Они лежали на пляже, как когда-то, перед началом событий. Хотя с тех пор прошло меньше месяца, у Грега было ощущение, что происходило это давным-давно. Здесь ничего не изменилось, правда, дорогу проложили до самого озера, так что теперь не приходилось тащиться пешком, да народу стало побольше.

— А все же, — опять вернулась к той же теме Дженни, — как-то все… спокойно, буднично происходило…

— Так ведь они же не дураки. Очень даже не дураки. Они прекрасно знают, когда нужно признать себя проигравшими, — отозвался Грег. — Я ведь не напрасно настаивал на трансляции заседания Совета. Они моментально все просчитали. И можешь быть уверена, если бы у них оставался хоть малейший шанс все сделать втихую, они бы им воспользовались!

— Вот тогда бы ты постреляла! — встрял Элмер. Дженни опять попыталась ударить его и опять промахнулась. Прогнувшееся тело ее замерло на секунду, затем вернулось в прежнее положение — тоже на секунду. Дженни легко, одним движением, встала. «Словно кинопленка — серия отдельных кадров-поз, и она из одной в другую переливается, не задерживаясь надолго», — подумал Грег.

В руке Дженни, неизвестно откуда, появилось зеркальце. Она одним глазом внимательно осмотрела свое лицо и удрученно воскликнула:

— Ну все не как у людей! Чем больше нервничаю, тем морда шире становится! Ну хоть бы раз от волнений похудеть!

— Так есть меньше надо, — ехидно подсказал Эл.

— У меня же аппетит от нервов, — виновато сказала Дженни. — Все от расстройства теряют аппетит, а я умираю — есть хочу!

Грег перевернулся на спину и закурил, глядя в скрытый световой завесой свод гигантской пещеры. Если слегка прищуриться, можно было себе представить, что лежишь на обычном земном пляже в жаркий безветренный летний день. Грег слегка улыбался, слушая шутливую перебранку Эла и Дженни. А Дженни, похоже, всерьез расстроилась, непонятно только из-за чего. Не из-за того же, что набрала вес… Грег, кстати, этого не заметил.

Дженни еще раз внимательно оглядела себя в зеркальце и огорченно опустила руки. Взгляд ее упал на Грега, и она обрадованно, оттого что нашла наконец-то, на кого вылить накопившееся раздражение, вспылила:

— И нечего ухмыляться! Тебе смешно, а мне не до смеха! — Она бросила в Грега зажатым в руке зеркалом и побежала к воде.

Грег ленивым движением, словно нехотя, поймал зеркальце, когда оно уже было около его лица. Затем он сел и, бережно положив зеркало на подстилку рядом с сумочкой Дженни, принялся разглядывать водную гладь, и Дженни, ровным кролем удаляющуюся от берега, и Элмера, бултыхающегося на мелководье. На душе у него было тоскливо, и не покидало томительное ощущение, словно что-то осталось недоделанным.

На Япете было тихо, спокойно и как-то… захолустно, что ли…

Планетарный челнок открыл грузовые люки, пилот челнока быстро облачился в скафандр и стоял, поджидая Беккера, у тамбура шлюза. Беккер ничего не сказал, но пилот счел необходимым пояснить:

— Отбивные у них здесь… м-м-м… Кто у них кухню программирует, хотел бы я знать?

Беккер знал, вернее, знал, что никто не программирует, просто напрямую управляют. Вручную. Ведь здесь это не в тягость, а наоборот, в радость, поскольку, кроме редких гостей, кормить тут некого, исключая мелкую живность — белочек, громадного кота и старого хитрого ворона. Ворон неплохо умел разговаривать, но постоянно делал вид, что скрывает это — ему нравилось, что его уговаривают. Почему-то именно такое отношение к ручным животным было характерно для коллективов Станций на чужих планетах, экипажей космических кораблей и прочая — не просто потому, что они живые, как в данном случае.

Они медленно удалялись от челнока, так и стоявшего, разинув люки. Видимо, Беккер покосился на них, потому что пилот беззаботно сказал:

— Выгрузят и сами закроют.

Люди здесь действительно бывали редко. Ни дорожки с искусственной тяжестью, ни просто металлической полосы, чтобы воспользоваться магнитными подковками, здесь не было, и Беккер с пилотом двигались, как под водой, — замедленно и чуть покачиваясь, словно опасаясь всплыть. К счастью, идти было недалеко, шлюз оказался рядом.

Внутри было тепло, чисто и хорошо пахло. Скафандры сразу покрылись изморозью, они оставили их в нише шлюза. В коридоре к ним подбежал кот Пират и, выгнув горбом спину и подняв трубой хвост, принялся путаться под ногами, урча, как вибромассажер. Вошедший следом за ним андроид подхватил кота на руки и радушно предложил:

— Проходите в гостиную, располагайтесь.

— А Боучек, э-э-э… — нерешительно спросил Беккер.

— В лаборатории, скоро тоже подойдет. А можете к нему туда пройти: прямо, на уровень вниз и направо.

Беккер прошел прямо, вниз и направо. Боучек, вернее, андроид, который в данный момент был Боучеком, сидел в кресле у камина, вытянув ноги и глядя на разваливающиеся, подернутые тонкой кожицей пепла, угли — в камине горело настоящее пламя, и Беккер подумал: «Одна-ако…» В дальнем углу комнаты на столах стояли какие-то вскрытые блоки, выставляя наружу свою электронную начинку.

— Ментоусилитель? — кивнул на них Беккер, подтаскивая к камину еще одно кресло.

— Он, родимый, — с отвращением сказал Боучек. — Никак стабильности получить не можем…

— Чего же удивительного? Толстых до сих пор доказывает, что эта штука в принципе не работоспособна.

— Но ведь до Марса она дотягивает. Правда, во время парада планет…

Беккер молча пожал плечами. До сих пор все помещенные в Мозг Стабульского люди могли пользоваться искусственными телами только в непосредственной близости от Мозга — в пределах дальности ментосвязи. Мозг и Вайтуленис рассчитали, что в принципе с использованием ментоусилителя дальность можно увеличить до пределов всей Системы, что делало жизнь заключенных в Мозг людей практически такой же полноценной, как и всех остальных. Пока, к сожалению, что-то в этом не вытанцовывалось, но Беккер убежден был, что еще год-два, и все наладится. Мощный толчок в этом направлении дало Мозгу пребывание на Пасторали, как все давно уже стали называть планету с уникальной двухступенчатой цивилизацией. Настоящее ее название мало кто и помнил. Мозг тоже не смог установить связь с надсознанием, но зато сумел достоверно доказать сам факт его наличия. Беккеру было, конечно, приятно знать, что его догадки оказались верны, но всего важнее для него был вывод Мозга, что в данном случае ни о каком вмешательстве «чужих» речи не идет. Это было важнейшим, на взгляд Беккера, достижением, и уж на втором месте оказалось то, что Мозг сумел положить конец загадочным исчезновениям, из-за которых в свое время и заварилась вся каша. Предположение Мозга, что на надсознание можно воздействовать через сознание живущих на Пасторали людей оказалось верным. Целых три года понадобилось для того, чтобы внедрить в общественное сознание мысль о недопустимости психокоррекции или любого иного ментовоздействия, ведь просто объявить об этом и ждать, что все изменится, было бы наивно. Пришлось действовать медленно, но верно, через традиционные средства массовой информации. Тут очень кстати оказалось, что в Мозге «квартировали» столько писателей, художников и вообще людей творческого труда. И когда по прошествии шести лет с начала «кампании» оказалось, что ни одного случая смены психоматрицы не отмечалось уже почти два года, Мозг счел, что его задача выполнена и вернулся в Солнечную систему.

— Ну а как ты? — сменил тему Боучек. — Мы тут наслышаны о твоих подвигах…

— А ты щеголем стал! — вместо ответа сказал Беккер Боучеку. — Опять у тебя новое тело!

Он имел в виду андроида, оболочку Боучека. Как всегда в начале встречи он не воспринимал (хотя и делал усилие, чтобы воспринимать) сидящего рядом андроида как Иржи Боучека, с которым его многое связывало как при жизни, так и после смерти Боучека. «Нет, каково? После смерти!» — восхитился Беккер формой, в какую облек свои мысли.

Боучек поднял к глазам руки и повертел их, рассматривая, словно видел впервые.