Ахмаль покачал головой и выдавил из себя:

– Во-вторых, мне кажется, надо как можно скорее отправить учеников обратно в Пенрегон.

Урза удивленно посмотрел на Ахмаля. У юноши был такой вид, будто он спал, а теперь проснулся.

– Т-то есть как? Н-нам нужно п-продолжать работу, начатую Токасией, – заикаясь, произнес молодой человек. – Н-нам нужно д-двигаться вперед.

Ахмаль сделал глубокий вдох.

– Понимаешь, фалладжи следуют за людьми, а не за идеями. Фалладжи уважали Токасию и поэтому следовали за ней. Они могли бы последовать за твоим братом, поскольку он жил среди них и знал их нравы. Но тебя они не знают. Ты не говорил с ними, не интересовался их жизнью. Они не останутся.

– Мы можем набрать других землекопов, – запротестовал Урза. – В конце концов есть же и ученики, мы можем использовать их.

– Если здесь не будет фалладжи, на лагерь будут нападать кочевники, – сказал Ахмаль. – День ото дня недовольство фалладжи аргивянами растет. Многим фалладжи не нравится, что аргивяне считают их землю своей. Так что тебе придется привести сюда много людей из самого Аргива – солдат, землекопов. Ученикам здесь больше не место.

Урза сжал губы:

– Понятно. – Он о чем-то задумался. Впрочем, все было ясно, Ахмаль читал мысли юноши как открытую книгу. – Скажи мне, – наконец произнес молодой человек, – я здесь в безопасности?

Ахмаль посмотрел на курган из камней. Однажды он уже сказал Токасии, что все в порядке, и оказался не прав. Он не мог позволить себе ошибиться еще раз.

– Мне так не кажется. Другим ученикам, пожалуй, ничто не угрожает, а вот тебе… Среди моего народа есть люди, которые считают, что это ты виноват в смерти Токасии. Что это из-за тебя сбежал Мишра.

Урза опустил глаза.

– Я не знаю, где он, – тихо сказал он и добавил: – Я хотел бы, чтобы он вернулся.

Ахмаль кивнул:

– Я тоже.

Он положил руку на плечо молодого человека. Урза вздрогнул от непривычного прикосновения и отшатнулся. Землекоп опустил руку и оставил молодого человека одного у кургана.

О трагедии сообщили в Пенрегон, отправив туда орнитоптер. Когда машина вернулась назад, из кабины вышли Лоран и, к удивлению Ахмаля, Рихло. Первая прибыла для того, чтобы подготовить находки и записи Токасии к отправке в столицу, а второй – чтобы проконтролировать работы по сворачиванию лагеря и эвакуации учеников. Узнав, что теперь любой дикий кочевник пустыни может напасть на лагерь и перебить беззащитных детей, встревоженные родители срочно отправили из Пенрегона караван.

К моменту прибытия этого каравана Урзы уже не было в лагере. Два дня он помогал Лоран приводить в порядок записи Токасии, а затем ушел на юг вместе с другим караваном. Молодой человек сказал Лоран, что у него нет желания возвращаться в Пенрегон. Ахмалю он дал понять, что не хочет видеть, как люди покидают его любимый лагерь.

Мишру так и не нашли, хотя Рихло разослал во все концы воздушные патрули. Если он и возвращался в лагерь, то никто его не видел или не признавался, что видел.

Один только Ахмаль решил проводить Урзу. Больше никто из фалладжи не хотел его видеть, а поскольку работы больше не было, землекопы постепенно покидали лагерь. Многолюдное некогда место превратилось в город призраков – в нем еще оставались жители, но его тайное сердце было навсегда утрачено. Оно умерло вместе с Токасией.

Стоя у могилы Токасии, Ахмаль провожал глазами караван «дружественных» фалладжи. Урза шел пешком, опираясь на один из старинных посохов своей покойной наставницы. Кроме него он взял с собой лишь несколько силовых камней. «Вот и все, что молодой человек уносит с собой, – подумал землекоп фалладжи, – посох, горстка безжизненных стекляшек и накопленные за годы знания».

Урза обернулся и посмотрел туда, где стоял Ахмаль. «Нет, – поправил себя старик. – Он смотрел туда, где лежала Токасия». Караван уже отошел на значительное расстояние, и Ахмаль не мог разглядеть лицо юноши, но он видел, что тот идет понуро, сгорбившись от скорби.

Ахмаль решил, что понимает его чувства. В одну ночь Урза потерял все – свою наставницу, свой дом и своего брата.

Ахмаль не понял одного – ему понадобятся годы, чтобы понять это: какая из трех потерь была для молодого человека самой тяжелой.

Кайла бин-Кроог, дочь вождя Кроога, наследная принцесса Иотии, самая красивая женщина к востоку от могучей реки Мардун, покинула королевский дворец и в сопровождении свиты отправилась за покупками. Ничто не предвещало, что именно в этот день она встретит странного аргивянина.

Принцесса отведала слив, только что привезенных из прибрежных провинций Иотии. Ей показали самые настоящие ткани из Зегона, которым не было равных по богатству цветов. Ей поднесли самые свежие специи из далекого Алмааза и предложили мардунских раков с самыми большими клешнями. Гномы из Сардии предлагали ей купить золотые серьги, которые, они готовы были поклясться, когда-то принадлежали их великой императрице. Пустынная кочевница, закутанная в таинственные одежды, желала предсказать монаршую судьбу по линиям руки. Торговцы демонстрировали чудеса вежливости, услужливости и подобострастия, что наследница престола находила особо приятным. «Как все-таки хорошо быть принцессой», – думала она.

Наследница внимательно изучила россыпи блестящих ледяных камней из Саринта, драгоценных камней кристальной чистоты, твердых как сталь. Она пробежала пальцами по толстым плетеным коврам фалладжи, привезенным из Томакула. Менестрель исполнил для нее серенаду, которую, и он готов был поклясться в этом, он сочинил только для нее. Уличные шуты построили в ее честь пирамиду. Лавочники выходили на дорогу с подносами сладостей, ворохами тканей и другими изделиями, которые они во что бы то ни стало хотели показать самой главной женщине города Кроог.

Но Кайла не просто так отправилась в купеческий квартал. И дело было не в капризе августейшей особы – в любом случае никто бы не осмелился перечить принцессе, разве только ее отец, который не очень-то любил, когда женщины пускают деньги на ветер. То, ради чего она покинула дворец, лежало в туго застегнутом кошельке у наследницы на груди. Об этом она не сказала ни отцу, ни телохранителям, неотступно следовавшим за ней днем и ночью, ни даже грозной дуэнье-кормилице, которая всегда сопровождала ее на прогулках. В общем, у нее была цель, о которой никто, кроме нее, не знал, и это было так интересно, что принцесса едва сдерживала радость, стараясь идти чинно по улицам родного города.

Каждого услужливого лавочника и торговца Кайла расспрашивала о соседних лавочках. Ей отвечали, что неподалеку есть таверны, лавки с одеждой, продавцы шляп, ювелиры, торговцы бусами, и так далее и тому подобное. Но лишь однажды карие глаза принцессы вспыхнули ярким огнем – когда очередной купец рассказал ей, что неподалеку есть часовщик. «Неужели? Ведь это так интересно! – сказала принцесса кормилица – Идем туда немедленно». Грузная женщина передала августейшее пожелание стражам, и те сразу же принялись выспрашивать, где находится эта лавка и как туда добраться, расталкивая по сторонам зевак, которые мешали пройти ее королевскому высочеству.

Часовая мастерская казалась очень маленькой даже по меркам купеческого квартала Кроога, где места не хватало никому. Это было узкое двухэтажное здание, ютившееся между кузницей и ювелирной мастерской. На первом этаже было негде развернуться, так как вдоль всей комнаты шла стойка, отделявшая рабочее место часовщика от витрины и покупателей.

Стража осталась снаружи, но лишь веление свыше могло заставить кормилицу покинуть предмет ее ежедневных забот. Войдя внутрь, Кайла поморщилась – в мастерской стоял резкий запах дерева, лака и чего-то незнакомого. Чего именно, Кайла не знала и не была уверена, что хочет узнать.

Было шумно. Когда тикают одни часы, это забавно. Когда тикают сразу десять механизмов, возникает желание что-нибудь расколоть, а в мастерской на стенах висело не меньше двадцати часов, и все исправно работали. Огромные маятники равномерно качались взад и вперед, часы изящным звоном отмечали каждое уходящее в прошлое мгновение. Находиться в лавке было и приятно, и невыносимо.