– Это была вечеринка на коньках, – сказала девочка. – Эллен Линдер умеет кататься спиной назад.

– Неужели? – спросил Мартин. – И сколько ей лет?

– Семь.

– То есть столько, сколько тебе будет в твой следующий день рождения, я прав? Я думаю, нам следует арендовать тот же самый каток и запланировать самую большую вечеринку на коньках, которую Бостон когда-либо видел.

– Вечеринку на коньках, – повторила она, и в голосе ее послышалось сомнение.

– Бьен сюр (конечно), – подтвердил Мартин.

– Но я не умею так хорошо кататься на коньках, как они, – призналась Кайли. – Все друзья Эллен – настоящие фигуристы. Они танцуют на льду, а я только все время падаю.

– Падая, ты учишься вставать, разве не так? – заметил Мартин. – Ты делаешь успехи, когда я слежу за тобой на пруду.

– Это только когда ты со мной.

– Ну, я пойду на вечеринку с тобой.

– Честно?

– Если я буду в Бостоне. – Он остановился, на миг задумавшись. – Когда мне было шесть, мой отец подарил мне пару новых коньков на мой день рождения. Это были настоящие хоккейные коньки, моя первая пара, и, дружище, это было совсем иное дело. Я выскочил на лед, и все, что я сделал, взял и упал. Я напоминал новорожденного жеребенка с нетвердыми ногами.

– Но твой папа помог тебе? – спросила Кайли.

– Кажется, да, – согласился Мартин. – Точно так же, как я собираюсь помочь тебе.

– Папы всегда помогают, – прошептала Кайли с сияющими глазами.

– Вероятно, да, – сказал Мартин.

Кайли долго и пристально смотрела Мартину в глаза, затем ручонками обняла его лицо. Она была обеспокоена тем, как решиться и выплеснуть на него плохие новости.

– Натали права, – сказала она вместо этого, и сердце Мэй судорожно застучало.

– Кайли, дорогая…

– Что ты имеешь в виду? – спросил Мартин, начиная выпрямляться, но Кайли схватила его за воротник.

Она смотрела ему прямо в глаза.

– Всем нужны папы. Даже папам нужны папы.

– Что ты сказала? – переспросил Мартин.

– Папа, – повторила Кайли, обхватив его за шею. – Людям так нужны папы.

Мэй ждала, когда Кайли еще что-нибудь скажет о Серже, но девочка промолчала. Мэй представился шанс сообщить Мартину, что она звонила в тюрьму и думала о том, как съездить на свидание к Сержу, но она сдержалась и тоже промолчала. Кайли только что назвала Мартина папой, и все трое испытывали молчаливый восторг.

Стоило Кайли начать называть Мартина папой, как она не могла остановиться. Мэй раньше не думала, что в такое огромное количество предложений можно вставить слово «папа». Например: «Вчера моя учительница пришла в школу в синем платье, но Марта Коул пролила красную краску на пол, и когда мисс Джинграс встала на колени, чтобы вытереть его, краска попала на ее платье, и у нее появилось два фиолетовых пятна от коленей, отпечатавшихся на подоле… Папа!»

Или: «Шарлотта заранее прислала мне поздравительную открытку с днем рождения, папа, с фотографией каноэ. Она сказала, что следующим летом она возьмет меня покататься на каноэ, с ночевкой в кемпинге, но мне придется надеть спасательный жилет, папа!»

Мартин, казалось, расцветал от привязанности Кайли и ее обильного внимания к нему. Его лицо светилось каждый раз, когда она звала его, и каждый вечер, когда он с дороги звонил домой, он просил передать трубку Кайли. «Медведи» снова играли решающие встречи, и из-за графика Мартин, вероятнее всего, должен был отсутствовать на ее дне рождения.

– Она расстроена? – спросил он.

– Разочарована, – уточнила Мэй.

– Как странно, – признался Мартин. – Хочу победить, ты же знаешь, как я этого хочу, но мне даже больше хочется побывать на ее празднике. Я не хочу пропустить ее вечеринку. Она все еще нервничает?

– Ну, немного боится попасть впросак, – ответила Мэй. – Некоторые из этих бостонских детей ходили на занятия фигурным катанием уже года два. Несомненно, они катаются много лучше, чем она.

– Фигурное катание, – фыркнул Мартин. – Балет на льду… Смешно.

– Они же маленькие девочки, – улыбнулась Мэй.

– Девочки тоже могут играть в хоккей, – сказал Мартин. – И Кайли, естественно, уж поверь мне. И Нэт могла, и Дженни, между прочим. Я поработаю с ней, когда закончится сезон. Мы станем тренироваться, я научу делать броски. Фигурное катание! – Он усмехнулся.

Мэй, которая часто наблюдала, как Кайли выделывает пируэты перед зеркалом, улыбнулась. Она смотрела из-за угла, когда Кайли не знала, что за ней наблюдают, и представляла, как она скользит по льду под музыку из «Лебединого озера». Поднималась на цыпочки, крутилась на месте, скользила по своей спальне. Понимая, что игра в хоккей не являлась заветной мечтой Кайли, Мэй улыбнулась и спросила:

– А Натали любила играть в хоккей?

– Она чертовски здорово управлялась с клюшкой, – сказал Мартин.

– Но она любила это?

В трубке воцарилась долгая тишина. Мэй ждала, пока Мартин ответит. Она почти представляла его, как он сидит, задумавшись над ответом, и ей было жаль, что они не вместе.

– Мм-м, – сказал Мартин, прочищая горло. – Полагаю, она все же отдавала предпочтение фигурному катанию. Хотя ни разу не говорила мне об этом.

– Как же ты узнал?

– Это ее мать. Она сказала мне, что Натали мечтает когда-нибудь кататься в Айскападе. Ее идолом была Мишель Кван.

– Триша сказала тебе это?

– Да. Мы пытались снова сойтись какое-то время, но из этого ничего не получилось. Она всегда подчеркивала, насколько далеки мы были с Натали. И то, что я совсем не знал, что нравится, что не нравится девочке, и даже что я совсем не знал свою собственную дочь. Мерд! (Черт!).

Мэй молчала, переваривая новость, что Мартин и Триша однажды пытались помириться.

– Эй, только не думай ничего такого о Трише, ладно?

– Что – такого?

– Что мне жаль, что мы не расстались. Что между нами я осталась какая-то связь. Все кончилось прежде, чем успело начаться. Ты же понимаешь это, правда ведь? Это было тогда, когда мой отец жил в Калифорнии, когда я все еще питал иллюзию, что мы должны быть все вместе, семьей.

– Я думаю, что это была хорошая мысль, – сказала Мэй.

– Не понял?

– Твой отец прислал мне открытку, Мартин.

– Нет, – сказал он. – Скажи, что ты пошутила.

– Я не шучу, и я хочу встретиться с ним.

– Иисус Христос! – воскликнул Мартин. – Когда же ты перестанешь? Сколько раз я должен говорить тебе, что он никогда не увидит тебя, никогда, пока я жив. Довольно! Не касайся всего этого, ради Христа. Сожги эту проклятую открытку, Мэй. Ты хочешь погубить нас? Клянусь, ты этого добьешься!

– А может, это ты нас губишь, – выпалила Мэй. – У меня есть причины желать повидать его. И они не менее важны, чем твои, когда ты не хочешь…

Он повесил трубку. Вся дрожа, она подошла к бюро. Она смотрела в течение долгого времени на фотографии Мартина и его отца. Затем подошла к телефону, чтобы позвонить и заказать билет на самолет. Слова ее дочери зазвенели в ее ушах. «Мы должны соединить их».

В середине апреля, когда Мартин уехал на свою очередную игру, Мэй попросила тетушку Энид переночевать с Кайли. Она добралась на поезде до Нью-Йорка, взяла напрокат компактный автомобиль и отправилась на север в Кэтскиллс. Она много раз ездила этой дорогой через горы на визиты к доктору Уитпену.

Эстония был маленький город, заполненный старыми заброшенными кирпичными заводами. Основанный выше порогов на широкой реке, городок этот когда-то был преуспевающим промышленным центром. Городской парк хвастался своим оркестром и летним театром, па мятником воинам, вырезанным из гранита, и гладью своего искусственного озера, теперь пересохшего и заполненного обломками и строительным мусором. Красивые викторианские здания пришли в негодность, а особняки на Мэйн-стрит поделены арендаторами на квартиры и офисы.

Тюрьма венчала западный холм. Мэй увидела ее за много миль.

Двигаясь по дороге, она видела людей, устало бредущих по тротуару в сторону тюрьмы. Она припарковалась на стоянке для посетителей и последовала за потоком людей к входу. Кольца колючей проволоки блестели на солнце.