Ричард Блейд сидел в стальном кресле под раструбом коммуникатора. Как обычно, он был нагим, лишь набедренная повязка охватывала талию да жгуты спускавшихся сверху проводов цветной паутиной покрывали торс. Овальные контактные пластинки впивались в блестевшую от масла кожу, словно клыки десятков тонких змей.

Да, все казалось привычным и обыденным в этот день, кроме одного: у пульта компьютера вместо сгорбленного седовласого лорда Лейтона стоял Джек Хейдж. Впрочем, он тоже начинал горбиться, и халат американца был таким же старым и давно нестиранным, как и у его светлости — будто бы Лейтон только что сбросил с плеч это одеяние, а Хейдж тут же подобрал его как знак своих новых обязанностей, символ власти. Левый карман халата топорщился — туда была засунута тетрадь, согнутая пополам; из правого, полуоторванного, торчали рукоять отвертки и пассатижи.

Невольно усмехнувшись, Блейд попытался вспомнить, когда же он впервые попал в это помещение, сердце подземного лабиринта, скрывавшегося под древними башнями Тауэра. Июнь шестьдесят восьмого года… да, июнь шестьдесят восьмого, совершенно точно! Тогда он отправился в первое свое странствие, в Альбу… и с тех пор прошло четырнадцать с половиной лет… Ровно четырнадцать лет и шесть месяцев! Он не мог точно припомнить дату, когда первый раз сел в кресло, напоминавшее электрический стул, но это было в начале июня… третьего, или пятого, или седьмого числа… А сейчас — начало декабря восемьдесят второго…

Многое изменилось за этот срок! Ушел Лейтон — навсегда; ушел Дж. — к счастью, пока что на пенсию; скоро уйдет и он сам… Не на тот свет и не в отставку, но, тем не менее, грядущую перемену в его судьбе правильней всего было бы обозначить именно этим словом. Все уходят рано или поздно; сначала — из молодости, потом — из жизни…

Он осмотрел зал, освещенный выпуклыми квадратными панелями, тянувшимися по периметру потолка. Раньше на их месте были длинные цилиндрики ламп дневного света… и почти все помещение ряд за рядом заполняли массивные металлические шкафы с блоками памяти и громоздкие стойки магнитофонов… Теперь здесь стало гораздо просторнее: посреди зала остался лишь пульт, дальнюю же стену от пола до потолка скрывали лицевые панели компьютерных модулей, каждый — размером с ладонь, но способный хранить больше информации, чем шкаф шестифутовой высоты.

Переменился не только этот зал, подумал странник. Год от года подземный центр рос, расширялся, к нему добавлялись новые камеры, вырубались коридоры, лестницы, тоннели, вертикальные шахты лифтов тянулись вниз, в генераторный отсек, и наверх, к поверхности. Чего стоил один только комплекс помещений, связанных с телепортатором! А кроме него была увеличена площадь госпитального блока, создан производственный сектор, где монтировали самые тонкие устройства, оборудована лаборатория психодинамических исследований… Теперь в лейтоновском центре трудилось не меньше полутора сотен специалистов, и еще столько же народа охраняло их: целая рота отборных парней из морской пехоты.

Хейдж кончил возиться с настройкой и обернулся; сейчас, сосредоточенным выражением лица и поворотом головы, он до боли напоминал старого Лейтона. Блейд моргнул, и наваждение рассеялось. Нет, разумеется, нет! Там, у пульта гигантского компьютера, находился совсем другой человек, на пять десятилетий моложе, бодрый и энергичный, с блестящими темными глазами. У Лейтона зрачки были желто-золотистые, редкостного янтарного цвета…

— Что-то вы невеселы, Ричард, — Джек Хейдж поднялся и сделал шаг к помосту, на котором стояло кресло странника. — О чем вы задумались?

— О бренности всего земного. О вечном, мой дорогой!

— Оставьте эти мысли. Лучше вспомните, что мы наконец-то добились своего.

— А именно?

Американец пожал плечами.

— Ну, я имею в виду, что на этот раз вы с гарантией попадете в мир высочайшей культуры… то, о чем мечтал Лейтон… Там будет что взять! Вы возвратитесь с небывалой добычей, Дик. Возможно, вы получите ответ и на свой вопрос — о бренности и вечном… Ха! — он резко взмахнул рукой. — Почему бы и нет? Вдруг перед вами раскроется тайна бессмертия?

— А вы хотели бы стать бессмертным, Джек?

Хейдж поднял глаза к потолку, потеребил пуговицу на халате и покачал головой.

— Не знаю, Ричард. Бессмертие, как и вечность, слишком неопределенная категория, не поддающаяся логическому анализу… Но, разумеется, я желал бы жить долго, очень долго — ровно столько, сколько мне захочется. А потом, потом… потом либо исчезнуть, либо стать чем-то большим, чем человек.

— Богом?

— Фи! Это так скучно! Будь моя воля, я бы через много-много лет пожелал превратиться в чистый разум… в нечто, не связанное этой жалкой плотью, в могучее и свободное существо. И я бы странствовал среди галактик и звезд, изучая устройство Мироздания, опускался на планеты, проникал в разумы их обитателей, чтобы на краткий миг вкусить от их жизни…

— А затем? Когда вам все это надоест?

По губам Хейджа скользнула улыбка.

— Я же сказал, что не знаю. Дик. В этом-то и заключается неопределенность бессмертия и вечности! После каждого «затем» следует новое «потом», и так — без конца. Человеку это не осмыслить, не понять. Но, быть может, те создания, среди которых вы скоро окажетесь, разобрались с этим вопросом?

Он вернулся к пульту и положил ладонь на большой красный рубильник.

— Я надеюсь, что так, — произнес Блейд. — Но должен вас разочаровать: скорее всего, их ответы на подобные вопросы покажутся нам непонятными.

— Что ж, это тоже полезная информация. Я полагаю, земное человечество еще слишком молодо, и то, что непонятно сегодня, станет ясным завтра… Не тревожьтесь на этот счет, Дик! Возможно, вы не сумеете осмыслить всех мудрых истин суперцивилизации, но в одном я уверен совершенно точно: вы попадете в прелестное местечко!

Рубильник опустился, и Ричард Блейд взмыл в небеса.

— Какое прелестное местечко!

Миклана, ухватившись за широкий пояс Блейда, вытянула руку вперед.

Местечко и в самом деле было прелестным. Маленькое озерцо среди трех холмов, чистое и прозрачное, как слеза; оно казалось хрустальным глазом, глядевшим в небесную синеву. Оба солнца еще стояли высоко, и до вечера можно было бы одолеть не меньше сорока миль, но тихое уединенное озеро и песчаный пляж неудержимо влекли путников; после жаркого дня оба жаждали искупаться. Кроме того, Миклана собиралась привести в порядок шкуру Блейда — с помощью щетки, напоминавшей лошадиную скребницу.

— Остановимся тут на ночлег?

— Да, пожалуй…

Девушка соскользнула в траву и бросилась к воде, на ходу стаскивая свой комбинезончик.

— Эй! — окрикнул ее Блейд. — Сначала надо бы позаботиться о своем животном!

Она вернулась — уже нагая, с распущенными волосами, улыбаясь во весь рот.

— Ах, бедный мой зверь! — Быстрые пальцы нашарили пряжку под конским брюхом. — Бедный мой зверь! — Седло и вьюк полетели в траву. — Ты совершенно прав! И сейчас я тебя искупаю! — Из вьюка на свет Божий появилась щетка.

Блейд сбросил пояс и наплечник, оставив, однако, перевязь с ножом. Еще у него были три копья с острыми обсидиановыми лезвиями — грозное оружие, если учитывать невероятную мощь, которой одарил его Лоторм. Шагнув в воду, странник воткнул их в песок — так, чтобы до дротиков было легко дотянуться.

Он сделал еще три шага, и прохладная вода сомкнулась над его крупом. Миклана нырнула следом; затем он почувствовал прикосновение жесткой скребницы и вздрогнул от удовольствия. Нет, что ни говори, в лошадиной жизни имелись свои прелести!

Девушка усердно терла его бок.

— Иногда я жалею, что не превратилась в самку эстара, — заметила она. — Наверно, ты испытываешь массу новых ощущений, милый?

— Ты мне нравишься такой, какая есть, — протянув руку, Блейд погладил ее по плечу. — Что же касается ощущений, то они… хм-м… довольно приятны… Очень приятны, должен сказать!