Погибших врагов похоронили в дальнем углу кладбища: выдолбили для них огромную ямину и сложили туда вместе тела и лысых, и баронских дружинников. К слову сказать, поиски Джаллона оказались напрасны — он не нашёл среди лысых ни одного из своих пропавших разведчиков. Вообще, никто из лысых не был опознан горожанами.

Насыпанный над врагами холм какой-то остряк сразу же прозвал Вражьим бугром. На том посмертные почести врагам, отнявшие у города почти два дня тяжёлого труда, и завершились.

Но вот, что делать со своими погибшими? Пора бы и их предать земле. Мороз морозом, но как-то не с руки держать на леднике тела родичей и друзей. Да и хоронить тем же манером, что и врагов — досада немалая. Что, вырыть яму, и так же покидать в неё своих? Нет, шалишь! Хоронить, так с почётом, чтобы ни себе обиды не сделать, ни мёртвым.

Желание королевы построить мемориал понравилось. За эту идею ухватились. Мемориал — это что-то торжественное, что-то праздничное. Это место, где можно не только скорбеть, но и радоваться. Там можно назначать свидания. Туда можно ходить на прогулку и в одиночку, и с детьми, чтобы учить их возвышенному и героическому. И не пугать при этом мальцов видом бесконечных рядов могил, вызывающих у детей невольное ощущение, что мёртвых гораздо больше, чем живых.

Нет, кладбище — не подходящее место для мемориала. Да и кому он нужен вне крепостных стен? Вроде, несуразица получается: мемориал, и вдруг снаружи, за пределами города. А внутри Раттанара только одно и было годящееся для этого место — заброшенный парк у нового храма Матушки. Тот самый, где мечтала выстроить сиротский приют королева, и Её Величеству приходилось отказываться не только от собранных на приют денег.

Несмотря на благородный поступок Наджаффа и поддержавших его архитекторов и магов-зодчих, расходы всё равно были неизбежны — в той или иной форме за работу над мемориалом придётся платить. К примеру, кормёжка проектантов, а затем, и строителей, по любому ляжет на королевские плечи: одним энтузиазмом сыт не будешь. Необходимые материалы тоже не задаром попадут в руки строителей. Но не собирать же деньги с горюющих раттанарцев! Погребение врагов уже обошлось королеве в две сотни золотых из собранных на приют денег: Рустак не торопился использовать ни городскую казну, ни королевскую — не было такого прецедента в прошлом Раттанара, и королевский прокурор осторожничал.

Что же касается места для мемориала, то Магда была согласна — нет другого, более подходящего места. Да и вообще, другого нет. Наджафф и здесь проявил к королеве чуткость.

— Ваше Величество, — сказал ей архитектор, — мы сумеем разместить на этом участке земли и мемориал, и сиротский приют. Если правильно расположить здания на территории парка, места хватит и мемориалу с усыпальницей, и приюту, и ещё останется кусок парка с сиреневыми кустами…

Последний аргумент был особо приятен королеве, которая в молодости, будучи тогда прачкой, встречалась в этом парке у цветущих сиреневых кустов с учеником каменщика Фирсоффом, и считала теперь то время самым счастливым в своей жизни. Как жаль, что от тех лет осталась, в основном, ненадёжная память: кусты сирени разрослись и совсем одичали, и найти сейчас аллею, служившую местом свиданий, вряд ли возможно. И всё же, память — памятью, но материальные вехи для памяти просто необходимы, они — каркас, на котором эта память крепится. И попытка сохранить хотя бы часть старого парка не могла оставить королеву равнодушной.

— Постарайтесь, мастер Наджафф. Сделайте, что сможете, а я… Я даже выразить не могу, как я буду вам благодарна…

— Это ещё не всё, Ваше Величество. Усыпальницу мы построим с таким расчётом, чтобы можно было туда же поместить тела Вашего мужа и его свиты. Надеюсь, Илорин отыщет место их гибели, и сумеет доставить погибших в Раттанар.

У королевы навернулись слёзы на глаза, и она поспешно покинула бальный зал, где снова кипела работа проектантов, едва слышно пробормотав:

— Спасибо, мастер Наджафф…

Усыпальницу начали строить, едва на свет появились первые эскизы мемориала и проектанты сошлись во мнениях на счёт её вида. Речь ещё не шла о внешней отделке, и не прекращались споры о том, каким будет внутреннее убранство, но совершенно не было времени — следовало спешить с похоронами.

По предложению мага-зодчего Массола усыпальнице придали цилиндрическую форму, и состояла она из двух стен-колец: наружной и внутренней. Внутреннее кольцо обрамляло молельный зал, где в центре помещался алтарь и статуи девяти богов соргонского пантеона: все Храмы добивались права служить в усыпальнице службы, и по совету Магды установили очерёдность их проведения. Храмовый Круг согласился с королевой, несмотря на отчаянное сопротивление первосвященника Поводыря — Ардиффа, требовавшего передать усыпальницу в ведение его Храма, поскольку Поводырь отвечал за упокоение усопших. Требования первосвященника были обоснованы, но такая ему выдалась в последние дни неудачная в жизни полоса, что даже будучи правым, успеха он не имел.

Стены усыпальницы не были сплошными. Каждая стена, по сути, являлась многоярусным рядом одноместных склепов, и захоронение погибших раттанарцев проводилось единовременно с ведущимся строительством. Едва склеп достигал расчетного размера, в него укладывали укутанное саваном тело, склеп накрывали плитой, начиная следующий ярус, а на торце крепили памятную доску с надписью.

Отпевание покойных велось круглосуточно, и здесь обиженному Храмовым Кругом Ардиффу пришлось расстараться.

Наджафф был душой строительства. Он успевал всюду: и проверить, как идут дела у проектантов, подбросив им по ходу одну-две идеи, и проверить работу строителей, и организовать доставку недостающих материалов. Работоспособность и выносливость архитектора вызывали у окружающих удивление, смешанное с изрядной долей восхищения. Даже никогда не любивший Наджаффа Массол подчинялся ему, не споря, и без привычного своего недовольного ворчания.

Архитектор Наджафф был, наверное, старше Магды, хотя всем виделось иначе: у некоторых людей, по достижении определённого возраста, старение словно прекращается. Кажется, что перемен никаких с человеком не происходит, и непрерывное разрушение организма, преследующее нас со дня рождения, по неведомой причине у этих счастливчиков полностью останавливается.

Годами, даже десятилетиями, можно наблюдать за всё возрастающей разницей между ними и их сверстниками, которые седеют, лысеют, сморщиваются и медленно тают, постепенно переходя с этого света на тот. А наши счастливчики бодры, розовощёки и подвижны в то самое время, когда их сверстники двигаются всё с большим трудом, а то и вовсе перестают шевелиться, доживая свой век в неподвижности.

Но старость не оставляет в покое никого, просто иногда она выжидает, играя свои, непонятные нам игры. На наших счастливчиков старение обрушивается неудержимой лавиной, враз догоняя упущенные десятилетия, и в считанные дни проводит их через все положенные этапы. И удивительно видеть, как, вчера ещё моложавый, человек усыхает на глазах и за одну ночь превращается в полную развалину, неузнаваемый ни окружающими, ни самим собой.

Такая беда случилась в эти дни с Наджаффом. Ещё накануне он был полон сил и работал с характерными для него энтузиазмом и энергией, но к вечеру почувствовал себя плохо и лёг отдыхать здесь же, в бальном зале дворца, где совместно трудились архитекторы и маги-зодчие. А на следующий день Наджаффа было не узнать: с походной койки встала тень того человека, который на неё ложился.

Лицо сморщилось печёным яблоком, пышная накануне шевелюра утратила здоровый блеск и повисла невзрачными прядями, одежда будто увеличилась в размерах, и висела мешком на исхудавшем за ночь теле. Казалось, из дородной фигуры Наджаффа выпустили весь воздух, и он поник, как дырявый бурдюк, расплескавший через прореху своё содержимое под названием жизнь.

Бентос, увидев, что стало с архитектором, в удивлении уставился на него широко раскрытыми глазами, совершенно забыв правила приличия, и Наджафф был вынужден одёрнуть молодого мага: