незначительных немецких шпиков.
Дальше - больше. Репрессии косят почти без разбора. В мае осуждены на смерть 187 евреев. Казнят и без суда. Стариков сбрасывают с верхних этажей на мостовую. У ворот гетто под видом борьбы с контрабандой убивают безоружных людей. Жандармские посты на крышах, в подъездах... Управляющие домами под угрозой расстрела их семей обязаны выслеживать деятелей сопротивления. Облавы. Служба Порядка помогает гестаповцам и польской полиции. Ночами повторяется апрельская резня - “усмирение” идет круглосуточно. Ширится и сопротивление. Толпа женщин вырвала во время облавы из рук Службы Порядка нескольких молодых людей... Убит жандарм у ворот гетто... Третьего июня сто десять евреев, среди них женщины и полицейские, уничтожены “за неповиновение властям”. В мае и июне полиция гетто регистрирует ежедневно в среднем 142 случая сопротивления - такое раньше и не снилось...
В разгар террора евреи гетто дарят польским коммунистам типографское оборудование. 30 мая “Шмидт”, “Меретик” (Самуэль Циммерман) и Давид Влоско при передаче подарка на “арийскую” сторону схвачены немцами с помощью провокатора Киселева, бывшего белогвардейца. “Шмидт” зверски замучен в Павьяке, “Меретик” и Влоско расстреляны. Киселева казнила Гвардия Людова. Война как война, только пули все больше в одну сторону... Прав был Черняков.
Он не был прав. Заманчивый обман - увидеть в действиях оккупантов месть за сопротивление, привычную массовую экзекуцию. Гитлеровцы замахнулись много шире. Здесь, в Варшаве, окончательное решение еврейского вопроса сулило им походя выгадать и освобождение от хлопот с полумиллионным гетто, и усмирение города, чреватого бунтом в тылу Восточного фронта, и воздание почести Рейнхарду Гейдриху, только что убитому чешскими патриотами. В июне рейхсфюрер СС Гиммлер отдал приказ провести “операцию Рейнхардт”: выселить евреев из Варшавы. “Выселить” означало: перевезти в Треблинку и умертвить. Их язык...
Готовились по-немецки обстоятельно: довели треблинский концлагерь до совершенства лагеря смерти; похлопотали насчет транспорта; отработали маршруты выселяемых по улицам Варшавы; сформировали “группы уничтожения” из эсэсовцев, польских уголовников, украинских, латвийских и литовских карателей. Назначили в Варшаву нового начальника СС и полиции СС-оберфюрера (командир бригады) и доктора права (!) фон Саммерн-Франкенегга и передали в его подчинение гетто. По приказу командующего операцией СС-группенфюрера (генерал-лейтенант) Глобоцника из Люблина прибыли “специалисты по ликвидации” во главе с СС-штурмбанфюрером (майор) Гефле. Позаботились, как обычно, о маскировке: в гетто вдруг разрешили открыть школы, стали публично хвалить еврейских рабочих. Предусмотрели даже выдавать евреям на дорогу хлеб и мармелад - успокоительная забота и для голодных приманка.
Мог ли Черняков догадываться об истинных намерениях немцев? Вряд ли. Слухи о полном уничтожении евреев ползли по Варшаве и достигали гетто, но поверить в это не решались даже такие люди, как Левартовский и Саган.
Немецкий комиссар гетто Ауэрсвальд на тревожные вопросы Чернякова отвечал благодушием и торжественными заверениями в безопасности евреев. “Заметьте, Черняков, - говорил Ауэрсвальд, - мы даже перестали казнить приговоренных”. Чернякову сообразить бы, что немцы просто решили не возиться со смертниками, - они получат свое в Треблинке. Но это значило принять невероятную правду о гибели сотен тысяч людей не за вину какую-нибудь - только за не те глаза, не те волосы, не тот нос, - а он не мог и не хотел верить, что в центре цивилизованной Европы, в гуманном двадцатом веке можно организованно и хладнокровно, без всякой видимой нужды, истреблять целый народ. Не психопаты же они в конце концов, эти немцы?
Так думал не он один. При первом известии о выселении евреев руководство Антифашистского Блока собрало представителей всех действующих в гетто политических и общественных групп и предложило: организовать отпор, напасть на полицию гетто, штурмовать ворота и пробиваться на “арийскую” сторону. “Нет! - сказало большинство. - Народ переживет (Фридман, делегат правых). Активное выступление даст немцам повод уничтожить всех (Шипер, мелкобуржуазный сионист)”. Наверно, каждый из них был готов рискнуть собой, но другими? всеми?..
