Они ждали. По ту сторону ограды фыркали, топтались и тоже ждали бизоны. Коттон отмерял время по бегу низких облаков, то застилавших, то открывавших слабо мерцающую звездочку.

Их презирали - они презирали в ответ. Их отвергли - они объединились. Они не звонили домой, преодолев себя. Они привыкли называть друг друга по фамилиям.

Не будучи прирожденным вожаком, Коттон завоевал себе авторитет игрой в «настоящего мужчину» - бритьем, курением, бутылочкой виски и армейской бляхой - и теперь держался за свой авторитет зубами и когтями. Если надо было вступить в драку с чужаком, он не уклонялся и, хотя бывал бит мальчишками постарше, переносил свои синяки со стоицизмом краснокожего. У себя в отряде он был и другом, и вожатым, и служакой-сержантом: то по-отечески увещевал свою команду, то поднимал ее на смех. Чудаки и недоделки, по-коровьи сидящие в седле, загоняющие пули в молоко, попусту машущие бейсбольной битой, писуны к концу первого месяца в лагере, то есть на середине срока, в некотором смысле преодолели невротический пик. Ночная поездка в кино позволила им сбросить напряжение и почувствовать себя много увереннее. А предпринятый ими второй набег, удививший весь лагерь, заставил их уважать.

Набег был задуман Коттоном и превосходно осуществлен. Поздно ночью они открыли ворота корраля, лошадей отвели в сосны, а сами побежали в лагерь с криками: «Лошади сорвались! Лошади сорвались!» Повсюду зажегся свет, мальчишки и вожатые, чертыхаясь, выскочили на улицу и рассыпались по лагерю в поисках лошадей, пока те не ускакали в Калифорнию. Поскольку лошади уже один раз убегали, когда кто-то неплотно закрыл ворота корраля, никто ничего не заподозрил. Держась поближе друг к другу, писуны вернулись в опустевший лагерь. Из брошенных без присмотра домиков они одну за другой вытащили головы бизона, пумы, медведя, рыси и антилопы и разложили их в ряд на площадке. Тефт привнес в их торжество мрачноватый элемент. Велев им минутку обождать, он сбегал в тир, принес винтовку с патронами и, встав перед рядом голов, засадил в каждую по пуле, пробив дырку между глаз. После этого писуны сразу разбежались и, смешавшись с другими мальчишками в сосняке, рыскали вместе со всеми, пока поиски не завершились и лошадей не загнали в корраль.

Обнаружив, что стряслось в их отсутствие, мальчишки во второй раз повыскакивали из своих домиков. Апачи, сиу, команчи, шайены, навахо - все пришли в бешенство. Это, конечно, была работа писунов. Они разве могут не сподличать? Послышались призывы к мести, кто-то предложил запереть негодяев до утра в отхожее место. Так им, вонючкам, и надо. Нечего жулить. Но начальник лагеря осадил разъяренную толпу, а обвиняемых отвел в столовую и там учинил им допрос. Они ни в чем не признались. Сидели, набычившись, и помалкивали. Коттон насупился. Шеккер грыз ногти. Тефт ухмылялся. Гуденау вертелся. Лалли-1 сжимал кулаки. А Лалли-2 держал во рту палец.

Под конец начальник лагеря не выдержал и сказал им, что их лечить надо. Им место не здесь, а он сам не знает где - только не в летнем лагере для нормальных мальчиков, у которых в здоровом теле здоровый дух. Он бы их выгнал на все четыре стороны, но остался всего месяц и не хочется огорчать их родителей, которые заслуживают отдыха и уж конечно рады были сбыть их с рук. Поэтому пусть остаются, но при одном условии. Еще один такой хулиганский выверт, и он сажает их на ближайший самолет до Финикса. Что потрясло весь лагерь, так это простреленные головы. Была в этом какая-то ненормальность, сознательная враждебность. Такой поступок, перешептывались между собой старшие вожатые, свидетельство параноидального развития личности. По-прежнему презираемые, даже ненавидимые другими мальчишками, психи из отряда Коттона избавились, однако, от издевательств и насмешек. Их побаивались, хотя вслух в этом не признавались: почем знать, как они еще могут насолить. С ними не угадаешь.

На этом набеги прекратились. Они перестали быть игрой. Приобрели новый смысл. На оружейный склад повесили замок. По субботам на линейке писунам больше не вручали ночной горшок. Они всюду таскали его с собой, как почетный приз.

В темноте Коттон подтолкнул Тефта и братьев Лалли.

– Пора! – шепнул он. – Не забудьте: сперва фонарики, потом транзисторы, потом шляпы… и не шуметь!

Лалли-2 извлек палец изо рта:

– Коттон, а Коттон!

– Что?

– А вдруг они, бизоны то есть, кинутся на нас, а совсем не туда, куда надо?

– Не кинутся, – ответил Коттон. Обещаю. И бросай как следует… как будто это не фонарики, а гранаты… Ну, вперед!

Два прыжка к ограде, первая перекладина, вторая, третья, и вот их головы показались наверху, над стадом – Коттон с Тефтом по бокам, братья Лалли посредине. Прошлое встретилось с будущим. На одно жуткое мгновение на них нахлынул острый запах и отчаяние, наполнявшие загон, и тут фонарики вспыхнули, за ограду полетело шесть желтых факелов, за ними – пять транзисторов, а потом – неразбериха из индейских бусин, пластмассы и фетра, и все это посыпалось на бизоньи горбы и рога; черные тени попятились, тяжелая туша навалилась на бревенчатую ограду, копыта застучали, как набирающий скорость локомотив, и стадо понеслось.

Они спрыгнули на землю, очертя голову побежали вдоль загона, а там, внутри, трещали бревна и скрипели болты – это стадо протискивалось через центральную клетку. Когда они завернули за угол, наступила оглушающая тишина. Задохнувшись, они перешли на шаг. Гуденау и Шеккер ждали их и указывали пальцами в темноту.

Измученные, грязные, все шестеро стояли с обнаженными головами. Они совершили больше, чем могли вообразить. Их трясло. Ноги гудели песенным гудом. Сердца стучали, отбивая стихотворный ритм. Из онемевших кончиков пальцев вылетали на волю их души. Ибо при свете заходящей луны, вприпрыжку, играя и взбрыкивая, выбежал из ворот на свободу бизон.

То был лучший момент в их жизни. Они поразили сами себя.

– Гм, – кашлянул Коттон.

Они обернулись к нему.

– Гм. У меня в кармане… – неуверенно произнес он. – Я их все лето берег. На случай, если мы сделаем что-нибудь стоящее.

Он порылся в кармане и достал что-то завернутое в туалетную бумагу.

– Я их взял, когда мы уходили из лагеря.

Они окружили Коттона, и он развернул бумагу. Внутри были три бутылочки виски – такие подают на авиалиниях.

– Ух ты! – оживились остальные. – Где достал?

– Стырил в самолете, пока Тефт скандалил. Дело нехитрое. Стюардессы совсем очумели, а тележка осталась около моего кресла. Я стащил четыре штуки. Одну выпил в то утро, когда мы с первым нашим набегом в галошу сели. Помните? А теперь каждому причитается по полбутылочки. Мы это заслужили.

Он показал им, как свинтить пробку.

– Итак, за писунов, – провозгласил Коттон. – За самых отчаянных ковбоев Дикого Запада.

Он приставил бутылочку к губам и под их взглядами сделал первый глоток.

Коттон разделил свою бутылочку с Лалли-2, Гуденау – с Шеккером, Тефт – с Лалли-1. Вышло что-то вроде причастия. В темноте у пустого загона одни ждали своей очереди, другие пили по глоточку, надувая щеки, чтобы не поперхнуться. Действие виски они проверяли на Гуденау и, когда тот закашлялся, по-дружески похлопали его по спине. «Очень прилежен, другим занятиям предпочитает чтение. Друзей мало. Негативная реакция на школу сохраняется. В последнее время проявляет склонность к самодеструкции. Причины коренятся в по-прежнему сложных внутрисемейных отношениях». Отчим Гуденау разорвал этот годовой отчет школьного психолога на кусочки. Ученые мужи сделали, что могли, заявил он матери Джералда, теперь моя очередь взяться за парня. Вчера один знакомый говорил в клубе, что в Аризоне открылся летний лагерь, там мальчиков учат ездить верхом, стрелять и вообще делают из них мужчин. Вот крошка Джералд летом туда и поедет. Мать Джералда всплакнула. Аризона так далеко, а Джералд необщительный, свалится с лошади и на всю жизнь останется калекой. Калекой так калекой! - проревел отчим. Ты должна сделать выбор. Во-первых, между мужем и младенцем, который до сих пор писается в кроватку. И во-вторых, кого ты из него растишь? Сам он всего лишь инженер, а не какой-нибудь гений, но он, черт возьми, способен отличить винт от гайки. И мужика от бабы. Так что пусть поскорее выбирает, что дальше делать с ее малюткой - надеть на него джинсы и сапоги или купить ему платьице и губную помаду.