Wer war der Arzt?
Christys der Herr war es selbst).
Интересное въ этомъ отношеніи описаніе древне-египетскаго врачеванія мы находимъ у Масперо. „Преданіе разсказываетъ, что однажды Ра заболѣлъ мучительными спазмами. Горусъ тотчасъ слѣпилъ статую Изиды-дитяти, въ которую геліопольскіе боги волшебствомъ и перенесли боли, испытываемыя Солнцемъ. Нибамонъ (врачъ-заклинатель) не задумываясь испытываетъ благодѣтельную силу этого рецепта надъ Псару (паціентъ). Онъ вынимаетъ изъ своего сундучка куклу, похожую на ту, которую сдѣлалъ когда-то Горусъ для Ра, и поетъ надъ ней заклинательную формулу, въ которой кратко разсказывается исторія исцѣленія съ ея помощью“. Чарованіе при помощи куклы — явленіе широко распространенное у различныхъ народовъ. И, конечно, не оно родилось на почвѣ египетскаго миѳа, а наоборотъ: миѳъ развился на почвѣ обряда. Заклинатель старается какъ можно точнѣе воспроизвести то, что, по преданію, когда-то случилось съ богами. На себя онъ принимаетъ роль Горуса, больного называетъ Ра и приглашаетъ присутствующихъ взывать къ геліопольскимъ богамъ. „Горусъ и страдающій животомъ Ра — тутъ. Взывайте къ геліопольскимъ богамъ: скорѣе, скорѣе, ваши книги! ибо Ра страдаетъ…“). — Какъ извѣстно, египетское бальзамированіе покойниковъ и приготовленіе мумій состояло изъ сплошного ряда магическихъ дѣйствій. Бальзамировщики — маги. „Похоронные свивальники въ ихъ рукахъ превращаются въ сѣть таинственныхъ переплетовъ, изъ которыхъ каждый имѣетъ особенное значеніе, имѣющее цѣлью удалить отъ тѣла всякія опасности и всякихъ враговъ, угрожающихъ ему — боговъ, людей и насѣкомыхъ — и предохранить его отъ разложенія. Подкладываютъ подъ нихъ амулеты, фигурки, высушенные цвѣты, щепотки травокъ, плитки, исписанныя іероглифами, — все это составляетъ заколдованную броню покойника“). Все это сопровождается чтеніемъ священныхъ формулъ. Конечно, такой важный въ египетскомъ быту обрядъ, какъ приготовленіе муміи, не могъ не породить легендъ о его происхожденіи. И дѣйствительно, изъ заклинаній, сопровождающихъ бальзамированіе, мы узнаемъ о происхожденіи первой муміи. Въ вѣка, слѣдующіе непосредственно за сотвореніемъ міра, бальзамированія совсѣмъ не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало тѣло, потомъ умиралъ двойникъ. „Но, когда Тифонъ убилъ Озириса, Горусъ собралъ части тѣла своего отца, оросилъ ихъ благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропиталъ предохраняющими отъ тлѣнія веществами и обвилъ ихъ широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которыя сдѣлали его дѣло на вѣки нерушимымъ“). Всѣ эти примѣры наглядно показываютъ смыслъ эпической части заклинанія.
То, что сначала пережилъ обрядъ, переживаетъ потомъ и заговорная формула. Магическая сила ея явилась постепенно и незамѣтно. Слово обогащалось за счетъ дѣйствія не только со стороны содержанія, но и свой магическій авторитетъ пріобрѣтало благодаря долгому сосуществованію съ обрядомъ. Репутація обладанія магической силой съ обряда незамѣтно распространялась и на его спутника. Слово какъ бы обкрадывало обрядъ, пока не оторвалось отъ него, почувствовавъ въ себѣ, наконецъ, самостоятельную силу. Медленный ростъ силы слова не замѣчался, и вопросовъ никакихъ не возбуждалось. Но вотъ чудодѣйственная сила слова явилась во всемъ своемъ блескѣ. И снова должно было повториться то же, что раньше было съ дѣйствіемъ. Опять возникаетъ вопросъ — почему? Почему данная формула имѣетъ магическую силу? Аналогиченъ и отвѣтъ: привлекается опять божество. „Не я говорю, a самъ Іисусъ Христосъ“, „не своей силой, a Божіей“, „не я говорю, a Божія Матерь“. Всѣ подобныя фразы являются отвѣтомъ на сомнѣніе, явившееся относительно дѣйствительности словесныхъ чаръ. Стремленіе понять причину магическаго вліянія формулы приводитъ въ концѣ-концовъ къ тому, что доброе вліяніе приписывается уже не словамъ и не знахарю, а Богу. Заговоръ, по своему значенію, приближается къ молитвѣ. Къ нему присоединяются такіе, напримѣръ, придатки: „Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости“). Или —Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist). Французскій король-знахарь, очевидно, именно такъ понималъ цѣлебную силу врачебныхъ чаръ, когда лѣчилъ опухоль на шеѣ, прикасаясь къ ней и произнося слѣдующія слова: „король сія тобя дотыкаетъ, а Богъ тобя уздравливаетъ“). Иногда же дѣло происходитъ совершенно аналогично съ оправданіемъ обряда. Какъ совершеніе обряда приписывается божеству, такъ и заговорная формула влагается въ уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется.
Таковъ процессъ органическаго развитія основного вида заговоровъ. Но онъ не обязателенъ для всѣхъ видовъ заговора. Разъ чистое слово пріобрѣло магическій авторитетъ, то оно могло уже совершенно свободно принимать самыя разнообразныя формы выраженія, что мы и видѣли въ предыдущей главѣ.
Наряду съ разнообразіемъ видовъ формъ заговора обращаетъ на себя вниманіе разнообразіе варіантовъ и редакцій одного и того же мотива. На это обстоятельство до сихъ поръ не обращалось серіознаго вниманія. А между тѣмъ объяснить это необходимо. Вѣдь оно стоитъ въ явномъ противорѣчіи съ требованіемъ точнаго, буквальнаго, воспроизведенія заговорной формулы при практикѣ. Замѣни хоть одно слово — и магическая сила заговора утеряна. Какъ же могли появиться не только новые варіанты, но даже и новыя редакціи? Пока на это давалось два отвѣта. Главная причина — забывчивость. Формула забывалась и невольно искажалась. Согласно съ этимъ взглядомъ, всякій новый варіантъ или редакція долженъ разсматриваться, какъ все дальнѣйшее большее и большее уродованіе, а не развитіе заговорнаго мотива. На этой точкѣ зрѣнія и стоитъ Мансикка. По его мнѣнію, все разнообразіе варіантовъ произошло именно благодаря постепенному забвенію и искаженію первоначальныхъ стройныхъ символическихъ созданій церковниковъ. Согласно съ этимъ болѣе пространныя редакціи считаются болѣе первоначальными, а редакціи краткія — позднѣйшими (напр., взглядъ Ефименко и Мансикка на закрѣпку). Такое объясненіе происхожденія новыхъ редакцій и варіантовъ, конечно, допустимо. Иное дѣло — достаточно ли оно? Второе объясненіе съ успѣхомъ можетъ примѣняться собственно только къ объясненію происхожденія новыхъ варіантовъ, а не редакцій. Дѣло идетъ о роли риѳмы въ заговорахъ. Множество заговоровъ, особенно западныхъ, риѳмованы. Когда формула переходила изъ одного нарѣчія или языка въ другое, то риѳма могла разрушиться. Въ результатѣ стремленія къ ея возстановленію появляются новые варіанты. Представителемъ этого взгляда является Эберманъ). „Новымъ факторомъ происхожденія варіантовъ“, говоритъ тотъ же изслѣдователь, „является локализація заговоровъ; но она не имѣетъ глубокаго вліянія. Мѣста, рѣки или предметы, чуждые знахарю, замѣняются близкими ему. Такъ Іерусалимъ или Виѳлеемъ мы находимъ замѣненными Римомъ или Виттенбергомъ, Іорданъ — Дунаемъ и т. д.“).
Всѣ эти объясненія приходится признать недостаточными. Объясненія Эбермана пригодны только для варіантовъ. Объясненіе же новыхъ редакцій, какъ результатъ забвенія и искаженія, разложенія первоначальныхъ формулъ, навязываетъ изслѣдователю предвзятую точку зрѣнія на исторію заговора. Разъ изслѣдователь согласится такъ разсматривать различныя редакціи, то онъ долженъ будетъ отказаться отъ надежды прослѣдить развитіе заговоровъ. Всюду предъ его глазами будетъ только гибель и разрушеніе. Однако на самомъ-то дѣлѣ положеніе уже не такъ безнадежно. Нѣтъ надобности представлять себѣ заговоры вышедшими прямо въ законченномъ видѣ изъ чьихъ бы то ни было рукъ и потомъ исказившимися. Конечно, такія искаженія сплошь да рядомъ совершались; но главное-то теченіе шло въ обратномъ направленіи. Выше я изложилъ въ общихъ чертахъ тотъ путь, какой, по моему мнѣнію, проходили заговорные мотивы въ своемъ развитіи. Въ слѣдующей главѣ постараюсь доказать его на отдѣльныхъ мотивахъ. Согласно съ этой теоріей, въ заговорахъ можно прослѣдить не только процессъ разложенія, но и процессъ развитія. Возникновеніе новыхъ редакцій будетъ возможно объяснять не только, какъ результатъ разложенія, но и какъ результатъ дальнѣйшаго развитія даннаго мотива. Болѣе пространныя редакціи окажутся въ большинствѣ случаевъ не первоначальными, a позднѣйшими. И если стать на высказанную здѣсь точку зрѣнія, то, для устраненія противорѣчія между требованіемъ неизмѣннаго сохраненія традиціонныхъ формулъ и возникновеніемъ новыхъ варіантовъ, не придется пользоваться ссылкой на забывчивость въ такихъ широкихъ размѣрахъ, какъ дѣлалось это до сихъ поръ. Напротивъ, какъ ясно изъ изложеннаго выше процесса развитія мотивовъ, новыя редакціи создавались иногда вполнѣ сознательно. Появленіе ихъ требовалось поднятіемъ умственнаго уровня творцовъ заговоровъ. Въ нихъ отразилось созидающее, а не разрушающее движеніе мысли. Такимъ образомъ, съ одной стороны, появленіе новыхъ редакцій требовалось ходомъ исторіи, а съ другой — не было препятствій къ ихъ появленію. Да, препятствій не было. Требованіе точнаго соблюденія формулы — требованіе позднѣйшее. Первоначально не было надобности въ такой точности по той простой причинѣ, что слово въ чарахъ играло роль второстепенную. Вся сила была въ магическомъ обрядѣ, а слово только его поясняло. Понятно, что пояснительныя формулы могли принимать самыя разнообразныя формы. Миѳъ, какой далъ эпическую часть заговору, первоначально былъ на службѣ у обряда. Онъ появлялся для укрѣпленія авторитета обряда. Значитъ, даже еще въ ту эпоху, когда уже существовали эпическіе заговоры, слово не обладало самостоятельнымъ, независимымъ отъ обряда, магическимъ авторитетомъ. Оно еще все было на службѣ у обряда. Поэтому то и не было препятствій для измѣненія формулъ. Формулы могли мѣняться, лишь бы цѣлъ оставался обрядъ, главный носитель магической силы. Все стараніе сводилось къ точному соблюденію обряда. Требованіе же точнаго соблюденія формулъ явилось позднѣе, когда слово пріобрѣло самостоятельную магическую силу. Сила эта была пріобрѣтена за счетъ обряда. Поэтому ослабленный обрядъ пересталъ такъ строго соблюдаться, какъ соблюдался раньше, когда былъ единственнымъ носителемъ магической силы. Сначала онъ подѣлился своей силой со словомъ. Результатомъ было то, что и обрядъ и слово стали одинаково строго соблюдаться. Потомъ перевѣсъ перешелъ на сторону слова. Въ результатѣ появилось пренебреженіе къ обряду, доходящее иногда до полнаго забвенія его. Такимъ образомъ открываются два параллельныхъ процесса. Слово постепенно пріобрѣтаетъ все большую и большую репутацію магическаго средства. Вмѣстѣ съ этимъ увеличивается и требованіе точнѣйшаго сохраненія заговорныхъ формулъ. Рядомъ — обрядъ все болѣе теряетъ прежнее свое значеніе. Вмѣстѣ съ этимъ все болѣе и болѣе начинаютъ пренебрегать имъ.
