Тавнос ответил:

– Я просто решил, что во время праздника стражники не слишком тщательно выполняли свои обязанности.

Ашнод улыбнулась, ее лицо просияло.

– Помнишь черный посох из громового дерева, с которым я вошла в ворота? Ты увидел его в первый же день переговоров. Это тот самый посох; но никто не осмелится отобрать у женщины посох, на который она опирается! Да, череп мы пронесли тайно. Но золотые провода были вшиты в мой корсаж, а силовые камни вправлены в серьги.

Тавнос тупо глядел на стол. В ту ночь Ашнод собирала оружие под самым его носом, на его глазах, а ему даже в голову не пришло, что тут что-то неладно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да ничего особенно, – ответила Ашнод. – Все детали посоха были в нужный момент собраны, и получилось оружие. Точно так же будет и на этот раз – нужные детали соберутся в нужном месте и… – Ашнод сделала жест руками. – Ба-бах!

Тавнос встал из-за стола.

– Признаюсь, здесь есть над чем подумать.

Ашнод поднялась вместе с ним.

– Верно. Кроме того, ты будешь задаваться вопросом: «Можно ли ей доверять?» – Правильный ответ: «Нет, но прислушаться я обязан». Хорошо?

Тавнос кивнул и направился к двери. Ашнод окликнула его.

Она наклонилась и поцеловала его. Тавнос дернулся, как будто его ужалила оса.

Ашнод это не смутило.

– Это – мое спасибо. Спасибо за то, что не отдал меня инквизиторам. И за то, что пришел поговорить со мной. Ты отличный парень, – сказала она и улыбнулась.

Тавнос вышел от Ашнод и потер щеку в том месте, где она его поцеловала. Кожа была еще теплой.

– Урза, – пробормотал подмастерье, – где бы ты ни был, тебе нужно срочно возвращаться.

Честь сделать доклад перед Главным изобретателем выпала лейтенанту Шараману. В паре с другим пилотом он обнаружил в пустыне большой лагерь Мишры всего в нескольких часах лета на запад. Впервые с начала этой погони патрулям удалось засечь одну из машин Мишры, так что Шараман был доволен, что его работа наконец принесла плоды.

Иотийские базовые лагеря один за другим вклинивались на территорию противника – в Великую пустыню, и сейчас пилоты располагались в третьем из таких лагерей. Отсюда до Полосы мечей была неделя пешего марша, поэтому все необходимое доставили в лагерь по воздуху. Шараман страстно тосковал по «роскоши» первого лагеря – привлекательным и внимательным к нему женщинам, горячей еде и, главное, горячей воде для мытья. Однако всякий, кто заговаривал о «роскоши», быстро снимался с летного дежурства, а Шараман предпочитал полеты ласкам самых красивых; женщин Иотии.

Урза сидел в своей палатке, внимательно изучая бумаги, разложенные на сработанном из подручных материалов столе. Его взгляд сосредоточился на нарисованной от руки карте пустыни – Главный изобретатель не просто выслеживал своего брата, он заодно осуществлял первую настоящую геодезическую съемку региона. Вечерами он выслушивал рапорты об обнаружении новых холмов, хребтов, пересохших русел и странных скоплений камней, которые принц-консорт называл транскими курганами.

Шараман вошел в палатку, вытянулся по струнке, щелкнул каблуками и отдал честь.

– Командир, мы обнаружили большую боевую машину.

Урза даже не поднял глаз от карты:

– Докладывайте.

– Обнаружен большой палаточный лагерь, в центре которого находится боевая машина.

– Где? – оборвал его Урза.

– В четверти суток лета отсюда, направление запад-запад-юго-запад.

Урза провел на карте линию, соответствующую указанному Шараманом направлению.

– Да. Все складывается в единую картину. Если бы мы продолжали двигаться в прежнем направлении, мы бы скорее всего не нашли этот лагерь. Мой брат, кажется, не подумал, что мы будем рассылать фланговые патрули на значительные расстояния. – Теперь он обращался к лейтенанту: – Вас заметили?

– Признаков этого я не отметил, – сказал Шараман. – Теперь они стараются прятаться от нас.

– В самом деле? – сказал Урза, подняв бровь. – Лучше исходить из предположения, что они вас заметили и что в настоящий момент срочно собирают лагерь. Подготовить все орнитоптеры. Принять на борт все гоблинские бомбы.

– Командир? – спросил Шараман.

– Что-то не так, лейтенант? – Главный изобретатель впервые взглянул на своего подчиненного. Лицо последнего, обветренное и загрубевшее, выглядело немного встревоженным.

– Сейчас довольно поздно, командир, – сказал Шараман, аккуратно подбирая слова.

– Я прекрасно знаю, который сейчас час, лейтенант, – сказал Урза ледяным тоном. – Но если мы прождем до утра, Мишра уйдет.

– Мы прибудем туда в самые сумерки, – запротестовал пилот.

– Если мы продолжим разглагольствования» то долетим к полуночи, – рявкнул Урза. – Начать подготовку немедленно. Все машины должны быть в воздухе через пятнадцать минут!

Шараман вытянулся, отдал честь и вышел из палатки, на ходу выкрикивая приказания пилотам и обслуживающему персоналу. Вся база в миг превратилась в потревоженный пчелиный улей – подмастерья Урзы облепили машины, подтягивая и подкручивая какие-то детали. Пилоты занялись подготовкой своих машин еще в тот момент, когда Шараман только направился с докладом в палатку принца-консорта.

Шараману не нравилась затея командира. Нападать вечером опасно, следовательно, либо они будут вынуждены заночевать на территории врага, либо рискуют заблудиться на обратном пути, потерпеть аварию из-за встречного ветра или попадания в холодные слои воздуха. Но, несмотря на все это, перечить Главному изобретателю было бесполезно, особенно когда дело касалось его брата.

Через десять минут все было готово – пять орнитоптеров плюс личная машина Урзы. Все аппараты имели крылья последней модели – с двойным изгибом. Машина Урзы была лучшей, и за ней смотрели очень тщательно. Она отличалась вдвое большим размахом крыльев и несла двойной груз гоблинских бомб, запас которых доставили из Полосы мечей и держали в холоде, завернутыми во влажную ткань.

Полет к лагерю врага прошел незаметно, хотя Шараман с беспокойством отмечал, что тени от холмов и их собственных машин становятся все длиннее.

Когда они перевалили через последнюю возвышенность, то обнаружили лагерь в прежнем состоянии. Белые палатки отражали свет красноватого закатного солнца. В центре лагеря, сверкая корпусом, стояла боевая машина Мишры.

Шараману сразу показалось, что что-то не так, но что именно, он не понимал. А времени подумать у него не было – Урза отдал приказ к атаке.

Шесть орнитоптеров разбились на две группы. Одну вел Шараман, другую Урза. Группа Урзы начала набирать высоту, а группа Шарамана заложила вираж и снизилась для бомбометания.

Шараман заклинил крылья для глиссады и начал бомбежку. Не глядя вниз, он одну за другой сталкивал бомбы с корпуса орнитоптера. Эта атака была предпринята для устрашения врага, с целью посеять в его лагере панику. Точность потребуется позднее, когда нужно будет бомбить боевую машину.

Никакой ответной атаки с земли не последовало, Шараман посмотрел вперед. На него надвигался гигантский железный вагон, футов пятьдесят в высоту. Машина теряла высоту быстрее, чем Шараман рассчитывал, поэтому он решил снова включить крылья и подняться немного повыше, прежде чем атаковать громадину.

И тут боевая машина открыла огонь, и высота полета перестала беспокоить лейтенанта.

Когда орнитоптеры подошли ближе, машина ожила – окна и купола открылись, выставив баллисты, катапульты и еще какие-то устройства, незнакомые Шараману. В центре корпуса завертелось нечто похожее на раструб для разбрызгивания воды, но вместо воды машина выплюнула из него пламя.

В воздухе замелькали стрелы, копья баллист, камни. Шараман одним движением освободил крылья, надеясь подняться выше смертоносной волны, но не успел: одно из копий – стрела длиной с небольшое дерево – попало в правое крыло его орнитоптера. И все бы ничего, если бы у копья не было зазубренного наконечника, который застрял в крыле. Машина стала похожа на наколотую на иголку бабочку. Под тяжестью копья она пошла вниз.