Другой, напротив, начинает просчитывать каждый свой шаг, использовать каждую возможность для подготовки хорошо организованного завершающего удара. Он делает всё, чтобы не упустить, не утратить ни одного шанса в своей мести. Но тщательная подготовка, бывает, растягивается на годы, и короткой человеческой жизни тогда не хватает для достижения цели. Эта ненависть — осторожная.

Бывает ненависть и трусливая, и мелкая, и подло-пакостная, но о них говорить не хочется. Без сомнения, разновидностей ненависти столько же, сколько существует видов человеческих характеров.

Ненависть, внезапно овладевшая Ахвазом, была происхождения благородного и шла она от юношеской чистоты помыслов, не ведающих корысти или расчета, из желания остановить зло, пусть даже ценой собственной жизни, и из любви к погибшим своим товарищам. Беда, постигшая свиту короля Фирсоффа, обрела, наконец, в глазах разведчика конкретные очертания. И были эти очертания лицом баронета Фалька.

Поединок оказался неравным и потому коротким. Превосходство в мастерстве владения мечом у Фалька было настолько явным, что сержант-пограничник только тяжело вздохнул «Э-эх!». Он и дальше наблюдал за боем, но уже в надежде подметить у баронета какой-нибудь подлый приём или нарушение правил, чтобы вызвать его сразу после смерти Ахваза. Фальк, к тому же, постарался занять позицию выше по склону, чем и вовсе не оставил разведчику никаких шансов.

Две-три атаки баронета раттанарец ещё сумел отразить, но четвертый выпад достиг цели: лезвие меча, распоров нехитрую армейскую кольчугу Ахваза, вошло ему в грудь. Фальк остановился, с насмешкой глядя, как раненый противник, теряя силы и истекая кровью, всё ещё пытается дотянуться до него своим мечом.

Растягивая удовольствие от вида беспомощного врага и, красуясь перед зрителями своей ловкостью, баронет обежал Ахваза и стал у него за спиной, издевательски крикнув:

— Я здесь!

Раттанарец неловко развернулся и потерял равновесие, опёршись на меч в попытке устоять. Баронет лёгким ударом выбил эту опору, и Ахваз свалился, ничком, к его ногам. Нет ничего легче, чем убить человека. Каждый без труда вспомнит множество случаев, когда смерть человека была легка и на удивление нелепа. Расцарапал, например, человек палец, и ждут его либо столбняк, либо сепсис, либо ещё какая-нибудь зараза с тем же — смертельным — исходом. А то — оступился, сходя с лестницы, и этого бывает достаточно, чтобы порвать тоненькую ниточку жизни. Да и на ровном месте упавший человек, бывает, умудряется свернуть себе шею.

Нет ничего труднее, чем убить человека. Можно назвать массу людей, чья смерть была бесконечно долгой или не наступала вовсе. В определённый момент времени не наступала. Каждому известны исторические примеры живучести человека, многие могли и лично наблюдать невероятную жизнестойкость хрупкого человеческого тела, когда ни количество ран, ни их тяжесть, не способны остановить человека, идущего к какой-либо цели. Почему один человек так легко сдаётся и гибнет от сущего пустяка, а другой умирает абсолютно надёжно не меньше десяти раз и, всё же, остаётся жив? Загадка сия неразрешима есть!

Уверенный в победе, Фальк, подбоченясь, оглядывал лица образовавших круг людей, ища на них восхищение своим подвигом, когда пальцы раттанарца охватили его щиколотки и, рванув, повалили баронета на склон горы. Удар спиной и затылком о каменный склон выбил из Фалька дух, и он так и не сообразил, не почувствовал, как наползает на него истекающий кровью Ахваз, и собственный баронетов засапожный кинжал, украшенный на рукояти изображением танцующей змеи — гербом баронов Фальков — на всю длину лезвия входит в его правый глаз. Смертный бой, как и положено, закончился смертью одного из бойцов.

— Надо же: ты его уделал, Ахваз! Какой же ты, право, молодец! — сержант склонился над раной раттанарца, пытаясь остановить кровь с помощью ветошного тампона и тугой повязки из разорванной на бинты нательной рубахи. Ахваз не слышал — он был без сознания, и был без сознания очень долго: четыре бесконечных часа обратного к постоялому двору пути, проделанного им на руках сменяющих друг друга двадцати пограничников, и двое суток там, в «Голове лося», в чутких руках мага-лекаря Баямо.

И только очнувшись, он узнал, что раскопанная пограничниками и сдавшимися им дружинниками Фалька пещера оказалась пуста: нашли всего лишь забытый Бальсаром магический светильник. Узнал, что у Раттанара — новый король, Василий, и находится он сейчас в Скироне, как утверждают идущие на помощь королю гномы Железной Горы. Гномы из рода, глава которого — случай в Соргоне небывалый — первым присягнул на верность новому королю. И узнал, что туда же, к Скироне, отправляется длинный обоз с телами убитых раттанарцев, и ждали только его, Ахваза, поправки, так как среди раненых он был самым тяжёлым. Даже истыканный стрелами капитан Паджеро миновал критическую для жизни черту раньше него.

Обоз был огромен, саней на двести. Лошадей и сани дали местные жители — вассалы Фальков. Они стали появляться на постоялом дворе небольшими группами по десять-двадцать человек на следующий день, едва прослышали о битве в «Голове лося» и смерти, слава богам, баронета. Приезжали, распрягали коней и спешили на помощь пограничникам. Сложенные солдатами тела лысых привлекали их больше всего, и кто-то из крестьян нашёл, таки, искомое: стоны и плач над трупами изуродованных человеческих существ не прекращались ни днём, ни ночью.

Овраг позади постоялого двора расчистили под братскую могилу для неопознанных никем из местных жителей тел. Таких набралось немало — свыше сотни, и с похоронами не спешили: ждали приезда крестьян из самых отдалённых селений. При расчистке оврага были найдены ещё трупы — тела гостей постоялого двора (мужчин, женщин, детей), решивших здесь передохнуть в злосчастный день приезда Фирсоффа.

Местные жители где-то поймали и приволокли к лейтенанту Блавику слюнявого урода — хозяина «Головы лося» — и его безъязыких слуг. После ничего не давшего допроса крестьяне потребовали для них смертной казни, и лейтенант, наслушавшись жутких рассказов от пленных дружинников и от самих крестьян обо всём, что творилось в поместье Фальков и вокруг него, охотно исполнил эту просьбу, повесив злодеев на растущих близ постоялого двора соснах.

А рассказы, и впрямь, были один другого страшнее. Началом неприятностей для вассалов Фалька Блавик определил поездку барона в Пенантар, случившуюся в середине лета. Сопровождавших его дружинников среди пленных не было: они ни на шаг не отходили от барона. Вернее, он их не отпускал, чтобы не наболтали лишнего. Подробности поездки сообщить Блавику не смог никто, но, по общему мнению, барон сильно изменился после Пенантара.

И прежде властный маньяк, и жестокий самодур, по возвращении из этой поездки, барон словно с цепи сорвался. Почестей для себя он требовал королевских и управлял имением не иначе, чем через указы, именуя себя «Фальк Первый, король Скиронара милостью божьей».

Чаще всех бывавший в поместье барон Кадм прилюдно называл Фалька «Ваше Величество», но, оставаясь наедине, вёл с ним бесконечные споры о том, кто же из них, двоих, более достоин трона. На слуг и дружинников оба внимания обращали не больше, чем на мебель, и некоторые подробности их бесед стали широко известны среди вассалов.

— Они готовили мятеж? — спрашивал Блавик у дружинников.

— Они планировали убийство королей? — донимал он вопросами крестьян.

Лейтенант не поленился нанести визит в родовой замок Фальков, и, из-за отсутствия хозяев, пытался получить информацию от слуг:

— Как ваш барон убил королей в Аквиннаре, одновременно, всех сразу?

Никаких признаков заговора никто не замечал. На расспросы лейтенанта пожимали плечами, да отрицательно мотали головами. Нет, никакого заговора, никаких планов убийства. Все решили, что барон Фальк или слегка повредился в уме, или просто играет в короля. И так думали многие, пока не появился в имении внушающий ужас Человек без Лица. Одно лишь упоминание о нём перекашивало страхом лица собеседников Блавика. Но описания этого таинственного существа лейтенант так и не получил.