– Ну что ж, от разговоров еще никто не умирал! – закричал Мендрас, не умевший говорить тихо.
Мы сели. Я стала его расспрашивать, давая понять, что очень считаюсь с его мнением. Это подействовало. Мендрас начал отвечать по-деловому и становился все приветливее. В заключение, когда мы приблизительно разделили обязанности, он сказал:
– Говорить с вами хорошо. Слушать тоже приятно. А вот как будете работать? На этой стройке еще такого чуда не случалось, чтобы хоть материалов хватало. Вот сейчас мы уже десятый день ждем песок. И так всегда. Посмотрим. Честно говоря, мне еще не приходилось работать с женщиной.
Я взяла на себя самые неблагодарные обязанности: снабжение и всю канцелярию. Мендрас должен был контролировать ход работ. Мы обошли всю стройку. Это походило на смотр передовых позиций перед решающим сражением. Мендрас снизошел до роли адъютанта. Бригадиры качали головами – не то с сомнением, не то одобрительно. После обхода я села просматривать книги замеров, радуясь своей маленькой победе.
– Раз вы всерьез, то и мы тоже! – крикнул Мендрас перед самым концом рабочего дня. – Веселовский! Зови ребят!
Все быстро собрались, сели кто куда, и Мендрас протянул мне полстакана водки.
– Вам начинать, пани начальница!
Я взяла стакан: выпить необходимо, это совершенно ясно.
– За ваше здоровье и за то, чтобы нам хорошо работалось вместе. – Я залпом выпила и вернула стакан Мендрасу.
Он пошел по кругу. Потом Мендрас встал.
– Ну, по домам. И запомните: кто завтра опоздает на работу, будет иметь дело со мной. До свидания, пани начальница.
Этот день был решающим. Назавтра я уже была тут своей.
Работа доставляла мне большое удовлетворение. Но чувствовала я себя скверно. Меня часто тошнило. Я ощущала голод, но когда начинала есть, мне делалось дурно.
Пани Дзюня уговорила Люцину приехать к нам на несколько дней.
– Редчайший ведь случай. Так скоро не представится. В Валим приехала Люцинина свекровь, – объяснила она мне.
– Как твои дела, Катажина? – расспрашивала Люцина. – Ты ничего не писала, и я очень волновалась.
– Он был здесь. Все кончено. Он мне не верил.
– Не верил? Что это значит? Что он сказал?
Люцина тоже за последние годы изменилась. Пополнена, погрубела. Только голос остался прежним.
– Ах, это неважно! Предлагал мне выйти за него замуж. Но теперь уже все позади. Не стоит о нем говорить.
– Значит, конец?
– Да. Хотя мне кажется, что я беременна.
– Неужели? В таком случае он обязан на тебе жениться.
– Вовсе нет, потому что я этого не хочу. – Я лихорадочно придумывала способ переменить тему разговора. Мне было еще слишком больно говорить о Романе. Я тосковала по нему, несмотря ни на что.
– Но тут дело в ребенке. У ребенка должен быть отец, – продолжала Люцина, не догадываясь, как мне тяжело.
– Ребенок не родится.
– Прошу тебя, не делай этого. Увидишь, все обойдется, и вы поженитесь.
– Пойми. Я столько лет жила, как затравленный зверь. Мне нужен человек, который будет судить обо мне по моему поведению, а не по чужим словам. Я была правдива с Романом, ничего от него не скрыла. А он… В общем, не о чем говорить. Не хочу ребенка, во всяком случае – не сейчас.
Я пошла по первому попавшемуся адресу, выписанному из телефонной книги, и в нерешительности остановилась у подъезда. Как нужно себя вести в таких случаях? Что говорить? Мне было очень худо, хотелось плакать.
Я прочла на дощечке у двери, что врач принимает три раза в неделю, но не могла вспомнить, какой сегодня день. Пришлось зайти в магазин рядом с домом и спросить.
– Вторник, девушка. Сразу видно, что вы влюблены.
Я вошла в приемную, испытывая смущение и неловкость, и заняла очередь. Пациентки там собрались самых разных возрастов, большинство пришло с мужьями. Только двух женщин, не считая меня, никто не сопровождал. Разговаривали вполголоса. Шуршали газетами. Время текло нестерпимо медленно. Несколько раз меня охватывало желание подняться и уйти. Но я продолжала сидеть. Надо пройти через это.
Врач показался мне добродушным. Это был мужчина средних лет, в небрежно накинутом белом халате. Он аккуратно записал мои анкетные данные, выяснил, что я не замужем. Результат осмотра подтвердил мои опасения. Я была беременна. В ответ на мою просьбу помочь мне доктор засмеялся:
– За это дают пять лет! И не просите. Я занимаюсь только лечением.
Несколько дней продолжалось унизительное хождение по врачебным кабинетам. Я предлагала большое вознаграждение, но неизменно получала отказ.
Один врач велел мне прийти с мужем, другой сказал, что первого ребенка нужно непременно сохранить. Мое отчаяние росло. Казалось, выхода нет. Но я продолжала ходить. Из кабинета в кабинет. От одного врача к другому. Предлагаемая мной сумма достигла пяти тысяч.
– Если вы, действительно, готовы столько заплатить, значит, деньги у вас есть. Чего же вы боитесь? Позора? Сейчас масса незамужних женщин рожает. Ведь самое главное – это иметь возможность вырастить ребенка. А вам, судя по всему, нужда не угрожает.
– Доктор, я могу вам сказать одно: эту беременность я все равно ликвидирую. Не захочет помочь врач – найдется какая-нибудь бабка. Я бы скорее согласилась родить ребенка вот от того прохожего, что сворачивает за угол, чем от…
– Кто, кроме вас, знает о вашей беременности?
– Никто.
И вдруг сверкнул луч надежды – доктор велел мне зайти еще раз, в субботу.
Я пришла точно в назначенное время. Ждать пришлось более двух часов.
– Я вам сделаю аборт, – сказал, наконец, доктор. – Знаете, почему? Я понял, что вы готовы на все. Я предпочитаю сам пойти на риск, чем увидеть вас через пару дней на носилках, как жертву знахарки. Как вы переносите боль? Говорите правду, я уже все равно не передумаю. Вам страшно?
– Да. Но кричать я не буду, не беспокойтесь. Мне говорили, что это очень больно. Но я буду терпеть. Это не самое страшное. Главное, чтобы все было кончено…
Я лежала на диване под теплым одеялом и чувствовала себя так, словно преодолела высоченный барьер. Неужели все страшное уже позади? Доктор зашел, проверил пульс.
– Пожалуй, я могу идти домой. Слабость прошла.
Я поднялась, превозмогая головокружение и ноющую боль во всем теле, и протянула доктору конверт с деньгами и маленькую коробочку.
– Что это? Какая красивая зажигалка!
– Это на память. Вы мне оказали огромную услугу. Благодарнее меня у вас, наверное, не было пациентки.
Я надела плащ, молча выслушала советы и наставления и, не разрешив проводить себя или вызвать такси, спустилась вниз. На улице у меня снова закружилась голова, ноги казались ватными. Только бы добраться до такси.
Свободное такси ехало по противоположной стороне улицы. Это оказалось для меня слишком далеко. Бежать не было сил, а моих знаков шофер не заметил. Я остановилась на углу у фонаря. Этот фонарь придавал мне уверенности: если будет совсем уж худо, смогу прислониться.
И вдруг вспомнились слова бабки, предсказывавшей, что я кончу на панели под фонарем. «Фонарь уже есть, – подумала я, как в бреду. – Что же делать?»
Когда я, наконец, добралась до дому, там никого не было. Я легла. Смертельно хотелось спать. Резкая, жгучая боль то и дело пронзала все тело. Поскорее бы уснуть.
Мама вернулась поздно и не зашла ко мне.
Назавтра я попробовала встать. Это мне удалось, хотя ноги по-прежнему отказывались повиноваться. Я снова легла. В конце концов на то и воскресенье, чтобы каждый мог заниматься, чем ему заблагорассудится.
В понедельник я, еле передвигая ноги, отправилась на стройку. Потом в отдел снабжения по поводу материалов. Там мне сделалось дурно, и меня отвезли домой на служебной машине. Меня преследовало отвратительное ощущение, словно я по собственной вине потеряла что-то очень ценное. Пришлось пролежать еще два дня, прежде чем я почувствовала себя мало-мальски прилично.