В “Троице” Рублева не изображены ни васильки, ни какие-либо другие цветы, она сама подобна цветам... В ней не представлен эффект солнечных лучей... сама она излучает свет, который, как верили тогда, “прогоняет тьму”.

<...>

Для времени Рублева характерна, с одной стороны, “ненавистная раздельность” и, с другой стороны, наперекор ей, потребность в объединении, в “общем согласии”, с одной стороны уход из мира в пустыню, в скит, в особную келью, отшельничество, с другой - попытки устроить “общее житие” на трудовых началах и прямо служить людям, с одной стороны, постничество, “удручение плоти”, с другой стороны – приятие мира, с одной стороны, мистическое исступление в поисках бога, с другой - умиротворенное обретение его в себе самом. <...> Рублев должен был постоянно сталкиваться с подобными противоречиями, и он отвечал на них своим искусством. Он был великим примирителем и этим продолжал заветы Сергия [85, с. 98-110,124,149].

П. ФЛОРЕНСКИЙ:

Нас умиляет, поражает и почти ожигает в произведении Рублева вовсе не сюжет, не число три, не чаша за столом и не крила, а внезапно сдернутая перед нами завеса ноуменального мира... Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир... Вражде и ненависти... противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном Единстве сфер горних. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Троицы Рублева, эту ничему в мире не равную лазурь - более небесную, чем само земное небо... эту невыразимую грацию взаимных склонений, эту премирную тишину безглагольности, эту бесконечную друг перед

другом покорность - мы считаем творческим содержанием Троицы. Человеческая культура, представленная палатами, мир жизни - деревом, и земля - скалою, - все мало и ничтожно перед этим общением неиссякаемой бесконечной любви: всё - лишь около нее и для нее, ибо она - своей голубизною, музыкой своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разделений - есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего. Андрей Рублев воплотил столь же непостижимое, сколь и кристально твердое и непоколебимо верное видение мира [43, с. 19-20].

ПАВЕЛ (апостол христианства):

...любовь есть исполнение закона [Послание к Римлянам, 13:10; 2, с. 1240].

<...>

...пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше [1 Послание к коринфянам, 13:13; 2, с. 1256].

- Стоп, - говорят ученые со своими компьютерами [31, с. 165], - вот это, коринфянам, - не Павла, это приписано позднее. А Павел, он, видите ли...

Греческий еврей Саул (Савл), римский гражданин Павел, выученик раввина Гамалиила, внука Гиллеля, творец христианской религии - жизнь этого человека, простроченная нитью “Иудея-Греция-Рим”, показательно подобна пути христианства и самому его названию, где еврейское “мессия” (“машиах”), переведенное греческим “Христос”, вошло в обиход латинским словом “христианус” (“христианин”) [29, с. 235].

ПАВЕЛ (Деяния апостолов, 22:3-7, 17-21):

...я - иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе... Я даже до смерти гнал последователей сего [христианского] учения, связывая и предавая в темницу и мужчин и женщин... и письма взяв к братиям, живущим в Дамаске, я шел, чтобы тамошних [христиан]

привести в оковах в Иерусалим на истязание. Когда же я был в пути... вдруг осиял меня великий свет с неба. Я упал на землю и услышал голос, говоривший мне: Савл, Савл! Что ты гонишь меня?... <...> Когда же я возвратился в Иерусалим и молился в храме, пришел я в исступление. И увидел Его... и Он сказал мне: иди, Я пошлю тебя далеко к язычникам [2, с. 1195].

3. КОСИДОВСКИЙ:

[Павел] был фарисей, а фарисеи... верили... в воскресение и приход предсказанного пророками мессии. От веры в мессию до убеждения, что Иисус и есть мессия, был всего один шаг. <...> ...это был не случайный выбор, а необходимость, вытекающая из его внутренних склонностей и феноменальной цепкости ума. [Эти] события приходятся примерно на 35-36 годы.

<...>

...эпоха непрерывных войн, экономических кризисов, падения стоимости денег и эпидемий голода [30, с. 98,242].

Свирепость римского заката. Как тут не соблазняться утешением христианской общины? Здесь изгою империи, любому: еврейское милосердие на земле и христианский рай на небе -

только веруй в Иисуса, веруй смиренно и безоглядно, не по-еврейски веруй.

А Савл, по словам позднейших христианских исследователей был “еврей из евреев” [ФАРРАР, 29, с. 16], “отличался тем неукротимым фанатизмом, который характеризует палестинских евреев” [РЕНАН, 86, с. 154]. И он яростно воевал с отступниками, пока не сообразил, что христианский дух братской солидарности - спасение угнетенных. Сочтя этот дух божественным, Савл обратился в Павла, но по еврейской своей диалектике увязал новую мистику с точным политическим расчетом. Война с Римом, он понимал, самоубийственна, и Павел “решил проповедовать спиритуалистический мессианизм. <...> Он переместил царство божие из этого мира в загробный” [РОБЕРТСОН, 31, с. 150]. Кесарево оставалось кесарю, но для этого пришлось раздвоить иудаистского единого Бога на Бога-Отца и царящего на небе Бога-Сына, Иисуса. “Естественно, раввины отвернулись от него [Павла] с гневом и презрением [ФАСТ, 27, с. 148]. Тогда “Павел отправился к массам и стал говорить их языком” [РОБЕРТСОН, 31, с. 150].

Г. ФАСТ:

Евреи верили, что человек добр, жизнь добра, Бог добр - вера, которая пронизывала еврейское существование и позволяла пережить все беды и гонения... <.,.> Исходя из логики своей религии, евреи стали противниками насилия, и последователи Иисуса исповедовали любовь и мир не потому, что они были христианами, а потому, что они были евреями.

Павел проповедовал фактически совершенно другую религию. В то время, как рабби Гиллель верил, что главная и истинная заповедь Бога это “люби ближнего, как самого себя”, Павел проповедовал, что только вера в Иисуса, слепая или какая угодно, может дать человеку спасение...

Павел считал человека изначально дурным (исходя из первородного греха Адама и Евы). Павел проповедовал, что естественные здоровые желания плоти греховны, грязны, внушены дьяволом...

<...>

Павел осудил поиски смысла (логос Филона) как “безрассудство” и утвердил мировоззрение, основанное на метафизике и суеверии.

Павел назвал евреев “сосудами гнева, предназначенными для уничтожения” и тем самым наполнил христианскую религию ее неистовой манией - ненавидеть и уничтожать евреев...

Павел начал разрушение фарисейской концепции всеобщей терпимости, выраженной в кротком правиле Гиллеля: “Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы они сделали тебе”, ...это правило было поставлено с ног на голову Павлом, прочитавшим его как “Делай другим так, как ты хочешь, чтобы они делали тебе”, что стало христианским мерилом справедливости и оправданием насильственного крещения [27, с. 143-144].

3. КОСИДОВСКИЙ:

Павел ратовал за универсальный характер новой религии. Он хотел облегчить язычникам принятие ее, ликвидируя необходимость подчиняться бесконечным ритуальным правилам иудаизма, и прежде всего обряду обрезания.

<...>

Павел был не только религиозным идеологом, но и трезвым практиком, основателем многих очагов христианства. [Первоначальная] структура общины, основанная на общности имущества... лишь отталкивала прозелитов из ремесленных, купеческих и чиновничьих кругов, в которых Павел был очень заинтересован.