— И не дай Бог… Поняли, маскотники?! — и произвел легкое движение в их сторону.
Вгрызаясь в нежную баранину, фюрст успел отметить, что служки отчего-то скорчились у стены, хватаясь кто за голень, кто за брюхо, а кто за причинно место.
Рынок в чинной Орднунгии — это вам не Шувакиш, не Алмагуль, не шамарканский Шиап-Бозор, и даже не Южный Порт… Тут прям как в фойе консерватории, ептыть… — думал Марат, бродя за женой по рядам с мытыми овощами, чистенькой битой птицей, солидными шмотками на солидных вешалах. — И ни одного сяйнца, это ж надо… Да что там сяйнцы, тут даже ызырбучанца-то не сыскать — вона че, одни, понимаешь, арийски морды. Мечта, блин, скинхеда… Оглядев ассортимент лавочки, куда его втащила жена, Марат едва сдержал хохот — оказывается, ее представления об актуальных дресс-кодах включали кружева, шитые блестками камзолы и прочую петушиную дрянь с пряжечками и рюшечками. Убедившись, что с имиджем «прекрасный прынц» ничего не выйдет, фрау фон Цвайбире подтащила мужа к роскошно отделанному турнирному доспеху, предлагая разделить тот восторг, при виде которого она всегда замирала перед этим изделием знаменитых сыксонских оружейников. Как хорош будет ее Маратикь, если купить это сверкающее чудо, да полирнуть, да с вон тем светло-синим плащом… Невежа-муж, пощщупав металл панциря, только скривился да хмыкнул:
— Да, давненько тут у вас по-взрослому не воевали… Сыксонское, говоришь?
Тут же подлетел хозяин лавочки и начал грузить — да тут одного булата, да полировка, да одной гравировки на двадцать монет, и так при курфюрстском дворе щас модно; а надежность?! Я вас умоляю, граф, тут из башенного арбалета с десяти шагоф не поцарапать! Гербы припаяем, перья поменяем!
Ну, и догрузился.
— Булат, говоришь? Сыксонский? С десяти шагофф, говоришь… — нехорошо ощерился покупатель, выдергивая из казака акинавского засапожника. — Полста монет, значица. Ну че, забьемся? На эти полста? — и сделал красноречивый жест ножом в сторону невинно поблескивающего панциря.
Лавочник огляделся — эх, нельзя спрыгивать, вон сколько народа столпилось, терять лицо… Да и пятьдесят монет — заманчиво, чего там. С другой стороны, больно уж здоров этот чертов спорщик, вдруг и впрямь пробьет. Хотя — ножом… Наврядли. Да и пусть сначала деньги покажет! — нашелся лавочник и попал окончательно, осведомившись с елейной улыбочкой:
— У фас есть тостаточно тенек на заклатт?
Чертов чужеземец молча грохнул о прилавок мешком с монетами, вызвав восхищенный гул прибывающих зрителей. Мозг лавочника тревожно заметался:
— Сокласен. Только если фы не пудете сильно расмахифаться. А! И с перфого раса.
— Да я вообще размахиваться не буду. Ты давай бабки пока тащи. — ухмыляясь, посоветовал чужой, взял нож обратным хватом и приставил острие к середине грудной пластины.
В лавке повисла тишина. Подняв кулак, чужой издевательски улыбнулся торговцу и с противным консервным звуком погрузил лезвие по самую рукоять.
— Вот булат. — серьезно произнес чужой, поднося к носу торговца матовое черное лезвие с неряшливыми серо-голубыми разводами. — А этим только будку собачью крыть, и то в падлу нормальной собаке: завитушек дохрена. Гони давай бабло, с-с-сыксонец.
Отмахавшись от восторженно виснущей жены частью свежеподнятого золота и подтолкнув ее в сторону модного отдела, Марат вылез из воняющего бабскими штучками полуподвала и не торопясь пошел по рынку в направлении давно примеченной ломбардовской вывески. Базар уже начал помаленьку свертываться — солнце поднялось в зенит, скоро прозвонят к обедне… Или к мессе, че у них тут за сходняки, надо выяснить. А то неудобно может получиться… — новый руководитель завязал на память узелок, машинально отыскивая глазами пивнушку: жажда снова дала знак, что калиево-натриевый баланс нужно изредка подновлять… Да и сожрать уже чего-нибудь можно. Эх, есть свой цимес и в ызырбучанцах. Вот нет их — и шашлыка нет. И шаурмы. — рефлекторно сглотнул Марат. — Одни толстомордые тойфели со своей свининой задравшей. А ведь и так чуть не каждый день чучку трескаю — харам, ой харам…
Пивняк оказался рядом с ломбардом — несколько столиков на мостовой, в пятнистой тени от дерюжки на шестах… Сначала, или потом? — задумался Марат, нащупывая в кармане трубку. — Сначала. Вдруг опять тупой попадется, нервы начнет портить. А на душе так хорошо, мир и покой, понимаешь… Пиво шустро принесла симпатичная девка с добросовестно наеденным задом. Прихлебывая светлое, Марат уютно растекся в креслице, щурясь на неторопливую движуху рыночной площади.
… Это ж надо. Ни карманников, ни кидал, чтоб в три листика или в наперстки — ни боже мой, стражники вон стоят — подойди, попробуй коня провесить — сто пудов, не поведутся и покрутят… Но ведь так не бывает! — Марат поставил на столик пустую кружку и принялся забивать трубку. — Не может такой жирный лох безпостриженным гулять, не бывает такого…
Мимо размеренно шествовали ихбинкракцы в воскресных прикидах, и это действительно было весьма впечатляющим зрелищем.
… О какой лось, пузо как у министра… Цепка золотника на полтора, а то на два… Штаны новые, ни дырки, ни пятнышка; клифтяра — бархат, о! у него и на шапке рыжье, вон че… Такого вывернуть — на пяток-десяток монет всяко подымешься, даже если барыга — тварь последняя…
Глава пятнадцатая, исполненная moralites и отсылок ко всевозможным непреходящим ценностям, в которой герой проявляет чудеса человеколюбия и помогает оступившемуся участнику финансового рынка вернуться к соблюдению Дао и взращиванию заслуг, с их последующим учетом на счетах всех живых существ. Ну, не всех, если честно. Некоторых
… Или во — две шаболды, тоже не хило прикинуты. И на шее, и на ушах, да марочки шитые, у нас на Похинхине такие по монете минимум катили… И жрачки каждая на одну-полторы монеты тащит. И это не блатота еще, у блатных на рынок есть кого заслать. Это простых смертных бабы-то, во как…
— Фам пофторить, герр чужестранетс?
— Да, майне-кляйне, данке… — рассеяно ответил странный посетитель, провожая взглядом долговязого кантора Диркшнайдера, прогуливающегося по рыночной площади под ручку с супругой.
… А вон того длинного я бы и сам облегчил по случаю… Гайка уж больно приметная, наверняка монет за тридцать уйдет… Котлы — еще двадцаха; цеперович — да, богатый цеперович, не как у того лоха, плетение «бисмарк», рогатая, монет восемь-десять; и с бабы на чирик еще — да, семьдесят верных, такого фраера на Мусорскве версту назад бы заземлили, бесса-мненья… О! Смотри-ка, и тут не стерпели… — в миновавшую Марата парочку врезался скатившийся с крылечка ломбарда кувыркающийся тойфель, принятый было Маратом за опытного карманника, «оступившегося на лестнице». Однако, прекрасно исполнив первую часть трюка, тойфель остался лежать в пыли, не делая попыток «удержаться на ногах» или «помочь тем, на кого так неосторожно налетел»… Неужели будет работать, когда лохи начнут его подымать? Ай молодца, товарищ, редкостный нахал! — восхитился Марат, усаживаясь поудобнее.
Длинный фраер, возмущенно сверкая глазами, вернул свою бестолково сучащую конечностями супругу в вертикальное положение и с поднятой тростью подступил к слабо копошащемуся в пыли карманнику… Ага, брателла, не все коту масленница… — посочувствовал бедолаге Марат. — Ты, по ходу, не особо удачно приземлился, да щас еще от этого огребешься. Ну че, кинуть тебе поддержки… Рассчитывая снять с ширмача немножко инфы по местной братве, Марат попытался вытянуть в сторону событий третью руку, но обломался: аджну-баха, находившаяся в сложных отношениях со спиртным, работать отказалась… Ну и хрен с ым. — не обиделся Марат. — Встанем да ножками подойдем; чай, не бары…
— Ой-вэй! — прикалываясь, заголосил Марат с йоббитским прононсом, подавая руку встающей бабе длинного. — Какой цорэс, надо же себе! Вы таки не ушиблись, дорогая госпожа? Ваш супруг, я вижу, остался несокрушим, да, есть еще крепкие мужчины…
