– Помните, как они чуть ограду не снесли? – вмешался Лалли-1. – Если они бревна, как спички, ломают, то что им грузовик, а значит…

– Вот что надо сделать, – влез Шеккер. – Подойти, пожать бизонам ручку и сказать на ушко: «Мы с вами братья по духу».

– В крематорий его! – заорали остальные.

Коттон положил конец беспокойству:

– Заткнитесь! Парень из управления говорил, что они почти что ручные и от сена их не оттащишь. А сено-то у нас в грузовике – это они живо смекнут.

– Но мы-то им чужие, – сказал Лалли-2.

– Попробовать нам все равно придется, – нетерпеливо ответил Коттон. – Главное, их не спугнуть. Надо, чтобы бизоны нам доверяли. Так что давайте без разговоров и без лишних движений. Тефт, поезжай помедленней, на самой малой скорости. И прямо на них.

Тефт насторожился:

– Прямо на них?

– Ну да. Когда окажемся в середине стада, я стукну в окошечко один раз – тогда стоп.

– Стоп? В середине стада?

– Все, договорились, – сказал Коттон. – А вы садитесь пока, где хотите. И не вылезайте. Не дергайтесь.

Все расселись на брикетах.

– Давай, Тефт! – скомандовал Коттон. – Мать честная! – помотал головой Тефт. Он повел грузовик на стадо. Животные перестали щипать траву и замерли. Повели головами. Потом повернулись – сперва быки, а потом и самки, – вглядываясь, внюхиваясь, вдумываясь. Может быть, они не поверили собственным глазам.

Из темноты на них выползало чудовище. На спине оно тащило свою молодь – пятерых попрыгунчиков с белыми мордочками. У одного в лапах была зажата железная палка. Другой держал за рога величественную голову благородного бизоньего вождя.

Со своей стороны, чем ближе подъезжали писуны к бизонам, тем меньше верилось им в успех дела. Легко сказать – затесаться в стадо чудовищ, гнев и мощь которых не под силу человеку. По собственной прихоти и собственной глупости писуны рисковали жизнью и безопасностью.

Грузовик приблизился вплотную к стаду, и оно расступилось. Бизоны разошлись в стороны. Когда машина оказалась в середине, Тефт услышал за спиной стук. Он нажал на тормоз и перевел рычаг на «нейтралку».

Наступила тишина – только пофыркивал выхлоп да иной раз копыта шуршали о гравий. Животные подошли ближе. Они окружили грузовик: до быков и самок, грознорогих, с клочковатыми бородами и тяжелыми горбами, было рукой подать. Коттон, Шеккер, Гуденау и братья Лалли застыли на своих брикетах. Они не смели ни почесаться, ни моргнуть. Им стало по-настоящему страшно.

Звери и дети вглядывались друг в друга. Они принюхивались друг к другу. И внезапно мальчишки двенадцати, четырнадцати, пятнадцати лет вновь стали детьми. Благословением на них снизошло дыханье невинных зверей. Их переполняло доселе неведомое чувство – нежность. Они обрели покой, и страх пропал. Минуту-другую все было как когда-то, в начальные времена – до страха, до зла, до смерти, в миг творения, когда земля была совсем новая и все живое процветало на ней, когда справедливость царила на земле и все живое держалось вместе и не забывало своего родства. На минуту-другую звери и дети стали друзьями – друзьями в тиши сладостной ночи, друзьями на мирных лугах Господних.

– Привет, бизоны!

Лалли-2, младший из них, заговорил с бизонами, как когда-то – со своей лошадью. Бизоны терпеливо внимали тоненькой флейте его голоса.

– Привет! – сказал Лалли-2. – Вы голодные? Мы хотим выпустить вас на волю. Идите куда хотите и делайте что хотите. Как раньше. У нас тут полно сена. Пошли с нами – мы вас накормим. Пошли с нами – никто не сделает вам больно, никто не будет в вас стрелять. Потому что мы выпустим вас на волю.

Из вскрытого брикета он вытащил клок сена и перебросил его через борт. Стоявшая рядом самка наклонила голову и принялась жевать.

Другие последовали примеру Лалли-2. Вырывая сено из брикета, они бросали его бизонам, и массивные головы склонялись за ним к земле.

Коттон дважды постучал по стеклу. Грузовик тронулся.

И стадо пошло за ним, нетерпеливо ожидая новой порции сена. Все шло в точности так, как сказал Коттону человек из управления охоты. Бизоны были наполовину приручены: дразнить их, конечно, было опасно, но, родившись в заповеднике и живя на скудных пастбищах, они привыкли, чтобы их подкармливали с грузовика, как домашний скот.

Коттон крикнул Тефту, чтобы не прозевал ограду.

С помощью винтовки силач Шеккер сорвал проволоку со всех пяти брикетов. Мальчики устроились поудобнее: уселись на сено, спиной к кабине, и принялись вырывать из брикетов клочья и перебрасывать их через борт или подбрасывать в воздух – лишь бы стадо не отставало. Чтобы дать отдых ногам, они стащили сапога и теперь с наслаждением шевелили затекшими пальцами.

– ЛБК, – вспомнил Гуденау и хихикнул. – «Люди без комплексов».

Все так и покатились. Они стосковались по смеху. Хлопая друг друга по спине, они сползли с брикетов на дно кузова, они перебрасывались сеном, и оно застревало у них в волосах. То ли их насмешили тридцать диснеевских зверей, шествующих за машиной, то ли дало себя знать виски, то ли показалось невероятным, что те, кто недавно в ярости кидался на бревенчатую ограду, преобразились в мирных жвачных, то ли радостно было впервые за долгое время заговорить в полный голос, – но у писунов началась истерика.

Играя в Лас-Вегасе, Сид Шеккер загребал по сорок тысяч в неделю. Каждый вечер, после второго концерта, он отправлялся в казино: там он играл в кости и крупно проигрывал, наводя панику на жену. «Ну, продул я пять кусков, но за год-то я зарабатываю в сто раз больше. Мне тоже отдых нужен!» - обычно говорил Сид в свое оправдание. «В Штатах, - повторял он жене и детям, - если у тебя водятся деньги, ты и для гоев человек. Так и знайте: пока есть деньги, остаешься человеком». Однако мать Сэмми это не утешало. Иногда она будила мальчика часа в два ночи, одевала его и посылала вниз, в вестибюль гостиницы, и там он торчал у карточных столов, на случай если папаша заметит сына - всклокоченное, сонное напоминание о том, что Сид Шеккер в долгу перед семьей и человечеством.

Однажды ночью, когда Сэмми уже час простоял в вестибюле, Сид подхватил его и отправился в кафе, сопровождаемый свитой - агентами, менеджерами, поклонниками и подхалимами. Великий комик был в жутком раздрае. Он только что проиграл шесть тысяч, и, хотя прилипалы в прах расшибались, чтобы его развеселить, Сид был безутешен. Заметив, как его сынок пожирает кусок шоколадного торта, Сид Шеккер предложил пари: Сэмми для своих двенадцати лет, конечно, жирноват, но он, Сид, ставит тысячу долларов, что мальчишка проглотит дюжину кусков шоколадного торта за четыре минуты, по куску - за двадцать секунд, и это не считая того, который он сейчас приканчивает. Компания за столом немедленно откликнулась на эту идею. Официант принес и разрезал два торта. Были сверены часы и дан старт. Сэмми вгрызся в торт, полный решимости доставить отцу удовольствие. На третьем куске он заплакал. Его нестерпимо тянуло погрызть ногти, он не отказался бы от лимона, вишен или кокосового ореха, но времени, чтобы открыть рот и попросить, не оставалось. У Сэмми свело живот, щеки были в слезах, шоколаде и взбитых сливках. На одиннадцатом куске Сэмми сдался. Присутствующие отвратили от него свои взоры, а Сид Шеккер повлек сына к лифту. По дороге в номер отец дал сыну добрый совет: всегда играй по-крупному. Делаешь ставку - ставь по-крупному. Жрешь, как свинья, - жри тоже по-крупному.

Писуны пересмеялись. Смех служил для них защитным механизмом, отходом от той грани нервного истощения, на которой они очутились. Но смех их подвел. Он только подтолкнул их через грань. Начав за здравие, они кончили за упокой. Их ушные раковины обернулись пепельницами, мошонки сморщились кошельками, и, хотя они по-прежнему восседали на брикетах сена и продолжали подкармливать бизонов, делали они это словно в трансе. Их речь стала аморфной. Клочки воспоминаний, пригоршни слов перелетали через борт грузовика или вспархивали в безлунное ночное небо. Они перестали понимать других и себя.