Радость звереныша овладела Жюстеном. Он бегал, что-то рыл, что-то выкапывал, куда-то залезал, откуда-то спрыгивал, выбирался с раскрасневшимся лицом из чащи кустарников, лаял по-собачьи, стараясь спугнуть дроздов, чьи желтые клювы прочерчивали полумрак сосен. В волосах у него запутались травинки, колени были перепачканы грязью.

Жозеф огляделся. Здесь было все, что необходимо для счастья. Что нужно еще, кроме этого щедрого довольства, где сама радость бьет через край?

Здесь не было торжественной красивости имения Планти. Здесь все было ему по плечу, все по его мерке. Еще несколько усилий, и эта усадьба вполне подошла бы его привычкам буржуа, которого роскошь пугает не меньше бедности.

Но вот Жюстен отыскал низенькую изгородь, которая граничила с песчаной площадкой. Человек в бархатной куртке копался в земле, изредка похлопывая себя руками, чтобы согреться.

Жозеф подошел тоже. На них дружески взглянули участливые, приветливые глаза. Человек был уже сильно в летах, на щеках его играл тусклый старческий румянец. Он заговорил с ними сразу же, точно со своими. Подобно тому, как Жозеф не сомневался в том, что он с детства, всю свою жизнь знал эти сосны, эту траву, этот домик, это зимнее утро, – так и старик, казалось, ни на минуту не колебался признать в этих путниках своих давних знакомцев.

– Славный денек. Пришли осмотреть?

– Да нет, мы просто гуляли. Мы здесь вообще в первый раз.

– Недурное местечко. Как по-вашему?

– Прекрасное, – поспешил ответить Жозеф, восхищенный этой неожиданной поддержкой со стороны.

– Вот землица только подкачала.

– А что, разве земля плохая?

– По правде сказать, сплошной песок. Но под овощи сойдет.

– Эти поля ваши?

– Нет, какое там. Я фермер. Арендатор.

Он бросил на Жозефа проницательный взгляд.

– Значит, пришли смотреть, а?

– Да нет. А что смотреть-то?

– Так, значит, не хотите смотреть? – продолжал старик, как-то чересчур весело взглянув на Жозефа.

– Разве дом продается? – спросил тот, и сердце его замерло.

– Продается. А вот если вы купите, тогда не будет продаваться.

– Да, – серьезно переспросил Жозеф. – А сколько же за него просят?

Старик не мог притушить лукавого блеска своих сереньких глазок.

– Побольше, чем имеется у меня, и, уж конечно, поменьше, чем есть у вас.

Жозеф расхохотался:

– Ну, знаете, не ручайтесь. Это еще как сказать. Нет, серьезно, сколько просят?

– Бенэм, нотариус, лучше моего вам объяснит. Участок-то. видите какой. Не желаете ли осмотреть дом? – обратился старик к Жюстену, как к более благоразумному из двух своих собеседников. Ясно было, что он разговаривает с ними не столько для пользы дела, сколько для собственного развлечения.

…Они вышли из передней на крыльцо, унося с собой тот единственный, неповторимый запах пряностей, тишины и уюта, который пропитывает каждый уголок старых шкафов и заброшенных домов. Оба – и Жозеф и Жюстен – никак не могли опомниться.

– Ты хочешь его купить, скажи, дядя Жоз? А дедушка не рассердится? Вот здорово будет, да? Ты только посмотри, какая аллея!

И он куда-то умчался.

«Шесть комнат, большая кухня, две кладовки, погреб и чердак. Три гектара лугов, песка и леса», – размышлял Жозеф. И, представив себе эту картину, он вдруг убедился, как легко и просто, без всяких хлопот, укладывается вся его жизнь в эти рамки.

Жозефу все-таки удалось в конце концов выпытать у старика цену: нотариус Бенэм говорил что-то о двенадцати тысячах, значит, можно будет сойтись на семи пли восьми. Усадьба Пасс-Лурден ждет покупателя уже седьмой год, и старик соскучился без соседей – не с кем словом перемолвиться. Он намекнул, что не прочь присматривать за садом, не говоря уже о кроликах, овощах; а старуха его всегда может постирать. Сам он снимал за тридцать экю участок земли, вернее, песка, и кое-как перебивался. Позвякивая ключами, старик указал им чуть ниже тропку, которая вела через речку Оксане, мимо усадьбы господина Лепленье, прямо в Вандевр. Наконец он величественным движением руки дал им понять, что беседа окончена.

У Жозефа от бесконечных разговоров шумело в ушах. Рядом с ним суетился Жюстен. Будь он собакой, он уже давно бы высунул язык.

– А мы придем сюда с Лорой, скажи? Сегодня же придем, да?

Было одиннадцать часов. Они долго брели лугами по схваченной морозом шуршащей траве, пока наконец не дошли до камня, отмечающего границы Пасс-Лурден.

– А у нас будет лодка? Вот здорово! Настоящая лодка, да, дядя Жоз?

Но то, что должно было произойти, произошло. Возле деревянного моста Илэр поил лошадей, в одной из них Жозеф признал полукровку, на которой в тот роковой день промчался мимо перевернувшегося кабриолета господин Лепленье в своем легком фаэтоне.

Верный слуга повернул к путникам сияющее радостью лицо («Странно, почему это все так радостно меня нынче встречают», – подумалось Жозефу) и пригласил их без дальних слов в усадьбу. Барин что-то пишет, барышня играет на рояле, гости не помешают.

Двадцать лет службы у господина Лепленье убедили Илэра, что единственное желание мужчины, сидящего за письменным столом, и девицы – за роялем, чтобы кто-либо или что-либо оторвало их от этой проклятой повинности.

Впрочем, на сей раз Илэр оказался прав. Господин Лепленье считал вполне закономерным, что все должны любить то, что нравится ему самому, – вот почему он не удивился той поспешности, с какою его дочь закрыла крышку рояля, чтобы встретить гостя.

Все складывалось как нельзя лучше. Жюстен позволил себя расцеловать в обе щеки, но прежде чем вспомнить о котенке, заговорил о Пасс-Лурдене.

Прошел час, а Жюстен с дядей все болтали и болтали, забыв о приличии и времени. Их не смутило даже то, что встревоженная Франсина, жена Илэра, уже трижды заглядывала в полуоткрытые двери.

Наконец Элен вышла из комнаты и тут же вернулась. Увидев надутое лицо отца, нетерпеливо поглядывавшего на часы, она неприметно улыбнулась.

– Ну, все готово. Вы останетесь завтракать с нами.

Дядюшка и племянник в смятении поднялись. Но никакие возражения не помогли. Господин Лепленье, презрительно фыркая носом, заявил:

– Какого черта вам идти, не знаю. Уже половина первого.

Сконфуженный Жозеф принужден был согласиться. Хозяин дома ухватил Жюстена за плечи и потащил его к столу. Под взглядом Элен, помимо ее воли, помимо воли самого Жюстена, все извинения замерли на его устах.

Господин Лепленье от души радовался такому решению вопроса, поскольку оно позволило сочетать его привычки с неожиданным развлечением, и находился в отменном настроении. Хотя бабушка Сара была прекрасной кулинаркой, Жюстен не мог не понять, что здесь кормят совсем по-особому: к столу, например, подали крутые яйца, начиненные (хотя никаких дырочек видно не было) рубленной зеленью, под белым соусом, в меру приправленным пряностями. Фаршированные лещи из Оксанса тоже явились для него откровением. Нехитрая с виду и умеренно острая смесь из белых грибов и томата подготовили его нёбо, как подготовляет природу весна к приходу лета, к принятию чудесного филе, замаринованного в вине и приправленного разными разностями. А когда под конец появился шоколадный остров, окруженный, как и подобает всякому приличному острову, прохладительным морем ванильного крема, Жюстен принужден был заявить после третьей порции, что четвертую он ни за что не осилит. В заключение всего господин Лепленье попотчевал его старым бургундским еще доимперских времен и, к великой досаде дочери, стал рассказывать одну за другой свои скучнейшие истории.

Жозеф был достаточно воспитан, для того чтобы не слишком церемониться за столом, и в то же время внимательно слушал речи хозяина. Он заговорил о Пасс-Лурдене.

– Я там бывала. Прелесть! – горячо подхватила Элен. Жозеф покраснел, а господин Лепленье важно изрек:

– Вам следовало бы купить эту усадьбу.