Токасия поняла, что в этот день распался на части не только силовой камень.

После Койлоса жизнь в лагере пошла совсем по-другому. От месяца к месяцу настроение экспедиции делалось все мрачнее.

Когда трое исследователей вернулись в лагерь, Урза скрылся в комнатах, которые делил с братом, и с тех пор покидал их, только идя на завтрак, обед и ужин. Вскоре после этого Мишра переехал к землекопам и поставил себе палатку. Он мог бы поселиться и под настоящей крышей – в доме для учеников, но Токасия чувствовала, что молодой человек пытается что-то доказать – и брату, и ей.

Юноши отныне пикировались друг с другом практически ежедневно. Как-то раз Урза сказал при всех, что Мишра заставляет учеников копать глубже, чем нужно. На это Мишра ответил, что это Урза требует в свою команду по очистке найденных машин учеников больше, чем нужно.

Столовая стала для братьев полем боя. Споры теперь не были обменом шутками и идеями. В голосах юношей звенела сталь. Вопросы превратились в зазубренные копья, а ответы представляли собой угрозы и вызовы. Несколько раз Мишре удалось довести брата до исступления, и в конце концов Урза окончательно перестал посещать общие обеды. Затем выяснилось, что Урза захватил половину комнаты, принадлежавшей Мишре, и устроил там дополнительную мастерскую, что вызвало сильнейшее недовольство его брата. В течение месяца после этого Мишра еще появлялся в столовой, но не говорил никому ни слова и с мрачным видом о чем-то размышлял. А потом стал обедать в лагере землекопов.

Ни один из братьев не заговаривал на личные темы ни с Токасией, ни с кем-либо еще. Со старой ученой они вели себя вежливо и старались обсуждать или ход раскопок (Мишра), или последние восстановленные чудеса (Урза). Если всплывала тема посещения пещеры, оба брата становились неразговорчивыми и отвечали на вопросы односложно.

Токасия чувствовала, что отношения братьев испортились именно из-за камней. Урза сделал для своего золотую оправу и носил на шее на цепочке. Мишра тоже носил свой камень на шее, но в маленьком кожаном мешочке на ремешке – подобно тому, как фалладжи носят обереги. Токасия не могла понять, что именно сделал силовой камень: превратил двух ее лучших учеников во врагов или же просто вытащил на поверхность зависть и ненависть, которые братья испытывали друг к другу уже долгие годы, но которым прежде умели противостоять?

Через некоторое время после полета в Койлос она подошла по очереди к каждому и попросила разрешения исследовать камни.

Урза отказался дать свой камень. Лучше он будет исследовать его самостоятельно, сказал старший брат. Ведь Токасия хорошо знает, что он вполне способен провести качественное и всестороннее исследование. Но Токасия без слов поняла, что на самом деле он боится, что она отдаст его камень брату. Он опасался, что Мишра сыграет на чувствах старой ученой – ведь он младший – и таким образом получит обе половинки камня.

Мишра тоже не захотел давать свой камень.

– Если Урза не дал вам свою половину камня, – высокомерно сказал он, – то я последую его примеру.

Но и здесь Токасия ясно поняла то, что осталось невысказанным, – на самом деле Мишра боялся, что она отдаст его камень Урзе, ведь тот станет взывать к ее логике и убедит ее. Урза старший, и поэтому Токасия, конечно, не сможет не дать ему возможности исследовать обе половинки камня.

У археолога опустились руки. Ни один из братьев не собирался делать первый шаг, каждый лишь выжидал, пока это сделает другой; каждый подозревал ее в симпатиях к другому и опасался дать ей своей камень для исследования. Удрученная, Токасия занялась другими камнями: и мерцающими осколками, еще хранившими энергию, и тусклыми сломанными стекляшками, неспособными более питать машины.

Ей ничего не удалось выяснить. Ни в одном другом камне она не нашла той мощи, как в камнях братьев, ни один другой камень не продемонстрировал сходных возможностей. Камень Мишры, казалось, ослаблял атакованные его лучами объекты – и живые, и искусственные. Камень Урзы, наоборот, явным образом усиливал облученные предметы, вплоть до того, что лишенные источников питания механизмы, и сломанные, и восстановленные, оживали. Наконец, ни один другой камень, что отмечала Токасия, не вызывал у своих владельцев жадности или ненависти.

Природа энергии, заключенной в камнях, по-прежнему оставалась для Токасии тайной. Она знала, что эта энергия существует и что на ней работают раскопанные ими транские устройства. Но раскрыть саму природу этой энергии археолог не могла. Что она собой представляет, каким образом возникает? Накапливается она в кристаллах естественным путем или это траны закачали ее в силовые камни? Ни на один из этих вопросов не находилось ответа, и неспособность самой решить эту задачу портила Токасии настроение.

По правде сказать, ответственность за плохое настроение в лагере лежала не только на братьях. По крайней мере, непосредственная. Гораздо большее число фалладжи, чем предполагал Ахмаль, выразили свое недовольство тем, что археолог и ее ученики побывали в тайном сердце транов. Землекопы десятками покидали лагерь. Старик Ахмаль был весьма обеспокоен таким поворотом событий, ведь он уверял Токасию, что лишь немногие из его людей верят в эти жуткие легенды. Кроме того, едва весть об открытии Койлоса разнеслась по пустыне, как почти сразу полноводный в предыдущие годы поток артефактов из фалладжийских поселений превратился в тоненький ручеек.

Впрочем, у этой засухи была и другая причина – участились набеги. Многие племена, в частности сувварди, которые на протяжении десятилетий жили в мире с соседями, неожиданно резко активизировались. Они стали чаще нападать на купеческие караваны и совершали рейды даже в Аргив. Лагерь оставался в безопасности лишь благодаря группе верных Токасии фалладжи, но она чувствовала, что нападение на экспедицию было лишь вопросом времени.

Ахмаль соглашался. «Фалладжи разделены на огромное число семей, племен и кланов», – сказал он ей однажды вечером, спустя десять месяцев после событий в Койлосе. Старики сидели у входа в палатку Токасии и попивали набиз. Большая часть лагеря уже отошла ко сну. Лампы горели только у Урзы, да и то еле-еле. Между Токасией и Ахмалем стоял мангал с тихо потрескивающими углями.

Пожилой кочевник загибал пальцы, перечисляя названия племен.

– Есть богатеи муахарины, есть могущественные в прошлом гестосы, есть и мое племя – таладины, – говорил он. – Есть и другие, например томакулы, у них даже есть город – единственный на всю пустыню. Томакулы заявляют, что они выше всех остальных и они правят в пустыне. Но на самом деле и они не могут считаться настоящими повелителями нашей земли. Кланы всегда следуют за сильными лидерами. Поколение назад все следовали за племенем гестос, поскольку у них был мудрый вождь. Затем сильный вождь, настоящий воин, появился у муахаринов, и все стали следовать за ними.

– А теперь народ пустыни следует за новым племенем, – горько сказала Токасия, сделав глоток набиза. Она пила его горячим, как принято у кочевников, но никогда не добавляла корицы.

– Да, за сувварди, – кивнул Ахмаль. – Когда я был еще ребенком, они пришли в пустыню с юго-запада, из районов, граничащих со страной под названием Иотия. У них есть кадир, он их вождь, у него много союзников. Он только и делает, что говорит о былых временах, когда перед фалладжи все стояли на коленях. Он сеет ненависть к прибрежным странам, особенно к тем, которые постепенно захватывают земли фалладжи.

– И эти сувварди – ваши нынешние вожди? – спросила Токасия.

Ахмаль пожал плечами.

– Ну не так, как ваши короли, воеводы или знать. Мой народ придает большое значение уважению. Другие племена уважают сувварди за то, чего они сумели достичь, и потому прислушиваются к их словам. Многим не нравится, что прибрежные народы наступают на наши исконные земли. Многим не нравится, что мы тут копаем.

– Наши открытия идут на пользу каждому, – решительно возразила Токасия.