«— Сир! — возвещала она. — Прямо перед собой Вы можете видеть повесть о том, как Матушка научила людей виноделию. Сначала она подарила людям виноградную лозу — это вон тот черенок, который она протягивает крестьянину. Потом показала, как ухаживать за ней: глядите, Матушка с тяпкой борется с сорняками. Вот он, результат ежедневного труда — полная корзина виноградных гроздьев. Какой богатый урожай! А на следующей картинке крестьянки с загорелыми ногами давят виноград и собирают сок в большие кувшины…»

«— Пей, сынок, томатный сок — будешь крепок и высок!»

«— Вы меня не слушаете, сир!»

«— Напротив, дорогая, слушаю очень внимательно. Продолжай рассказывать дальше, как Матушка споила народ Соргона. Это очень интересно…»

«— Никого Матушка не спаивала, сир. Вино — напиток целебный, если не очень на него налегать. Спаивать народ Соргона скоро начнёт Ваш приятель Эрин, если уже не начал. Вспомните, какую он книгу притащил из Чернигова: «Самогон. Рецепты и конструкция аппаратов». Вот наладит гном производство водки, и благородные принципы виноделия полетят в тартарары. Будете знать тогда, что это значит — спаивать народ. Ещё и войну с пьяных глаз проиграете».

«— Твой оптимизм меня всегда приводит в восторг, Капа. Зачем же так горячиться, трезвая ты моя? Не настолько много здесь пьют. Да и водка, по-моему, не так сильно изменит жизнь Соргона, как каталог подшипников, прихваченный из Чернигова Эрином, или резьбовые соединения, которые тут не были известны. Я не говорю уже про учебники физики, что приволок сюда Бальсар…»

«— Вот-вот, сир, пустят соргонцы по прериям паровоз, и всем бизонам — кранты…»

«— А что, водятся?»

«— Кто, сир?»

«— Бизоны в местных прериях?»

«— А нету здесь никаких прериев, сир, давно уже нету… А, может, и не было никогда».

«— Тогда к чему нам бизоны и паровоз?»

«— А, чтобы Вы перестали мне глупостев говорить. Лучше уж за свадьбой смотрите, если Вам про Матушку не интересно. Когда ещё на соргонскую свадьбу попадёте…»

Свадьба отличалась необычайной строгостью из-за обилия военных: обнаружить мужчину без кольчуги или кирасы было довольно трудно, да и то — это был или совсем уж дряхлый старик, или зелёный юнец, кому железо на себе таскать — недостаточно силы. Даже бароны старались не выделяться в общей массе и скрыли обычно крикливые камзолы под добротными доспехами. Женщины совершенно терялись в этом море броней, поскольку плотная толпа зрителей скрывала их дорогие платья. Только высокие причёски, украшенные диадемами, показывали, что в храме присутствуют не одни только солдаты.

Желающих венчаться у самой Верховной жрицы набралось около сотни пар… «— Девяносто восемь, сир! Привыкайте к точным цифрам — Вы же король, как-никак!»

«— А ну-ка вспомни свои расчёты с корнем из минус единицы и всякими там экстраполяциями, когда в ответе — плюс-минус трамвайная остановка! Ты ничего не путаешь, точная ты моя?»

«— И охота Вам, сир, мешать мне смотреть на свадьбу? Нашли время счёты сводить. Прямо, маньяк какой-то: ни днём, ни ночью покоя от него нет!»

«— Но-но-но, Капа, ты не очень-то, с королём ведь говоришь!»

«— Король, да ещё и маньяк — беда королевству! Ну, дайте же мне невестами полюбоваться!»

Невесты, и впрямь, были хороши. Единственные из женщин, чьи платья оставались доступны всеобщему обозрению, стояли они длинным рядом вдоль ведущей к алтарю колоннады. Платья разного богатства неизменно выглядели роскошными на стройных телах, да и симпатичные личики впечатления отнюдь не портили.

«— На них, на каждую, хоть мешок надень — всё одно останется красавицей, сир. Или Вы опять не согласны?»

Король был согласен, к тому же спорить с Капой — занятие очень и очень неблагодарное, как-нибудь, да даст себя знать недовольство Хрустальной. Были, были у короля случаи убедиться в этом.

«— Женихи тоже — парни, хоть куда… — дипломатично ответил король. — Орлы! Богатыри! Гвардейцы!»

«— Это только кажется — из-за обилия железа. А кольчужки с них сними — одни шкелеты останутся».

«— Скелеты — ты хотела сказать?»

«— Я и говорю — шкелеты. А невесты-то, невесты!»

Удивительно, как по разному один предмет одежды — венок из колосьев пшеницы — сказывался на облике будущих супругов.

Невест венок делал краше и взрослее, добавляя им обаяния, строгости и по чуть-чуть воздушности и божественной нереальности. Королю казалось, что в брачном обряде участвуют волшебные существа, на которых только дунь неосторожно, и растают, развеются они в воздухе храма.

Женихи стояли длинным рядом напротив невест и выглядели не такими уж орлами, как хотелось видеть королю. Одетые в железо, они не имели воинственного вида из-за надетых на головы венков, и оттого казались смущёнными и немного растерянными. Вид у них был, словно у проказливых мальчишек, пойманных на очередном озорстве, и собранных здесь для наказания. То ли больно будет, то ли — стыдно, и прикрывают мальчишки неумелой бравадой своё тревожное ожидание неминуемой расплаты за содеянное. Наказание, правда, ожидало их приятное — женитьба на любимой девушке, но робость на лицах женихов преобладала над радостью: похоже, не понимали они так же ясно, как их невесты, важности совершаемого над ними обряда.

Сам свадебный обряд был несложен. Молодые люди, взявшись за руки, в сопровождении родителей, шли к алтарю, у которого их ждала Апсала. Положив на алтарь свои дары, жених с невестой отвечали на вопросы жрицы («— Вполне соответствуют любому ЗАГСу на нашей земле, сир»). Затем вопросы задавались родителям. После чего имена молодожёнов заносились в храмовую книгу, молодые обменивались медальонами с прядкой своих волос, снова брались за руки, которые им, в знак нерушимости союза, связывали шёлковым шнуром, и выходили из храма, осыпаемые зерном пшеницы под приветственные крики родственников и друзей.

Дальше — свадебный пир и прочие развлечения. Свадебный пир в этот раз был общим, и столы накрыли на площади перед храмом Матушки для всех девяносто восьми свадеб.

Первой парой предстояло быть Яктуку с Сальвой, родителей в обряде заменяли король и дама Сайда. Удивление короля вызвали дары, которые Сальва и Яктук положили на алтарь — это оказались детские игрушки: Сальва положила куклу, а Яктук — деревянный меч, которым играл, наверное, года в четыре. Капа тут же поспешила с разъяснениями:

«— Сир, вступление в брак означает, что люди выросли, стали взрослыми, и дар — игрушки — вроде как знак того, что они это понимают. Они отказываются от игрушек, принимая на себя взрослую ответственность за дом, за будущих детей, за друг друга. Очень символично, я бы сказала…»

Король поблагодарил и прислушался к словам Апсалы.

— Обещаешь ли ты, барон Яктук, быть верным мужем, надёжной опорой и защитником своей жене даме Сальве, и хорошим отцом вашим детям?

— Клянусь честью, госпожа!

— Обещаешь ли ты, дама Сальва быть верной женой, поддержкой для своего мужа и любящей матерью вашим детям?

— Обещаю, госпожа!

Дальше на вопросы отвечали король и баронесса Лонтир:

— Кто поручится за верность жениха своему слову?

— Я, король Василий Раттанарский, ручаюсь за верность барона Яктука своему слову — ручаюсь словом короля: барон Яктук сдержит своё обещание.

— Кто поручится за верность невесты своему слову?

— Я, дама Сайда, баронесса Лонтир, как старшая в роду Лонтиров, ручаюсь своим словом за правдивость моей внучки дамы Сальвы: дама Сальва сдержит своё обещание.

Обмен медальонами, запись в книгу храма, потоки пшеничных зёрен, и первая пара молодожёнов вместе со своими поручителями и гостями заняла место за свадебным столом, за которым их уже ждала королева Магда.

К алтарю подошла следующая пара: рыцарь Тахат и Огаста, сопровождаемые купцом Ахаггаром, матерью Тахата и сэром Эрином. Князь был неимоверно важен — ему ручаться за слово Тахата, а гном любил тешить тщеславие, произнося своё имя и титул:

— Я, сэр Эрин, сын Орина, из рода кузнецов и воинов, и сам — глава этого рода, прозванный в мире Его Величества Василия Раттанарского Железным, посвящённый Его Величеством в рыцари и произведенный в князи Ордена рыцарей Соргона, ручаюсь за слова сэра Тахата, моего брата по рыцарскому Ордену… — гудел голос гнома под сводами храма Матушки. Его было слышно даже на улице, и король спрятал улыбку в порыжелой от пламени седой бороде. Мелькнула лукавая усмешка в голубых глазах Бальсара, оскалили зубы на самовосхваление гнома Тусон и Паджеро, но не было злобы на их лицах, даже неудовольствия не было.