— Нарушен закон, господа: убиты короли. Когда надо защищать закон — я знаю, что нужно делать.

— Мне кажется, господа, — заговорил Маард, глава Совета Городов и третий, вместе с Рустаком и Геймаром, член Коллегии, — Мне кажется, что мобилизация лошадей должна проводиться не по указу Коллегии или не только по нему. Необходимо обращение королевы Магды к народу с объяснением причин этой мобилизации. На призыв королевы горожане откликнутся охотнее, чем на наш указ. К тому же это позволит нам разместить конную группу в казармах дворца и использовать для неё дворцовые конюшни. Других помещений нам, всё равно, не отыскать.

— Но королева?! Согласится ли она? Да и обращаться к ней сейчас, сразу после гибели мужа… Как-то неловко, господа…

— Разве, барон Геймар, королева не доказала нам уже, что вполне дееспособна и в здравом разуме, настояв на отправке дворцовых стражей на помощь королю Василию? — в разговор вступил оружейник Гечаур, член штаба квартальной охраны.

— Да простят мне господа из Коллегии, но для нас, простонародья, истинным воплощением власти в Раттанаре остаётся королева Магда. По её слову горожане поднимутся все как один, чего не даст никакой указ Коллегии. Глава Маард прав — следует попросить помощи у королевы. И послать к ней с нашей просьбой нужно кого-нибудь из горожан: пусть знает, что Раттанар горюет вместе с ней, и по-прежнему любит её и верен Короне.

— Правильно, Гечаур! — поддержал оружейника кузнец Бофур. — Мы создавали квартальную охрану для защиты не только своих домов, но и для защиты самой королевы. Кому же, как не нам, и обращаться к ней за помощью… Хотя слово «помощь» мне не нравится. Мы не беспомощные дети, и делаем с Её Величеством одно дело — служим Короне и Раттанару. Во дворец с нашими предложениями должны поехать вы, Ахаггар. Вы — уважаемый купец, да и дочь ваша — фрейлина королевы: у вас с Её Величеством получится вполне дружеский разговор. Ну, и, конечно же, Рустак, как представитель Коллегии. Ваша решительность, господин королевский прокурор, поможет убедить королеву, если у Её Величества возникнут какие-либо сомнения.

Маленький непоседливый Ферран вскочил с места и двинулся вокруг стола, цепляясь не по росту большим мечом за стулья сидящих у стола людей. Привычка эта — носиться вокруг стола всякий раз, когда толстый пекарь начинал волноваться — вызывала у Бофура, не любившего суеты, лёгкую досаду на несдержанность товарища. Вот и сейчас кузнец не смолчал:

— Сядь, Ферран! Или бегай в другую сторону: твой меч уже ободрал у нас все стулья. Нам, что же, менять мебель через каждые два-три заседания штаба?

Ферран остановился, возмущённо надул щёки и выкрикнул в лицо обидчику:

— А кто?.. А кто командовать?.. Кто ими командовать будет?

— Конечно же, ты, — невозмутимо ответил кузнец. — Больше некому.

Тусон наклонил голову, чтобы не было видно его улыбки. Вустер, с той же целью, отвернулся к окну. Остальные тоже, кто как, постарались скрыть свою насмешку над воинственным Ферраном. Один только Геймар, улыбаясь во весь рот, смотрел на пекаря, готовый рассмеяться в любой момент. Тот ничего не заметил, озадаченный серьёзностью тона Бофура и связанной с его словами безрадостной перспективой.

— Нет, я не смогу. Поручайте мне любое другое дело, только не это. Командовать я ещё, так-сяк, сумею, но ездить верхом… Не привычен я к седлу, братцы, — взмолился пекарь. — Ежели я так уж вам в командирах нужен — ставьте меня на пехоту…

Дружный хохот был ответом на его просьбу, и довольный Ферран, поняв, что седло ему в ближайшее время не грозит, уселся на своё место.

— А, в самом деле, кто ими командовать будет? — повторил вопрос пекаря Рустак. — Кто-нибудь из ваших офицеров, командор?

— Не думаю. У меня нет свободных офицеров для этого дела. К тому же, я не вижу смысла смещать Ларнака: он начал формировать городскую конницу, пусть и остаётся её командиром. Ядро у его отряда хорошее — его друзья из «Костра ветерана»…

— Ну, да, забулдыги и трактирные пьяницы. Да и какой из Ларнака командир? Одноногий калека и трактирщик — вот кто такой Ларнак!

— Действительно, барон, какой из калеки командир, — Вустер снова почесал изуродованную, левую, сторону лица и повернулся к Геймару боком, демонстрируя ему пустой, левый же, рукав. — Одно я вижу неудобство для города Раттанара в назначении командиром Ларнака…

— …Что закроется трактир? — понимающе подхватил Тусон. — Да, это, и в самом деле, будет страшная потеря для города.

Геймар смутился: сказав бестактность при искалеченном капитане Вустере, он понимал, что извинения станут ещё большей бестактностью. Маард с интересом наблюдал за конфузом своего политического соперника, но без обычного для их отношений злорадства. Сам же капитан, выдержав паузу, как хороший комедиант, сказал:

— Ладно-ладно, барон, не тушуйся. Чего только не ляпнешь, не подумав. Будем считать, что я ничего не слышал…

Барон еле удержался от ответной грубости: с этими старыми вояками приходилось всё время быть настороже. Одного поля ягоды: что Вустер, что Тусон, что сгинувший где-то вместе с королём Фирсоффом капитан Паджеро, совсем недавно грозивший барону вызовом на поединок.

— Я так понимаю, что ваших конников, командор, вы в городскую конницу не отдадите? — Рустак поторопился возобновить обсуждение насущного вопроса, чтобы прекратить зарождающуюся ссору между Геймаром и Вустером. Барон с радостью принял помощь прокурора:

— Да-да, командор, разъясните нам ваши соображения.

— Соображения мои, господа, просты: мои конники — солдаты регулярной армии, и таковыми останутся, чтобы не произошло. У Ларнака же отряд — временно набранный из добровольцев, и может быть распущен, когда в нём отпадёт необходимость. Возможно, даже сразу по возвращении в Раттанар короля Василия. Поэтому храмовых лошадей я бы хотел оставить у себя, в своих ротах: служители и раньше предлагали мне помощь в формировании конных сотен.

— А каково прошлое Ларнака? Где он получил ранение?

— Ларнак был оруженосцем у барона Тандера, на побережье, и известен среди заградителей, как человек редкой, я бы даже сказал, отчаянной храбрости. Ранен был в бою с гоблинами, когда принял команду над пятью сотнями заградителей вместо убитого лейтенанта, чем и решил исход сражения. Ему можно довериться, господа. Он — не подведёт.

Внутри постоялого двора «Голова лося» работа шла полным ходом: пограничники, закрепив факелы по всему частоколу, разбирали тела погибших. Длинный ряд раттанарцев уже стал шире трактирной стены, у которой их начали выкладывать ещё сами раттанарцы после первой, отбитой, атаки, и это не понравилось лейтенанту Блавику:

— Кладите второй ряд у них в ногах, ребята. Нехорошо как-то оставлять павших на открытом месте. Короля Фирсоффа нашли? Нет? Ищите! Ищите же!

Баямо и лекарь пограничников тщательно осматривали каждого раттанарца в поисках хотя бы малейших признаков жизни. Но тщетно: ни огонька, ни искорки тепла ни в одном из тел.

— Раны и мороз — вот в чём дело. Раны и мороз… — Баямо в досаде сжал кулаки. — Неужели тот десяток раненых, что в трактире, да вы пятеро — это всё, что от нас осталось?

Ахваз, с надеждой следивший за каждым движением лекарей, вместо ответа пожал плечами: ему-то, откуда знать?

— Если бы я не провалялся всё это время без сознания, может и спас бы кого, — продолжал ругать себя и оправдываться Баямо. — Но я только пришёл в чувство, и единственное, что успел, услышав топот ваших коней — заложить дверь трактира…

— Вам не в чем винить себя, — прервал мага Блавик. — Разве эти враги и эта зима — ваших рук дело? Нет-нет, не сюда, кладите дальше. Здесь, в середине, оставьте место для короля.

— Вы правы, лейтенант: и враги, и зима — не моих рук дело. Но что, если они объединятся снова, и на этот раз против вас и вашего отряда?

— Может быть, но мы готовы к этому.