Солнце, наполовину скрытое соснами на склоне горы, освещало розовые кусты. Тысяча новых бутонов, алых, темно-красных, ярко-красных, розовых, персиковых и жемчужных потянулись к свету. Это были крошечные огоньки, готовые распуститься. Мартин начал сажать их сразу же, как добрался до дома, и закончил, когда уже стемнело.

Запахи земли, кофе, мокрого пса. Мэй чувствовала себя на удивление счастливой. И не могла сдержать свою радость. Роса покрывала каждую веточку, каждый росток, каждую травинку.

Она начала было закатывать джинсы, но потом совсем сняла их. Стянув с себя трикотажную рубашку, она осталась в одном нижнем белье и немного постояла так на ступеньках бельведера, где они венчались с Мартином.

Спускаясь к озеру, она чувствовала, как холодный ил просачивается между пальцами. Когда она приблизилась к нему, Гром замахал хвостом. Обхватив его торпедоподобное тело, Мэй высвободила пса из ила. Она начала разворачиваться, чтобы вытащить его на траву, но он захныкал и стал поворачивать нос к воде.

– Хочешь поплавать? – спросила она.

Гром не отвечал, но его передние лапы начали шлепать в воздухе. Мэй подтолкнула его в озеро, и он заскользил вперед и сразу стал похож одновременно на гладкую морскую выдру, шлюпку или очень молодого щенка. Мэй сопровождала его сзади.

Она плыла прочь от берега, прямо в пятно сверкающего солнечного света. Горное озеро было гладким и холодным, чистым, как рассвет. Гром остался поближе к берегу, и плескался на отмели, плавая вдоль самого края воды. Когда Мэй повернулась посмотреть на дом и розарий, она увидела мужа, идущего по дорожке.

Она замахала Мартину, но он не ответил. Когда он натолкнулся на сброшенные ею рубашку и джинсы, он поднял их и прижал к груди. Она наблюдала, как он оглядывается, вертя голову из стороны в сторону, словно пытаясь понять, куда она делась. При виде Мартина Гром вперевалку вышел на мелкую воду, и Мартин отбуксировал его из озера. Плечи Мартина были напряжены, и он не прекращал осматривать гладь озера.

– Мэй! – крикнул он.

– Я здесь, – отозвалась Мэй.

Он кивнул, и она увидела, что он расслабился. Он уже вышел из дома босым, но теперь расстегнул шорты и снял через голову рубашку. Мэй наблюдала, как он сложил свои вещи на ступеньках бельведера. Стоя там в своих смешных жокейских трусах, он напоминал мраморную статую. Солнце блестело на его коже, выделяя каждый шрам, каждый мускул, каждую плоскую поверхность. Он подошел к берегу и еще постоял там несколько секунд.

Мартин нырнул, и Мэй, затрепетав от волнения, наблюдала, как он выплывает на поверхность. Она распростерла руки и приготовилась обнять его, как только он подплывет. Он сгреб ее в охапку с таким свирепым жаром, что у нее перехватило дыхание.

– Я не видел тебя, – бормотал он, уткнувшись ей в шею. – Я нашел твою одежду и видел пса, но тебя я не заметил.

– Я не хотела заставлять тебя волноваться, – сказала Мэй, ошеломленная накалом чувств в его голосе. – Гром увяз в иле, а когда я помогла ему, я решила поплавать.

Мартин кивнул. Он откинул голову, затем отпустил Мэй из своих рук, стал барахтаться рядом. Они плавали лицом к лицу. Она попыталась прочесть выражение его глаз. В них отражалось его замешательство, облегчение и что-то еще.

– Ты не смог разглядеть меня? – спросила она.

– Да.

– Я никуда с этого места не уплывала. – Они были всего в пятнадцати ярдах, конечно же, ее легко было различить с берега.

– Солнце било в глаза.

Она кивнула, почувствовав что-то вроде облегчения. Но облегчения ли? Они плыли в пятне яркого света, она щурилась и отводила взгляд от солнца. Мартин провел по ее голой ноге своей ступней, и она поплыла в его объятия. Они целовались, погрузившись в воду. Когда они всплыли на поверхность, то услышали лай Грома. Он лаял громко и радостно, и Мартин шепнул Мэй на ухо:

– Он счастлив, что жив.

Они поцеловались. В этот момент солнце зашло за высокую сосну, и на какое-то время на озеро упала огромная тень. Мэй задрожала, теснее прижалась к мужу и так стояла, крепко обнимая его, пока тень не ушла и солнце не осветило все вокруг.

Гром лаял, приветствуя возвращение солнца. Мартин и Мэй перестали целоваться и осмотрелись по сторонам. Пес поднялся на ступени бельведера и описал там крут. Потом потянулся и устроился подремать после купания. На груде их чистой одежды.

– Похоже, ему попадет, – заметила Мэй.

– За что? – поинтересовался Мартин.

Мэй внимательно посмотрела в глаза мужа. Он отрешенно улыбался, глядя прямо на бельведер. Мурашки поползли у нее по коже, хотя солнце уже припекало. Мысленно она перенеслась к тем последним нескольким драматичным секундам последней игры.

Мартин ничего не видел.

Во дворе, откуда открывался вид на озеро и горы, стояли два старых белых кресла. Их подушки, выцветшие от времени и погоды, когда-то были темно-синими. Мэй поставила между ними низкий стол с булочками, маслом, кистью винограда, кувшином сока и кофе, чтобы позавтракать у озера. Ополоснувшись под открытым душем, Мартин сел около нее.

Когда они ели, Мэй смотрела на озеро. Цапля удила рыбу на отмели, передвигаясь на худых желтых ногах по высокой траве. Рога одинокого лося блестели на солнце. Когда Мэй показала на лося Мартину, он даже не отреагировал. Ее сердце упало.

– Я беспокоюсь о твоих глазах, – заговорила Мэй.

– Почему вдруг?

– Ты же не все видишь.

– Например?

– Например, Грома, который извертелся в бельведере, перевернув все наши вещи утром. Вон того лося.

– Я его вижу.

– Ты уверен? – настаивала она.

– Мэй, – сказал Мартин, дотрагиваясь до ее руки. – Я уже не столь молод, как когда-то. Мне несколько раз попадали в голову, ты же знаешь. Наступит день, когда я стану нуждаться в очках. Но поверь мне, это – гибель для хоккеиста, и я не хочу думать об этом сейчас.

– Ты говорил с доктором команды?

Он кивнул:

– Ты думаешь, они отстали бы от меня, если бы у меня были проблемы со здоровьем? Чуть какой симптом, сразу посылают на рентген. Все, в чем я нуждаюсь, – это провести лето на природе, и тогда все само собой заживет.

Как красиво вокруг. И мы с тобой одни и вместе. Наслаждайся этим и ни о чем не тревожься. Ладно?

– Ладно.

Не убежденная, Мэй попыталась съесть свою булочку, но есть ей как-то сразу расхотелось, и она раскрошила ее и раскидала крошки по земле. Тут же с деревьев слетелись воробьи и стали жадно клевать ее угощение.

Она принесла с собой синий дневник, чтобы перечитать летние записи и написать письмо доктору Уитпену. Волнуясь за Мартина, она нашла некоторое успокоение в подробном описании прошедших недель, на которое ушло целых две страницы.

– Что это? – спросил Мартин, глядя куда-то вдаль.

– Письмо доктору Уитпену.

– Похоже, тебе есть о чем поговорить с ним.

– Даже когда мне хочется все бросить, это общение с ним остается для меня важным. Думаю, совсем не так уж плохо иметь психолога, наблюдающего за Кайли, пусть да же издалека.

Мартин посмотрел на нее долгим взглядом, словно он только сейчас осознал какую-то важную истину для себя. Он нагнулся между их креслами и взял ее руку в свою.

– Тебе, видимо, трудно приходилось переживать все это в полном одиночестве.

– Все так, только у меня же есть тетушка Энид и Тобин.

– Ненавижу ее отца. Отказаться от Кайли! Она когда-нибудь говорит о нем?

– Нет. – Мэй отрицательно мотнула головой. – Когда-то она мечтала о нем, иногда видела его в своих снах, говорила, что он приедет взять ее покататься на лошадках, или поесть мороженое, и еще всякое такое придумывала. Но потом мы пошли на ту злополучную прогулку в заповеднике, и все изменилось.

– Изменилось как?

– Все ее сны, видения стали только об уже умерших людях.

– И тогда ты стала водить ее к доктору Уитпену?

Мэй кивнула:

– Она видела призраков вместо Гордона, который кормит ее мороженым, и это казалось противоестественным. Хотя я не знаю почему. Гордон, который проводит с ней время, – такой же призрак из потустороннего мира.