– Продолжай, – сказал он.
– Я получила картину… в подарок. Я сказала Робби – я понимаю, это было глупо, – что ее подарил мне ты. Что она из твоей коллекции в Лэнглите, та самая картина, которой я давно восхищалась.
– Картина? Что за картина?
– Ренуар. Гарри промолчал.
– Глупо, что я сказала ему такое, я понимаю, но у меня просто сорвалось с языка…
Он стряхнул пепел сигары на траву.
– Я не устаю удивляться тому, как такая одаренная актриса, как ты, может так скверно лгать.
– Я не лгу.
– Не мне, нет. Ты просто пока не говоришь мне всей правды. Я имею в виду Робби. Почему он верит такой чепухе?
– Почему он должен мне не верить? Но проблема в том, что у него могут возникнуть сомнения. Я хочу, чтобы ты подтвердил мои слова.
– Что? Позвонить Робби и сказать: «Да, старина, если тебя это интересует, то «ренуара» Лисии подарил действительно я»? Не сходи с ума, девочка.
– Я имела в виду, если он спросит. Если когда-нибудь об этом зайдет разговор.
– Я даже не знаю, как выглядит эта чертова картина! Что я должен сказать, если увижу ее? «О, это та картина, что я подарил Лисии? Забавно, но я не узнал ее сразу».
– Это небольшой натюрморт с цветами, очень яркий и живописный. Я могу описать его.
Гарри усмехнулся.
– Не надо. Я был на аукционе «Кристи», когда его продавали. Он был в коллекции Билли Понсонби, а теперь он вынужден был продать его вместе с другими прекрасными вещами, потому что Мойра потребовала у него развод. Ей следовало бы знать, глупой суке, что если она и застала бы Билли с кем-то в постели, то не с женщиной… Все же надо отдать ему должное: у него прекрасный вкус, как у многих «голубых». Отличная картина. Я сам хотел бы ее купить, но цена была выше моих возможностей. Сейчас трудно купить импрессионистов. Они прекрасны и в большой моде – отлично смотрятся в любых интерьерах, так что декораторы их любят. Знаешь, если какой-нибудь богатый американец, или богатый еврей, или богатый «голубой» начинает собирать художника, период или школу, для всех остальных они становятся недоступными. Твой друг Куик выложил кругленькую сумму за эту картину, но она скоро станет дороже для того, у кого хватит терпения подождать. Тебе повезло.
– Ну, он просто очень хочет, чтобы я снималась в его фильме…
– Настолько, чтобы потратить тридцать тысяч фунтов на картину, а потом просто так подарить ее? Если дело только в этом, зачем тебе понадобилось сочинять для Робби эту невероятную историю обо мне? Почему нельзя было просто сказать: «Слушай, дорогой, Марти так заинтересован в том, чтобы мы снимались в его фильме, что он подарил нам эту замечательную картину». Конечно, ты взрослая женщина, и можешь поступать, как считаешь нужным, но если ты собираешься завести себе любовника всего через три недели после свадьбы, то мистер Куик, несмотря на то, что он помог мне с сигарами, по моему мнению, не слишком удачный выбор.
Один взгляд на Гарри Лайла сказал Фелисии, что ее протест только вызовет у него раздражение.
– Почему ты так решил? – спросила она.
– Во-первых, он не делал из этого секрета. Пока мы обедали, он ни на минуту не прекращал говорить о тебе. Лисия то, да Лисия се, слышалось постоянно, а голос у этого парня, сама знаешь какой. Так что, наверное, добрая половина посетителей ресторана слышала его. Честно скажу, он мне понравился, хотя я не уверен, что с ним тебе будет лучше, чем с Робби, который, как ты знаешь, всегда казался мне бесчувственным человеком вне сцены.
– Гарри, я не хочу слышать о нем ничего дурного.
– Моя дорогая! Ведь это не я завел интрижку у него за спиной еще до того, как все свадебные подарки были распакованы! Мне просто любопытно, какое оправдание ты сама для себя нашла?
– Не нашла. Не могу найти. Я люблю Робби. Мы всегда были самой романтичной парой в мире для себя самих, для всех, а теперь мы не можем больше жить по этому стандарту, как пара старых актеров, которым уже тяжело танцевать, но они не умеют делать ничего другого…
– Ты не должна была выходить за него замуж. Вы слишком долго тянули с этим. Брак без иллюзий не может быть удачным.
– Возможно. Но что сделано, то сделано.
– А теперь ты собираешься все изменить?
– Нет, я так не думаю.
– Ты влюбилась в Куика?
– Это имеет какое-то значение?
– Для меня нет. А для тебя? Для тебя, я думаю, должно иметь. Если Куик просто маленькое развлечение на стороне, тогда все хорошо, если ты сможешь держать это в тайне – никакого вреда не будет, или во всяком случае, вред небольшой. В конце концов, Робби потерял к тебе интерес. Возможно, он нашел кого-то другого, возможно, он слишком увлечен своей работой, а может быть, он так и не смог пережить то, что произошло между вами в Америке. По какой-то причине он не дает тебе того, чего ты хочешь, и, вероятно, уже давно; и ваш брак не может ничего изменить, как и его дворянское звание или ваша совместное появление на сцене каждый вечер в качестве самой известной в мире театральной пары. Если Куик – средство от скуки, то да, воспользуйся им. Но с другой стороны, если ты влюбилась в него, – Гарри произнес слово «влюбилась» с явным пренебрежением, как будто это было какое-то мещанское понятие, недостойное аристократа, – тогда это совсем другое дело.
– А что если и так?
– Если ты влюбилась, то ты совершила ошибку. Куик, возможно, хоть и грубоват, но вполне приличный парень там, где дело касается бизнеса, но я подозреваю, что он ведет себя ужасно по отношению к женщинам, которые в него влюблены, и уж совсем невыносим, если думает, что влюбляется сам. Я видел такое – и не раз. Для такого парня, как Куик, любовь – трещина в броне, когда дело касается его самого, и твоя слабость, когда это касается тебя. Он как акула, которая чувствует запах крови в воде. Он непременно должен укусить – даже если он при этом разорвет себе живот. – Гарри выпустил кольцо дыма. – Действительно, печально.
Фелисия вдруг поняла, что он говорит не только о Куике, но и о себе тоже. Гарри Лайл был известным прагматиком. Давным-давно любого намека на какие-либо сентименты было достаточно, чтобы он начал рычать.
– Про Марти я не стала бы говорить «печально», – возразила она. – Я ни разу в жизни не видела его печальным. Начать с того, что я не замечала за ним склонности к размышлениям. В этом его очарование. Робби постоянно играет роль, либо думает об очередной роли, уйдя куда-то внутрь себя, где я не могу его настичь, а Марти весь здесь, на поверхности. «Что ты видишь, то и имеешь», любит он повторять.
– Я лишь хочу сказать, что ты можешь оказаться в более трудном положении, чем рассчитываешь. Сунешь пальцы слишком глубоко в клетку, и зверь укусит тебя. Так что тебе некого будет винить кроме самой себя, если ты останешься без пальцев. Ты можешь очень сильно уязвить Робби, и самое худшее, что он сделает – обидится и будет плохо играть, но стоит тебе хотя бы легонько тронуть такого парня, как Куик, как он даст тебе сдачи. Я знаю этот тип людей.
– Ты и сам такой же?
– Не задевай меня, девочка. Я подозреваю, что он способен зайти гораздо дальше, чем это делал я. Ему не хватает воспитанности, понимаешь – в нем нет нашей английской страсти к внешней благопристойности. – Он окинул Фелисию оценивающим взглядом, как человек, восхищающийся породистой лошадью. – Ему повезло, должен я сказать. Зрелость тебе идет. Если Робби так чертовски глуп или слишком занят собой, чтобы воспользоваться этим, пусть воспользуется кто-то другой. Обидно, когда что-то пропадает зря.
Гарри встал; сейчас он держался на ногах не столь крепко как раньше. Еще недавно он носил трость для красоты, а теперь опирался на нее по-настоящему, даже суставы пальцев у него побелели от напряжения.
– Становится прохладно, – проворчал он. – Пойдем в дом, выпьем чего-нибудь, а потом ты можешь заглянуть в детскую, чтобы повидать Порцию.
Он сделал знак слугам убрать все со стола и взял Фелисию под руку, но не из каких-то теплых чувств, сразу же поняла она, а чтобы она помогла ему подняться по ступенькам.
