– Это правда, Мэри Элизабет? – хрипло спросил он. – Неужели ты пала так же низко, как твоя сестра?

Она опустила голову.

– Я думала, что это любовь.

– Любовь! Это распутство. Такие мужчины скажут все, что угодно, лишь бы заставить добродетельную женщину согрешить. Только посмотри на него, как он гордится своим отвратительным поступком.

Мэри посмотрела на Адама, и в ее глазах он увидел глубокую боль. Его охватило желание сказать ей то, что она жаждет услышать. Но как он может снова солгать ей? Он не любит ее, не может любить, не должен! Любовь – это нежная привязанность, а не наваждение, не яростное чувство собственника, которое терзает его.

– Ну что, видишь? – загремел Томас Шеппард. – Он не испытывает никаких сожалений от того, что сделал из тебя шлюху. Ты ему так же дорога, как и безымянная девка, что занимается своим ремеслом на улице.

Адам похолодел. Неужели так же к Мэри будут относиться и другие? Он не потерпит этого.

Одним стремительным движением он схватил священника за лацканы сюртука.

– Никогда больше не смейте говорить о Мэри в таком тоне! – закричал он. – Все это исключительно моя вина. И я намерен исправить положение.

– Еще как исправите, мистер Брентвелл!

Томас Шеппард молниеносным ударом в челюсть едва не сбил Адама с ног. От удара он пошатнулся, ударившись спиной о дерево. Во рту появился привкус крови. Боль пронзила скулу и отдалась в голове. Кулаки сжались сами собой, чтобы нанести, ответный удар.

Но он не смог ударить отца Мэри.

Мэри застыла, зажав руками рот, глаза ее расширились от ужаса, и Адам, глядя на влажные завитки, обрамлявшие прелестное лицо, знал, что это он стал причиной ее позора. Постыдного позора в глазах ее отца.

И вдруг Мэри резко повернулась к отцу.

– Как ты смеешь вмешиваться, папа? Мне не нужно, чтобы ты за меня решал мои проблемы. Я больше не ребенок.

Она бросилась к Адаму, скользя по мокрой траве, и, прижавшись к нему, коснулась прохладной ладонью его щеки. Адама снова охватила нежность, когда она решительно бросилась на его защиту. Но это лишь усугубило его чувство вины.

Томас Шеппард наблюдал за ними с непроницаемым лицом:

– Иди к своему любовнику, – наконец тихо сказал он. – Что касается вас, Брентвелл, то я бы посоветовал вам держать ее в пределах вашего дома. Да поможет ей Господь, если у меня вдруг возникнет искушение обратить на нее мой праведный гнев!

Резко повернувшись, он устремился прочь, черная фигура на фоне внушительной светлой церкви.

Угроза Шеппарда парализовала Адама. Он остро ощущал, как дрожит в его объятиях Мэри, как она беззащитна и испугана. Будь проклят ее отец!

И все же, злясь на Шеппарда, Адам не мог не злиться и на себя. Своей самоуверенностью он поставил ее в это двусмысленное положение. Не сумев сдержаться, он обрек ее на бесчестье. Что ж, есть только один способ исправить это. Он с обреченностью фаталиста понимал, что другого выхода у него нет.

Он должен жениться на Мэри.

– Собери вещи, – сказал Адам. – Сегодня вечером ты останешься у меня.

Мэри посмотрела на карету Сент-Шелдона, стоявшую перед особняком. По дороге сюда она заново переживала отвратительную сцену у церкви, и такая тоска сжала ее сердце, что сначала она даже не поняла его. Осознав наконец, что он хотел сказать ей, она побледнела.

– Я не буду вашей любовницей! Я уже говорила.

– Я предлагаю тебе быть моей гостьей в Брентвелл-Хаусе. Тебе здесь небезопасно оставаться, имея в качестве защиты слугу-калеку.

Да поможет ей Господь, если у меня вдруг возникнет искушение обратить на нее мой праведный гнев!

Мороз пробежал по ее коже, и Мэри потерла руки под накидкой.

– Господи, не можете же вы подозревать моего отца! Да, он, конечно, наказывал нас с сестрой время от времени, но только тогда, когда мы заслуживали это. И потом, он был со мной в тот вечер, когда похитили Джо.

– А как насчет этого дьякона, Виктора Габриэля?

– А он был в Дувре, чтобы забрать новые псалмы. – Когда Адам нахмурился, она торопливо пояснила: – Он собирался пробыть там только одну ночь. За это время невозможно успеть похитить женщину в Лондоне, привезти ее в тюрьму на побережье и вернуться к нам. И кроме того, Виктор… хороший.

– В отличие от меня.

– Я не говорила этого.

– Тебе и не нужно было говорить.

Адам задумчиво смотрел на нее. С тех пор как они покинули кладбище, он словно ушел в себя, снова став неприступным и холодным герцогом. И все же ее тянуло к нему, как мотылька на огонь. Дождь снова намочил его волосы, и мокрая прядь лежала на лбу, как полумесяц. На скуле уже красовался синяк, придававший ему вид отчаянного забияки.

– Прошу, поживи в моем доме, – сказал он. – Я буду спокойнее, зная, что ты под моей крышей.

Тон был официальным, губы не улыбались. Он, наверное, в ярости от того, что ее отец осмелился его ударить. Она тоже чувствовала себя виноватой, словно это она нанесла удар. И именно это, а не безопасность, определило ее решение.

– Хорошо.

Она вошла в тускло освещенный, молчаливый дом. Принни заковылял к ней, а потом пошел к Адаму, который присел и стал гладить его. Мэри поднялась наверх и сложила в чемодан скромные пожитки. Сняв свою старую одежду, она надела прелестное шелковое платье янтарного цвета с короткими рукавами. То, что она раньше считала возмутительно легкомысленным, уже стало привычным. Теперь она знала, что такое мода.

Подойдя к туалетному столику сестры, она взяла серебряную щетку для волос. Она уже больше не боялась смотреть в овальное зеркало на свое отражение. Сейчас, с влажными волосами, распущенными по плечам, молочной кожей, мерцавшей в полутьме, она совершенно не походила на тихую, испуганную девушку, которая всего неделю назад появилась здесь в поисках сестры. Сейчас она видела в зеркале влюбленную женщину.

Такие мужчины скажут все, что угодно, лишь бы заставить добродетельную женщину согрешить.

Отец прав. Она это отчетливо поняла в то ужасное мгновение, когда смотрела в лицо Адама и читала там горькую правду. И все равно она встала на его защиту. Несмотря на всю свою гордость и чувство самосохранения, она жаждала вновь услышать, как бьется его сердце у ее щеки, жаждала очутиться в его объятиях. Она хотела отдаться на его милость, довольствоваться теми крохами, которые он бросит ей со своего стола. Она хотела доверять аристократу. Кем же она стала?

Она стала второй половиной Джо, ее утраченной половиной.

Мэри опустилась на пол и прижалась щекой к мягкой обивке кресла.

– Джо, – прошептала она в тишину. – Мне так одиноко без тебя! Нет никого, кто мог бы дать мне совет, никого, кто любил бы меня так, как любишь ты. Пожалуйста, послушай меня. Мое сердце говорит с тобой.

Но вокруг стояла тишина, словно насмехавшаяся над ней. Отчаяние охватило Мэри, и она закрыла глаза, борясь со слезами. И вдруг во мраке появилась сверкающая точка.

Мэри, это ты? Послушай, мне так страшно… Папа… Ты никогда не догадаешься… Питер…

Сбивчивые слова превратились в шум, подобный шелесту волн, набегающих на берег. А потом тревожный голос и вовсе стих.

Мэри вскочила на ноги. Щетка выпала из рук, со стуком ударившись о пол. Джо услышала ее! Она пыталась сказать ей что-то очень важное.

Господи, сжалься! Неужели она обвинила их отца?

– Нам придется пожениться, – сказал Адам.

Карета, плавно покачиваясь, отъехала от тротуара. Адам ожидал, что Мэри сначала удивится, а потом с присущим ей достоинством даст свое согласие. Но она непонимающе смотрела на него, словно мыслями была в сотнях миль отсюда. Она, конечно, считала, что он шутит.

– Как только мы найдем твою сестру, – продолжил он, – я позабочусь о том, чтобы получить специальное разрешение. С этим никаких сложностей не будет. Архиепископ, конечно, воспротивится, но в конце концов согласится. Мы сможем обвенчаться без лишнего шума в церкви, которую ты сама выберешь…