Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.

Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.

Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.

– Сильные и смелые, – заметил он.

– И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.

– Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.

Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.

Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника «Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж», и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.

– И с тех пор начались ее видения? – спросил он.

– Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.

– Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?

Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.

– Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.

Мартин кивнул:

– Я понимаю.

– Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их «галлюцинациями», Но девочка вовсе не шизофреник…

– Конечно, нет. Что знают эти учителя?

– Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…

– Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.

– Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.

– Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.

Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.

– Спасибо, Мартин.

– Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.

Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.

– Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?

– Нет, это – пролив Лонг-Айленд.

– Но вода в нем соленая? – спросил он.

– Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…

И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:

– «Дайер Доу», шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.

– Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.

– Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.

– О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.

– Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.

Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.

– Я люблю тебя, – услышала она свой голос.

Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.

Мэй даже чувствовала бы себя в безопасности, взяв с собой Кайли. Она представила, как в лодке рядом с Мартином и Кайли держит румпель и уравновешивает паруса.

В следующий полдень они отправились на долгую, не торопливую прогулку на велосипедах. Мэй упаковала завтрак для пикника, и они съели его на широком лугу с видом на реку Коннектикут. Возвращаясь домой, они ехали по проселочным дорогам, проезжали мимо обширных ферм, с разбросанными то там, то тут гранитными валунами, каменными стенами, отделяющими одну собственность от другой. Красные сараи. Молочные коровы. Здания были самых разных стилей и эпох: колониальные, георгианские, федеральные, окрашенные главным образом в белый или желтый цвета.

– Симпатично здесь, – прокомментировал он.

– Мы называем этот цвет «Блэкхолловским желтым», пояснила она ему, – потому что многие здания здесь окрашены именно в этот цвет.

– Ты любишь это место, не так ли?

– Да.

– Ты смогла бы уехать отсюда? – спросил он.

Она ехала молча несколько секунд. Только вчера вечером она лежала с открытыми глазами, думая о том же самом. Она пустила глубокие корни в эту землю. Здешняя история и легенды стали частью ее собственной истории.

Она полагалась на тетю Энид и хотела, чтобы Кайли знала, откуда она, кто были ее предки.

– Это было бы трудно, – призналась она. – Но, полагаю, возможно.

– Я не думаю, что когда-либо смогу попросить тебя об этом, – сказал Мартин.

Мэй мельком взглянула на него. Он берет назад свое предложение? Он не упоминал о нем все эти дни, прошедшие с того момента, когда Мартин сделал ей предложение, и хотя она все еще чувствовала, что он всего лишь не хочет на нее давить, стала задумываться, не вообразила ли она все это себе.

– Я мог бы найти выход, – сказал он.

– Найти выход?

– Если бы мы могли бы проводить лето в Лак-Верте, – продолжал он, – я бы ни секунды не держался за Бостон. Мы могли бы жить здесь, в Блэк-Холле. Я отправлялся бы на работу прямо по триста девяносто пятому к Масс-Пайк…

– Ты все еще думаешь о…

– О, да, – негромко проговорил Мартин, – именно думаю.

Мартин не был похож ни на кого, кого она когда-либо знала прежде. Он был так решителен и все же очень мягок. Они ехали рядом по тихому переулку, пока не добрались до места, где начиналось оживленное движение. Держась за руль, Мэй соскочила на землю. Поток машин проносился мимо.

– Ты уверена, что хочешь ехать здесь? – поинтересовался он.

– Не так далеко. Я хочу показать тебе кое-что.

Кивнув, Мартин первым забрался на свой велосипед.

Он направил его через дорогу, через плечо наблюдая, как Мэй пристраивается сзади. Они ехали друг за другом за окрашенной линией, сердце Мэй билось быстрее с каждым поворотом педалей.

Она не была даже уверена, почему она делала это. Тетя Энид никогда не поняла бы ее порыва. Тобин могла бы понять, но и ей Мэй не собиралась ничего говорить. Что-то происходило внутри нее, и это заставляло ее двигаться быстрее, поскорее пройти через все, сообщить Мартину самую важную тайну в ее жизни.