Словом, информации у Беккера было достаточно. С другой стороны, ее было достаточно мало для того, чтобы оставить простор для фантазии. Фантазировать Беккер не любил и в этом был солидарен с Полетыкиным.
Беккер и Полетыкин сидели в холле своего домика-изолятора и лениво следили, как два маленьких робота-уборщика проворно бегают по гладкому блестящему полу. Беккеру стало жалко их, и он бросил им скомканную бумажку. Они бросились к ней, один успел раньше и тут же втянул ее в себя. Второй разочарованно покрутился рядом и вернулся на свой участок пола — собирать невидимую глазом пыль.
— Хорошая планета, только пустая какая-то, — прервал затянувшееся молчание Беккер. Вчера он проник в здание Вычислительного центра, побродил там с полчаса и вынес оттуда твердое убеждение, что события близятся к развязке. Если Михейкину не мешать, то не сегодня-завтра он сам выйдет к ним и все объяснит. А ему есть что объяснить — Беккер был в этом уверен. У него на это было чутье. Оно его никогда не обманывало.
— Пустая, говорите? — откликнулся Полетыкин. — Это хорошо, что пустая. Не хотел бы я сейчас оказаться на не пустой планете. На Пандоре, например.
Он зябко передернул плечами. На Пандоре был рай для биологов и для охотников-любителей. Охотники-профессионалы относились к ней как к тяжелой планете, трудной для работы. Человеку, незаинтересованному в ней, Пандора казалась адом. Беккер побывал на ней несколько лет назад и теперь тоже поежился.
— Вообще, по-моему, всего лучше человеку на Земле. Изначальная, так сказать, среда, — вздохнул Полетыкин, и Беккер тут же подал ему реплику:
— А как относился к Земле Габровский?
Он знал — как, но ему нужно было отвлечь Полетыкина на себя. Блокировать его хотя бы до вечера. Иначе Полетыкин, который выполнил свою часть работы и который считал, что работу комиссии тоже следует считать завершенной и осталось только составить и согласовать отчет, отправился бы на Вычислительный центр. Задержать Полетыкина никто бы не сумел. Он прорвался бы к
Михейкину и объявил ему, что пора вылетать на Землю. А если Михейкину так не терпится поработать еще, то он, Полетыкин, подарит ему превосходный карманный компьютер на молекулярных схемах. Михейкина, конечно, от работы не оторвать даже Полетыкину, но тот таинственный процесс, именуемый творчеством, на который Беккер считал себя неспособным и который искренне почитал в других, получил бы досадную помеху. И еще неизвестно, не уйдут ли потом годы на то, что Михейкин может закончить сейчас за считанные часы.
Так думал Беккер и обрекал себя поэтому на выслушивание сентенций Полетыкина; И чтобы сделать это занятие более или менее сносным, переводил разговор туда, где Полетыкин не был по-обычному нуден.
Поэтому он пропустил мимо ушей высказывания Полетыкина относительно Земли и Габровского и подкинул ему очередной вопрос:
— А как вы считаете, почему Габровский так долго провозился с этой установкой?
Полетыкин даже задохнулся от возмущения:
— Вы это называете долго? Да будь Габровский жив, я бы обязательно перетянул его из пилотов к себе, в свою службу! Я не знаю, что должна была делать эта установка, но я знаю, из чего он ее собирал, и я вам прямо скажу: даже я не укомплектовал бы ее быстрее, чем он. Вы подумайте только, он достал два генератора поля Фролова! Два! Если вы спросите здесь, на космодроме, вам скажут, что их нет и не присылали уже лет пять. И мне так скажут. И Габровскому так сказали. А он нашел эти генераторы и вырвал их у руководства порта! А блоки управления, а энергетическая установка? А сборка и монтаж? Ведь он всё делал сам, ему помогала только Грей. Кстати, вы ведь сами рассказывали, что, по словам Грей, он каким-то образом нашел здесь, на Таврии, вино!
— Ну это-то как раз и не сложно, — усмехнулся Беккер. В ответ на недоверчивый взгляд Полетыкина, он повернулся к шкафчику линии доставки и принялся набирать шифр. — А вы вино когда-нибудь пили?
— Раза три или четыре, — неуверенно ответил Полетыкин, следя за действиями Беккера, — точно не помню. Но ведь вино… даже шифра его в Линии доставки нет?
— Совершенно верно. И тем не менее — посмотрите. — Беккер открыл дверцу коротко прозвеневшего шкафчика и достал оттуда бутылку.
— Сухое виноградное вино, — продолжал он. — Вредны большие и часто повторяющиеся дозы. А в малых количествах это — тонизирующий напиток, снимающий нервное напряжение и депрессию. Если вы его будете употреблять не чаще нескольких раз в год, ни один медик не станет к вам придираться.
Он наполнил бокалы, и они сразу запотели. Полетыкин недоверчиво посмотрел на свой бокал, но отпил. Беккер продолжал:
— Это, знаете ли, очень показательно, что Габровский мог получить вино. Я могу это сделать, а вы — нет. Не потому, что запрещено, это совсем не запрещено, вы просто не знаете как. Это еще раз говорит о том, что Габровский был очень общительным человеком. Веселым, жизнерадостным парнем, знающим и умеющим уйму вещей, которых не знают и не умеют многие из нас.
Про себя Беккер подумал: «И не особенно обращал внимание на устоявшиеся традиции и условности, а значит, и вообще был способен к нестандартному мышлению…»
— Но ведь здесь все утверждают, что он был настоящий нелюдим, — возразил Полетыкин.
— Вот в этом-то все и дело. Значит, он был настолько увлечен одной какой-то мыслью, что перестал замечать окружающее. И установку он собрал для воплощения своей идеи. И проверил ее. Как сумел…
— Установка же не сработала! — недоуменно сказал Полетыкин. Он растерял всю свою солидность. Беккеру это удавалось — увлечь человека разговором так, Чтобы он забывал все постороннее.
— Как знать… — Беккер говорил тихо, чуть слышно, и Полетыкин подался вперед, чтобы не пропустить ни одного слова. — Может быть, она очень даже сработала…
— Но Габровский же умер!
— А от чего? — раздельно спросил Беккер.
— Не знаю… — Полетыкин растерялся, — и никто не знает, даже медики…
— А что они написали в своем заключении, вы помните? У них осталось такое впечатление, что Габровского словно выключили. Выключили разом, как выключают автомат. Все жизненные процессы остановились одновременно, и запустить их вновь не удалось. Не является ли это побочным действием установки?
— Что же тогда является ее основным действием?
— Я могу только предполагать, — пожал плечами Беккер, — но думаю, что не стоит гадать, скоро мы с вами узнаем это совершенно точно. Сегодня у нас с вами будет много неожиданностей.
Как бы в подтверждение его слов, глухо пропел сигнал вызова.
— Да, включайтесь! — крикнул, не вставая, Полетыкин. Встроенный куда-то в стену домика бытовой компьютер услышал. С тихим щелчком включился видеофон. На экране появилось озабоченное лицо начальника космопорта.
— К нам летит Ченцов. Будет здесь через шесть часов. Если вы хотите встретить его у корабля, прошу через пять часов подойти в диспетчерскую космопорта. — Он помедлил, глядя на них, хотел что-то добавить, но передумал и выключил видеофон.
Его спокойной жизни пришел конец. Вместо обычного рейсового — раз в четыре месяца — корабля он принимает уже второй спецрейс. И на этот раз — заместителя начальника Управления. Начальник космопорта вздохнул, надел форменную фуражку и почти бегом направился к эксплуатационникам. Хоть там у них и порядок, но самому все проверить перед прибытием начальства не помешает.
Полетыкин тоже натянул тесную ему форму и отправился на космодром. Делать ему там было нечего, но оставаться в стороне от события он не мог.
Беккер сидел в опустевшем домике. Чуть слышно гудел кондиционер, волнами гоняя по полу пряный прохладный воздух. Деревья затеняли окна. Хотя их листья имели красноватый оттенок, полумрак в холле казался, как и на Земле, зеленым. Слабый ветерок играл листьями, и хлопотливые солнечные зайчики бесшумно перебегали с места на место.
Беккер задумчиво нажал кнопку вызова сети обслуживания. Дождавшись ответа, он заказал глайдер. Еще несколько минут он провел в кресле, улыбаясь своим мыслям, а потом резко встал и вышел на крыльцо. В глаза ему ударил яркий солнечный свет. Прикрываясь ладонью, он неуклюже забрался в глайдер и скомандовал: «Фильтр!» Прозрачная крыша машины потемнела. Удовлетворенно вздохнув, Беккер тронул клавиши пульта управления. Глайдер рывком снялся с места и заскользил по белой бетонной полосе шоссе.
