Начались экзамены. Я ходила как шальная. Старалась спать как можно меньше, чтобы не терять времени. И постоянно ловила себя на том, что сама себя мысленно экзаменую. В памяти образовались какие-то провалы, я не помнила простейших вещей. В первый же день отсеялась половина сдающих – уже одно это могло напугать даже самого большого оптимиста.

На второй день экзаменов, вечером, я, несмотря на скверную погоду, решила пойти в парикмахерскую.

Порывистый ветер раскачивал уличные фонари, и они шатались, как пьяные. Пронзительный холод пробирал до мозга костей. В парикмахерской на Свидницкой улице не было ни души. Я быстро скинула пальто, положила на окно портфель с учебниками и тетрадями и села в кресло. Не прошло и часа, как я с пышной прической выходила из парикмахерской. В дверях столкнулась с элегантной дамой в беличьей шубе.

– Катажина! Вот так встреча. Погоди, не убегай.

Это была Ханка, внучка Горынского.

– Как поживаешь? Выглядишь ты прекрасно. А я вот сделала прическу и ухожу. Поздно уже.

– Я только договорюсь на завтра, а то ведь сюда не пробьешься. У тебя вид неважный. – Ханка внимательно оглядела меня с головы до пят. – Все занимаешься?

– Да. Теперь как раз сдаю государственные экзамены.

– Подожди, вместе выйдем. – Ханка, не дожидаясь моего ответа, пошла к парикмахеру и быстро вернулась. – Ну, я готова, пошли. Холодище сегодня, ужас. Как ты одета? Ведь это же летнее пальто! Неужели мать не может купить тебе меховую шубу? Ну скажи сама, кто был прав? Что тебе дала твоя учеба? Посмотри на меня, я, по крайней мере, чувствую, что живу. У нас больше нет такси, мы теперь торгуем обувью на площади. С нового года откроем магазин на улице Сверчевского. Денег хватает. Теперь заработки хорошие.

Ты сколько получаешь в месяц? Тысяч двадцать, не больше. А нам случается за один день столько выручить. Знаешь, Витек, брат моего мужа, часто тебя вспоминает. Ты ему нравилась. Конечно, он не красавец, но денежки у него водятся. Он бы тебе не давал ходить пешком. Подумай об этом.

– Нет, это не для меня. Один год он меня будет катать на машине, а потом десять лет я ему буду возить передачи в тюрьму. На трамвае – ведь денег на машину не будет. Не сердись, но я предпочитаю жить так, как живу. Что-то не верится, чтобы эти бешеные барыши доставались вам честным путем.

– Деньги не пахнут. Думаешь, у нас не бывает ревизий? Сколько угодно! Но ревизоры тоже люди, тоже жить хотят. Рука руку моет.

– Ладно, прощай. Скажи, как поживает твой дед? Я так замоталась с этой учебой, что не заходила к нему больше года.

– Я там не бываю. Бабушка думает, что деньги у меня дармовые. Только и слышишь: этому дай, тому пошли. Дед заболел, так он, видите ли, дома лечился, как будто нельзя было лечь в больницу. Я предложила бабушке готовить нам обеды, за плату, разумеется, а она обиделась. К тому же я просто не выношу дома, в котором они живут. Там если на первом этаже тушат капусту, то вонь стоит даже на чердаке. Им кажется, что на нас деньги с неба сыплются. А все не так-то просто. Товар мы привозим из Радома и Ченстохова. Это бывает хлопотно, приходится пускать в оборот большие суммы. И все же, чем учиться в техникуме, тебе было бы выгоднее продавать у нас ботинки.

Мне надоел этот разговор.

– Нельзя же всем заниматься торговлей. Должны же быть на земле и такие люди, как мы с твоим дедушкой. Привет. Я пошла.

Домой я возвращалась в скверном настроении. В самом деле, что мне давал техникум? В материальном отношении ровным счетом ничего. Но тем не менее, все во мне восставало против Ханки и ее образа мыслей. Это же ужасно: делить, как она, всех людей на ловкачей и дураков.

Пани Дзюня, увидев мою унылую физиономию, испугалась, что я провалила экзамен.

– Нет, нет, просто я встретила Ханку, внучку Горынского, и она мне прочла такую лекцию по политэкономии, что мне до сих пор тошно.

– А как дела в техникуме?

– Кажется, хорошо. К счастью, черчение для меня больше не проблема. Когда я делала свой первый чертеж, я прямо из кожи вон лезла и мне казалось – лучше начертить невозможно. А пришла на занятие, преподаватель спрашивает: почему ваш лист такой грязный? Я прямо онемела. Стала переделывать, испортила листов тридцать, но когда принесла чертеж в следующий раз, преподаватель без слова поставил мне пятерку. Отсюда мораль: невозможных вещей не существует. Всему можно научиться. Нужны только выдержка и упорство.

В день, когда я получила диплом, дома устроили маленькое торжество. Мама преподнесла мне красивый отрез на платье, Стефан – хороший меховой воротник к моему пальто.

Весь вечер разговор вертелся вокруг техникума, Я рассказывала об экзаменах, вспоминая забавные эпизоды.

– Когда неделю назад нам объявили, что будет экзамен по геодезии, у меня душа в пятки ушла. Ну, думаю, все пропало. Три ночи я сидела и писала шпаргалки. Другого выхода не было. И мне пришла в голову блестящая рационализаторская идея. Все готовят маленькие шпаргалки и прячут их в рукава, в карманы – кто куда. А я нет. Я составляла шпаргалки по темам на таких же больших листах, как пишут на экзамене. Когда начался экзамен, я спокойно исписала несколько листов бумаги, достала свои шпаргалки, нашла нужную и без всяких волнений переписала ее…

– Ну и ну, – взволновалась мама, – неужели никто не заметил?

– К тому же я сидела в первом ряду. Зашел директор, встал у моего стола и спрашивает у преподавателей, как идет экзамен, не списывает ли кто-нибудь. «Нет, – отвечают, – пока не замечали». – «Ну, а как справляется Дубинская?» Тут преподаватель геодезии заверил его, что за меня он ручается головой. В общем, – вздохнула я с облегчением, – слава богу, все кончилось. Буду теперь три раза в неделю ходить в кино и заживу, наконец, спокойно.

– Видишь, – сказал Стефан маме, смеясь. – Убедилась теперь, какие способности у твоей дочери?

Теперь я сразу же после работы возвращалась домой и могла, следуя совету пани Дзюни, «всерьез» заняться своими нарядами. Мы с ней однажды проверили мой гардероб и пришли к единодушному заключению, что у меня ничего нет. Все платья были старые и совершенно не модные. В сущности, носить можно было только две блузки.

– На что это похоже?! Ты столько лет работаешь, а надеть нечего. Все-таки нужно хотя бы немного заботиться о своей внешности.

– Все в свое время, пани Дзюня. Дайте сначала прийти в себя. И к бабушке Дубинской мне надо сходить, похвастаться дипломом. А уж потом я только о тряпках и буду думать, увидите.

Меня не покидало чувство какой-то неполноценности и страх перед неизвестностью. Начальник поглядывал на меня так, словно знал обо мне что-то дурное. Однажды он прямо спросил:

– Правда ли, что вы были под следствием и вас подозревали в сотрудничестве с ВИНом?

– Правда, – я старалась говорить самым непринужденным тоном, но внутри у меня все похолодело.

– И обошлось без приговора? – в его голосе звучало сомнение.

– Да.

– Любопытно, – сказал он тихо, словно про себя. – Очень любопытно!

После этого разговора я заметила, что он меня избегает и как будто даже побаивается. Посетители тоже старались держать себя официально и разговаривали со мной только о делах. Вокруг меня снова создалась какая-то странная атмосфера.

– Я вам объясню, в чем дело: они вас боятся. Считают, что если человека, задержанного органами безопасности, отпустили без приговора, то он наверняка стукач, – сказал секретарь парторганизации, с которым мы вместе возвращались домой. – Им кажется, что выпускают только таких, которые дают подписку о сотрудничестве.

– Что вы говорите? – Я остановилась как вкопанная, потрясенная его словами. – Что вы говорите! В таком случае мне действительно остается только повеситься.

– Таковы уж люди. Из всех предполагаемых возможностей они всегда выбирают самую нелепую и отвратительную. Тут уж ничего не поделаешь.