Обыск у нас дома? Что случилось? Кого ищут? Из госбезопасности не приходят без причины, – терялась я в догадках. Что с мамой и с той парой, которую мы ждали?

Они приступили к обыску, начав с комнаты, где я сидела. Орудовали они с явным знанием дела. Один тщательно просматривал книги, второй открыл диван, третий обследовал карниз над окном.

– Чьи это украшения? – спросил тот, кто рылся в письменном столе.

– Мои! – Я встрепенулась.

– Ишь, как барышня заволновалась. Покажи. Что-нибудь стоящее?

К столу подошел второй, подкинул на руке несколько колечек и брошку, махнул рукой.

– Оставь, это ерунда. Женские безделушки.

Полчаса спустя они перешли в мамину комнату, велев мне идти с ними. Опять долго чего-то искали. В начале одиннадцатого обыск кончился. Все сели. Один заполнял какие-то бланки.

– Готово. А теперь говорите, кого вы ждали. Только прямо, без фокусов. Если скажете правду, мы немедленно уйдем.

– Должна была прийти мама. И еще двое, которых она собиралась познакомить. Почему не пришли, не знаю. – Я старалась отвечать как можно спокойнее, хотя последнее замечание насчет правды и фокусов обидело меня и возмутило.

– Правильно. Они в ателье. А еще кого вы ждали? – На этот раз вопрос прозвучал не так строго.

– Больше никого. Этого гражданина я пригласила войти, потому что приняла его за кандидата в женихи для нашей знакомой.

Настроение у меня изменилось. Теперь я уже с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться им прямо в лицо.

– Видишь, старик, как высоко тебя оценили. Тебе еще жениться не поздно. Что скажешь? Я бы не упустил такого случая.

– Пошли. Надо выпустить тех из ателье, не ночевать же им там. И Анджей, бедняга, с ними сидит, ругает нас, должно быть, последними словами.

Я подписала протокол обыска, заметив, что графа, в которой нужно перечислить описанные вещи, зачеркнута.

– Об обыске никому ни слова, – предупредили они и ушли.

Я с минуту прислушивалась к звуку удаляющихся шагов, затем вернулась к себе в комнату и села. «Пожалуй, надо было спросить у них, в чем дело, – подумала я. – Возможно, они и сказали бы. Хотя вряд ли. В каких случаях производят обыск? Когда ищут украденные вещи. Или оружие. А у нас что искали? Навести порядок или не надо? Пусть все останется, как есть. Вернется мама, вместе уберем».

Мама, действительно, вскоре вернулась, причем не одна. С ней пришли Стефан и Геня.

– Какой ужас! Все ателье вверх ногами перевернули! Когда они пошли сюда к тебе, тот, что остался, разрешил нам навести кой-какой порядок. Даже Гене не разрешили уйти, заставили сидеть до их возвращения.

– Хуже всего то, что в ателье горел свет и туда без конца заходили люди. Они всех задерживали, к концу народу набилось битком. У всех проверяли документы, спрашивали, кто зачем пришел, словом – Содом и Гоморра. Может быть, ты знаешь, в чем дело? У меня голова кругом идет, ничего не соображаю, – всхлипывая, жаловалась мама.

– Ладно, сегодня все равно ничего не узнаем. Увидишь, Ядя, это только цветочки. Ягодки еще впереди. Но не будем раньше времени расстраиваться. Теперь надо поужинать, выпить чаю или чего-нибудь покрепче и хорошенько выспаться. Завтра нам понадобятся крепкие нервы.

– А я решила было, что это пришел Генин жених. Жаль, что вы не слышали наши с ним разговоры о погоде. Потом, когда уже шел обыск, меня все время смех разбирал, – Я пыталась шутить, чтобы хоть немного успокоить маму.

За ужином мы, против обыкновения, довольно много пили. Даже я выпила пять рюмок водки, и у меня закружилась голова. Мы легли спать, так и не приведя квартиру в порядок. Решили, что мы успеем сделать это завтра днем.

Назавтра я уже собралась идти в техникум, когда пришла соседка бабушки Дубинской. Там что-то случилось. Я, не раздумывая, бросила учебники и поехала к отцу.

У них тоже был обыск, но более тщательный.

– Отца нет! – сказала бабушка, едва я успела войти. – Его взяли утром с работы. Обыск длился всю ночь. Они ушли только под утро. Ничего не нашли, да и что у нас можно найти? Утром отец пошел в мастерскую, хотел отпроситься и сразу вернуться, чтобы мне помочь. Навести порядок после обыска – дело нелегкое. Но не прошло и получаса, как прибежал парень из мастерской и сказал, что отца забрали органы безопасности. Что делать? Куда обратиться? Ведь он тяжело болен.

– Неужели забрали?.. Может быть, только на допрос и он вот-вот вернется. У нас тоже был обыск, но все прошло как-то спокойнее. Бабушка, я ничего не понимаю. Почему? За что?

– Я его спрашивала утром, когда те убрались наконец. «Скажи, ведь я мать тебе! Ты в чем-нибудь виноват? Может, вздумал на старости лет политикой баловаться? Скажи прямо!» А он клялся, что ни о чем понятия не имеет, знает только дом и свою работу. Мне даже стыдно стало. Неужели я родному сыну не доверяю? Выпустят его, вот увидишь! Он не виноват! – Бабушка говорила бодро, но ее лицо, потухшее, осунувшееся от горя, заплаканное, противоречило ее словам.

Мы принялись за уборку, но работа не спорилась.

– Не хочется мне убирать, – вздыхала бабушка. – Ничего не хочется. Я даже цветы не полила.

– Я понимаю, бабушка, но прибраться все же надо. Посиди отдохни, я сама.

– Нет, нет, позовем дворничиху, она все сделает.

Я дождалась прихода бабушкиной жилички, Янки, стала собираться.

– Ничего не поделаешь, надо идти. Не знаю, бабушка, что тебе и посоветовать. Понятия не имею, что полагается делать в таких случаях. Если отец вернется, даже ночью, сразу же сообщите. Завтра утром я приду, у меня отпуск.

Мама от расстройства слегла. Она лежала в постели и беспрестанно твердила:

– Что ж это такое? Господи! Как жить дальше? Твой отец – хороший он или плохой – политикой никогда не интересовался. Подумать только, мой муж в тюрьме! Михася права, они всех патриотов пересажают!

– Перестань, мама! Нечего сравнивать отца с теми бандитами, которых тетя Михася считает патриотами. Вот компресс, положи его на лоб и постарайся уснуть.

– Погоди! Я совсем забыла. Ведь в воскресенье к нам должны прийти Баранские. Может быть, предупредить их?

– Да, пожалуй. Хотя я не знаю, что лучше. Ведь они запретили рассказывать об обыске. И не исключено, что за нами следят, – начала я рассуждать вслух и тут же пожалела об этом, потому что мама расплакалась. – Не плачь. Надо все обдумать, чтобы не впутывать Баранских в наши неприятности. До воскресенья еще целых два дня. Давай подождем.

Отец не вернулся. Я каждый день наведывалась к бабушке и утешала ее как умела. Но разве мои слова могли ее утешить?

Я продолжала заниматься с таким рвением, так аккуратно посещала занятия, что мама вышла из себя.

– Ну что у тебя за характер?! Дома такое горе, а ты зубришь ночи напролет. Взгляни на себя, на кого ты стала похожа! Хочешь учиться, пожалуйста, но зачем лезть из кожи вон?

– Занятия – моя единственная отрада. За учебой я обо всем забываю. А без нее я бы вроде тебя вышла из колеи. Не сердись, мама. Это своего рода самозащита, которая помогает мне жить.

Шли дни. Отец не возвращался, и бабушка таяла на глазах. Она похудела, ссутулилась. Ее светло-русые волосы стали серыми, а потом как-то сразу поседели. Великолепные толстые косы превратились в два тоненьких жгутика. Ничего не радовало ее, не интересовало. Присланные из Валима луковицы каких-то необыкновенных тюльпанов лежали на комоде неразвернутыми.

Главной фигурой в тресте был теперь начальник отдела кадров. Количество составляемых для него сводок и отчетов росло с фантастической быстротой.

Однажды, когда я пришла в трест по срочному делу, дежурная отказалась впустить меня без пропуска или служебного удостоверения. Я решила, что она шутит.

– Таков приказ: пускать только по пропуску или служебному удостоверению. Если у вас их нет, предъявите другой документ, и вам выпишут пропуск. Причем предупреждаю, что его должен подписать тот, к кому вы идете. Иначе вахтер вас не выпустит и вызовет начальника отдела кадров.