Выяснивши процессъ возникновенія и развитія заговора, можно теперь попытаться дать и его генетическое опредѣленіе. Оно будетъ формулироваться приблизительно такъ: заговоръ — это словесная формула, первоначально служившая поясненіемъ магическаго обряда. Понятно, что подъ такое опредѣленіе не подойдетъ громадное количество наличныхъ заговоровъ, какъ не подходило оно и подъ генетическое опредѣленіе, данное Потебней. Объясняется это тѣмъ, что такіе заговоры не пережили историческаго процесса, описаннаго здѣсь, и создались уже въ эпоху расцвѣта магическаго авторитета слова, создались по аналогіи съ заговорами, уже существовавшими раньше. И ни одно изъ генетическихъ опредѣленій, мнѣ кажется, по изложеннымъ выше соображеніямъ, не можетъ обладать желанной универсальностью. Приходится ограничиваться только основнымъ видомъ, какъ это сдѣлалъ Потебня. Я могу только, если не ошибаюсь, раздвинуть границы этого основного вида, давая свое опредѣленіе.

Наконецъ, опять напомню, что очерченный въ этой главѣ процессъ не является единственнымъ путемъ, какимъ слово пріобрѣтало себѣ авторитетъ магической силы. Рядомъ существовали и другіе источники; но сейчасъ я ихъ оставляю въ сторонѣ. Теперь же постараюсь показать, что въ эпическихъ заговорахъ дѣйствительно сохранилось указаніе на забытые обряды, изъ которыхъ развивались различные мотивы. Вѣхи эти, какъ я уже говорилъ, очень рѣдки. Но онѣ все-таки существуютъ.

Ни на одномъ изъ мотивовъ не удается полностью прослѣдить описанный выше процессъ развитія. Объясняется это, конечно, тѣмъ, что въ запись попала лишь ничтожная часть существовавшихъ когда-то редакцій, и изслѣдователю приходится довольствоваться только скудными крохами. Различные мотивы въ имѣющихся записяхъ съ большей или меньшей полнотою представляютъ различныя стороны этого процесса. Въ однихъ, напр., сохранилось больше указаній на исторію отмирающаго обряда. Въ другихъ — на ростъ эпической части. Въ третьихъ — на роль симпатическихъ эпитетовъ при разработкѣ миѳа, вошедшаго въ заговоръ и т. д. Поэтому въ большинствѣ случаевъ отдѣльные мотивы и будутъ иллюстрировать отдѣльные историческіе этапы. Общее же представленіе должно получиться отъ всей ихъ совокупности. Какъ ясно изъ предыдущаго, первое мѣсто въ исторіи заговорнаго мотива занимаетъ процессъ отмиранія породившаго его обряда. Это отмираніе снимаетъ путы съ сопровождающей обрядъ формулы и даетъ полный просторъ ея развитію. Поэтому я и начну съ такого мотива, гдѣ данный процессъ выразился ярче всего.

Начну съ мотива чудесной щуки. Онъ развился въ заговорахъ отъ грыжи. Наиболѣе распространенный способъ лѣченія этой болѣзни — „загрызаніе“ грыжи зубами. Иногда просто „пригрызаютъ“, закусываютъ больное мѣсто). Но чаще при закусываніи поясняютъ дѣйствіе.

Такъ, напр., приговариваютъ: „Не ты меня загрызаешь, а я тебя грызу. Тьфу, тьфу! я тебя загрызаю“). „Не тѣло и не пупъ кусаю, а кусаю злую и лихую грыжу, выживаю изъ тѣла и укрѣпляю раба божьяго на вѣки“). Разъ закусывается не тѣло и не пупъ, то вмѣсто пригрызанія пупа можно, очевидно, пригрызать и что-нибудь другое. Такъ оно и есть. Пригрызаютъ, напр., щепку съ тѣмъ же символическимъ значеніемъ). Это чистѣйшій видъ симпатическаго лѣченія изобразительнымъ дѣйствіемъ. Въ заговорной формулѣ пока нѣтъ ничего непонятнаго. Но существуетъ цѣлый рядъ заговоровъ отъ грыжи, въ которыхъ говорится о какой-то чудесной щукѣ. Откуда взялся этотъ образъ? Миѳологи усмотрѣли въ немъ отраженіе миѳа о божественной рыбѣ. Для Мансикка рыба — символъ Христа. Не будемъ объ этомъ спорить, а только посмотримъ, нѣтъ ли указаній на то, какъ явился образъ щуки въ заговорахъ отъ грыжи и какъ онъ развивался. Вотъ одинъ изъ самыхъ простыхъ заговоровъ, въ какомъ встрѣчается щука.

Послѣ шаблоннаго вступленія — „Въ чистомъ полѣ течетъ рѣчка медвяная, берега золотые; плыветъ по этой рѣчкѣ рыба, а имя ей щука. Зубы у ея желѣзны, щеки мѣдны, глаза оловянны. И тая щука желѣзными зубами, мѣдными щеками, оловянными глазами загрызаетъ, закусываетъ и заглядываетъ лобочную грыжу, киловую грыжу“ и т. д. слѣдуетъ перечень грыжъ и шаблонная заключительная формула).

Прежде всего, какъ могъ попасть въ заговоръ образъ какой бы то ни было щуки? Грыжу можетъ „прикусывать“ не только человѣкъ. Часто прикусываетъ и мышь. Къ пупку припускаютъ голодную мышь, и она его прикусываетъ). Сходнымъ пріемомъ лѣчатъ коровье вымя, выскребая болѣзнь когтями кота). Вѣроятно, кошачьи когти и

166

зубы употреблялись и при лѣченіи грыжи. Во всякомъ случаѣ въ заговорахъ отъ грыжи иногда упоминается котъ, загрызающій грыжу). Аналогиченъ съ этимъ пріемомъ и способъ лѣченія конской болѣзни „ногтя“. Спину больной лошади скребутъ рысьими когтями, читая заговоръ, въ которомъ говорится о Булатъ-дѣвицѣ съ рысьими когтями, выщипывающей болѣзнь изъ скотины). Является вопросъ, не прикусывала ли грыжу и щука? Въ этомъ нѣтъ ничего невѣроятнаго. Мы знаемъ, что щука играетъ извѣстную роль въ народной врачебной практикѣ. Такъ, напр., употребленіе щуки извѣстно при лѣченіи желтухи: „берутъ въ руки щуку и глядятъ на нее, покуда она уснетъ“). Роль щуки здѣсь не совсѣмъ ясна. Можно было бы предположить, что пристальнымъ взглядомъ хотятъ передать болѣзнь щукѣ. Можетъ быть, что нѣкоторыми, особенно въ позднѣйшее время, такъ это и понималось. Но трудно допустить, чтобы таковъ именно былъ первоначальный смыслъ присутствія щуки. Въ предыдущей главѣ я подробно останавливался на пріемахъ передачи болѣзней животнымъ. Тамъ мы видѣли, что чаще всего болѣзнь передаютъ животнымъ при помощи купанія въ одной и той же водѣ больного и животнаго. Или же даютъ съѣсть животному какой-нибудь предметъ, такъ или иначе поставленный въ связь съ больнымъ (хлѣбъ, яйцо, которыми выкатываютъ больного, ногти больного и т. п.). Пріема же передачи болѣзни животному взглядомъ мнѣ ни разу не встрѣчалось. Поэтому я и въ данномъ случаѣ не могу принять такого объясненія присутствія щуки. Вѣроятнѣе всего предположить, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ какимъ-то обрядомъ въ процессѣ отмиранія. Имѣемъ дѣло съ обрядомъ, не доведеннымъ до конца. Случай аналогичный съ примѣромъ Потебни. Какъ тамъ перестали доводить обрядъ до конца, а лишь ограничиваются тѣмъ, что берутъ въ руки приколень, такъ и здѣсь: щуку берутъ въ руки, но зачѣмъ берутъ — позабыли. Однако можно установить, зачѣмъ ее брали. Существуетъ способъ передачи болѣзни щукѣ совершенно

167

аналогичный съ разсмотрѣнными выше. Щуку заставляютъ съѣсть слюну больного). Съѣдая слюну, щука съѣдаетъ и болѣзнь. Возвратимся теперь къ лѣченію грыжи. Два факта установлены: 1) грыжу можетъ загрызать человѣкъ или мышь, 2) щука можетъ съѣдать (загрызать) болѣзнь. Такъ не существовало ли и третьяго факта: не загрызала ли щука и грыжу? Этотъ фактъ не засвидѣтельствованъ. Однако говорить о его существованіи можно не только на основаніи одной аналогіи. Въ обрядахъ, сопровождающихъ лѣченіе грыжи, сохранился слабый отголосокъ того, что щука дѣйствительно играла въ нихъ предполагаемую роль. У Виноградова послѣ одного заговора отъ грыжи, въ которомъ говорится о щукѣ, сообщается рецептъ: „Говорить трижды на сало ворванное наштикисъ и натерино млеко. А мазать безъимяннымъ перстомъ или щучьими зубами противъ того мѣста, гдѣ грызетъ“). У Ефименко послѣ того же заговора приписка: „говори трижды на сало ворванное, или на кислыя шти, или на матерно млеко, или на щучьи зубы, и мазать безъименнымъ перстомъ противъ того мѣста, гдѣ грызетъ“). Мы, очевидно, присутствуемъ здѣсь при самомъ послѣднемъ фазисѣ отмирающаго дѣйствія и можемъ отчасти видѣть, какъ совершалось отмираніе. Видимъ, что первоначальный смыслъ его забытъ и все болѣе забывается, и скоро оно совершенно отомретъ. Въ припискѣ Виноградова требуется мазать саломъ при помощи щучьяго зуба больное мѣсто. Это указаніе, если не на то, что щука пригрызала, какъ мышь, то по крайней мѣрѣ на то, что зубами ея скребли больное мѣсто, какъ скребутъ больную скотину кошачьими или рысьими когтями. Но, хотя и упоминаются щучьи зубы, смыслъ ихъ присутствія уже потерянъ. Поэтому-то и не настаивается на ихъ употребленіи: мазать можно или зубами, или перстомъ. Здѣсь мы видимъ взаимодѣйствіе двухъ способовъ лѣченія грыжи: загрызаніемъ или выскребаніемъ и смазываніемъ саломъ. Перевѣсъ оказался на сторонѣ смазыванія. Первый же способъ забылся. Однако щучьи зубы