– Ты не можешь себе представить, какие скучные эти Тарпоны.

– Могу. Я встречался с ними. Он – размазня, а она – стервятник, который питается «культурой», как она любит называть людей искусства. Какого черта Робби потащил тебя туда?

– Чтобы произвести на них впечатление. Тарпон, кажется, входит в правительственную комиссию, которая выделяет деньги на финансирование искусства.

– Да, верно. Он один из ее членов. Значит, твой муж – смешно, я никак не могу привыкнуть, что Робби твой муж, – взвалил на себя непосильную ношу со своим театром, да? Ему надо было послушаться моего совета.

– Я не помню, чтобы ты давал ему советы.

– Очень давно. Я предупреждал его тогда. Каждый актер-постановщик в истории театра становился банкротом, пытаясь руководить своим собственным театром – Гаррик, Кин, Ирвинг – все они умерли нищими, или почти нищими… Конечно, сейчас можно получить деньги у государства, но помяни мое слово, это приведет к тому, что люди вроде Тарпона будут диктовать, какие пьесы вам ставить. Если Робби не может этого понять, то он еще больший дурак, чем я думал. Почему он не идет в Сити и не берет кредит, как всякий бизнесмен? Потому что ему не хватает духу, вот почему.

– Гарри, – тихо сказала она, – замолчи.

Она начала замечать, что суждения Гарри Лайла стали еще более резкими, чем раньше, и стоило ему сесть на своего конька, как он уже не мог остановиться. У нее невольно возникла мысль, не связано ли это с тем, что она стала старше и теперь ее мнение не всегда совпадает с его, или у Гарри появились первые признаки одряхления.

– Робби – мой муж, Гарри, – сказала она. – Мне не нравится, что ты говоришь о нем такие вещи.

– Ну, хорошо. Твоя преданность делает тебе честь. Что привело тебя в Лэнглит, могу я спросить?

– Я хотела повидать Порцию.

– Уверен, что именно это ты сказала Робби, и он мог даже поверить тебе. Но поскольку ты много лет вполне обходилась без нее, мне кажется странным твой внезапный приступ материнских чувств. Придумай что-нибудь другое.

Они сидели в саду Лэнглита: день выдался на редкость хорошим – английское лето дарило тепло и безоблачное небо. По ту сторону Ла-Манша союзные войска в Нормандии, наверное, наконец получили поддержку с воздуха, которой давно ждали, но здесь, глядя на широкие зеленые лужайки, за которыми каждый день ухаживала целая армия садовников, трудно было себе представить, что где-то идет война. Позади тянулась длинная терраса из теплого золотистого котсуолдского камня; по обе стороны от нее возвышались фигурно подстриженные кусты. Дворецкий и две горничные стояли в ожидании поодаль, готовые явиться по первому зову, но они были достаточно далеко и не могли расслышать, о чем шел разговор.

– Когда дело касается театра, Гарри, Робби знает, что делает.

– Возможно. Посмотрим. Надеюсь, ты приехала не за деньгами, чтобы избавить его от неприятностей. Если он думает, что содержать театр дорого, то пусть представит себе, во что обходится это имение! Одни сады способны разорить раджу. Честно сказать, не знаю, сколько еще я сумею продержаться.

Это была знакомая, грустная песня. Как старший сын, Гарри получил полностью все состояние семьи Лайлов. Он владел угольными шахтами в Уэльсе, огромными участками пахотной земли в Канаде, Австралии и Аргентине, фарфоровым производством в Дербишире, стекольным заводом в Ирландии и даже пивоварней. Он был во всех отношениях богатым человеком, и в его обязанность входило только содержать Лэнглит в надлежащем виде и в целости и сохранности передать его своему наследнику. Он с удовольствием заботился об имении и поддерживал его в прекрасном состоянии на зависть всем соседям. Почему бы нет? У него не было детей, так что расходов было меньше. Как большинство аристократов, он жаловался на бедность, когда это было ему выгодно – в свое время он отказался вывозить Фелисию в свет из-за больших расходов, что пожалуй было к лучшему, потому что тогда она поступила учиться в РАДА, – но в отличие от своих собратьев он не старался скрывать свое богатство за убогим фасадом.

– Не думаю, чтобы он взял у тебя деньги.

Гарри Лайл пристально посмотрел в свою чашку, будто хотел прочитать там будущее своей племянницы, и усмехнулся.

– О, еще как взял бы, если бы ему предложили. Все так поступают. – Он достал портсигар из крокодиловой кожи и закурил сигару. Полуприкрыв глаза, он выпустил кольцо дыма, глядя на птиц, дерущихся из-за крошек. – Гаванская, – сказал он. – Мои запасы истощаются – никогда не думал, что война так затянется – но, к счастью, я познакомился с твоим приятелем, американцем по имени Куик, и он помог мне пополнить мои запасы – Гарри бросил взгляд на Фелисию. – Замечательный парень.

Она закурила сигарету и посмотрела вдаль.

– Да? – равнодушным тоном произнесла она. – Возможно. Где вы познакомились?

– На аукционе «Сотби». Он покупал пару бронзовых статуэток Майоля.[129] Симпатичные маленькие вещички. По моему мнению, он переплатил за них, но, наверное, он может себе это позволить.

– Наверное.

– Мы разговорились, и я пригласил его на ленч к себе в клуб. Думал, что посещение «Уайтс» для американца будет чем-то особенным – все-таки историческое место! – но оказалось, что он там обедает постоянно, а накануне он был там с Хьюги Персивалем – все официанты знают его так же хорошо, как и меня.

Фелисия рассмеялась.

– Это похоже на Марти!

– Оказывается, он многое обо мне знает.

– Марти «делает домашнюю работу», как он это называет.

– В самом деле? Но мне показалось, что здесь дело не только в этом. Ты, должно быть, много рассказывала ему обо мне. Он знает все о твоем детстве в Лэнглите. Ну, может быть, не все, но поразительно много. Знает то, что я уже забыл. Поверишь ли, даже кличку твоей собаки. Ты, должно быть, много болтала с ним.

– В театре всегда бывает свободное время, которое надо как-то скоротать. А на съемках и подавно. Приходится ждать часами.

– Да, конечно. – Он явно не верил ей. – Кстати, о фильмах, Куик сказал мне, что вы с Робби будете сниматься у него в «Дон Кихоте». Это должно решить денежные проблемы Робби, я полагаю.

– Не думаю. По правде говоря, Робби категорически отказывается в этом участвовать. Если он будет делать фильм, то только по Шекспиру. И он хочет сам выступать в роли режиссера. Он нагляделся на голливудскую работу над фильмами.

– У меня создалось впечатление, что Куик не тот человек, которому можно сказать «нет».

– Робби хорошо умеет это делать. Он может сказать и ему, и любому другому.

– Да, я заметил. Его отношение к Порции кажется мне чертовски странным, особенно если учитывать, что он ей не отец. Я хочу сказать, он стал ей отчимом всего несколько недель назад, а уже требует, чтобы она вернулась «домой». Это же совершенно нелепо.

– Он хочет, чтобы у нас была семья.

– Уже? Ну, он не может рассчитывать сразу на готовое. – Гарри красноречиво посмотрел на Фелисию.

Вдалеке за лужайкой закат окрасил небо, так как день уже клонился к вечеру. Фелисия почувствовала легкий озноб и плотнее запахнула наброшенную на плечи шаль.

– Гарри, – сказала она, – сделай мне одно одолжение.

Он кивнул. Он, без сомнения, с самого начала знал, что она приехала неспроста. Глядя на него, Фелисия понимала, что она должна испытывать отвращение к этому человеку, даже ненависть, но в этот момент ничего подобного она не чувствовала. Дело было не в том, что она ему доверяла, просто ей не к кому было обратиться в трудную минуту. В конце концов он был единственным членом ее семьи, хотя он и злоупотреблял своим положением. Было бы нелепо говорить, что Гарри Лайл относился к ней как дочери, учитывая то, что было между ними, но тем не менее что-то похожее было в его отношении к ней. Она подняла на него глаза.

– Это очень важно для меня.

Он не смотрел на нее; казалось, что он дремлет.