Слюнявый потер запястье, отступил подальше и, потеряв интерес, стал отряхивать запыленные штанишки.

— Жить охота, — равнодушно сдался обанашованный Нарк, — ой, как охота.

— Про «Мешка» забыть. Хату прибрать. Порядок навести. Жратвы накупить. Аленка, ты со мной, — отдавал распоряжения Пашка.

Пепел равнодушно пробежал взглядом по полкам, на которых теснились бадьи с цветами, хотя подспудно признал — умеют черти показать товар лицом, если хотят. Подсвеченные неоном брызги переливались на нежных лепестках обязательных для ассортимента роз, необязательных кремовых лилий и совершенно неожиданных крапчатых экзотических уродцев (орхидеи?). Пахло пыльцой и прелью, не здоровый луговой воздух, который хочется вкушать полной грудью, а суррогат, словно в теплице. Цветочный магазин — кладбище цветов, где им отдают последние почести, выраженные в рублях.

Не любил Серега сопливостей, но что делать — стоило напомнить о себе не побеспокоенной после турне Инге, прислав букетик с запиской на тему «Навалились дела, расхлебаю — позвоню, встретишь в том самом отпадном лиловом платье». А, кроме того, свиданку с зубастой капитаншей следовало обставить по высшей ставке, это его последний шанс найти союзника.

Рядом, перед прилавком, грузно навалившись на стойку, толстый бородач решал вопросы доставки с ушлым продавцом, маленьким чернявым фраерком крысиного вида, похожим на Вуди Аллена.

— Розы в коробку, а за кактусом мои люди приедут к ночи. И главное — мне нужны иглы.

Фиалки и родендроны отражались в оклеенных зеркалами стенах. От пурпурно-розового, фиолетово-пронзительного и зелено-изумрудного рябило в глазах, парниковая духота пропитывала ворот рубашки сыростью, но чужие слова зацепили внимание Пепла. Продавец заботливо перевязывал кокетливой алой ленточкой продолговатую коробку. Розы, очевидно, были крепки и увесисты. Продавец не удержал коробку, одним углом ударив ее о столешницу. Розы тихонько звякнули шипами.

— Помилуйте, я же не держу иглы контейнерами. Надо заказывать.

— Заказывай.

— Сколько?

Бородач опасливо покосился на Пепла. Сергей сделал вид, что вовсю поглощен букетом белоснежных хризантем, распальцовкой торчащих из псевдокитайской вазы. В уме Пепел держал мысленно сфотографированного заказчика и сканировал сверху донизу. Борода и патлы в формате, который получается, если лелеять себя в модных парикмахерских салонах, но от случая к случаю. Бородач — не случайный чел, а привыкший к достатку — вон как рыхло держит в ладони стопку пятисоток. Кроме того, борода и патлы — шикарная вещь, если при необходимости мгновенно раствориться их скромсать под корень.

— Парочку.

Продавец присвистнул:

— Ого! Этак вы весь город утыкаете!

— Это уже не твои проблемы.

Продавец стушевался. Повадки услужливые, но морда продувная, ехидная. Бородач поднял коробку будто гирю, положил в большую спортивную сумку и, не попрощавшись, вышел из магазина, звякнув медным полуглухим колокольчиком. Как ни был кругл бородач, одежку, солидную по ценам, но неброскую, он носил еще на пару размеров просторней. Под таким зонтиком арсенал спрятать можно. И ботиночки — с резиновым ходом — бесшумные.

— Чего желаете? — обернулся продавец к Пеплу.

— Розу, — наугад бросил Пепел, надеясь поймать жаргон, прежнее равнодушие превратилось в пшик, здесь занимались товарами, в которых после повторного исчезновения младшего Лунгина Пепел нуждался чрезвычайно.

— Такую? — продавец вытянул из бадьи варварски роскошный цветок с миллионом чайных оттенков.

Пепел посмотрел на барыжку удивленно и недовольно, до кучи вспомнил ногти отчалившего бородача: желтые, конопляным, сиречь, ружейным маслом пропитанные.

— Крупнее. И новую. И чтобы шипов полный ствол.

Продавец улыбнулся уже дружелюбно, но еще насторожено. Его улыбка отразилась в тысяче зеркал, смешавшись с фальшивым блеском бисерных капель.

— Простите, а вам рекомендовали мой магазин?

— А кто сейчас ходит за покупками без рекомендаций? — Пепел улыбнулся в ответ так, будто прикупил двух тузов.

— И кто, простите, этот рекламодатель? — глупо хихикнул продавец, словно его пощекотали под мышками. Выступившие на лбу капли пота вряд ли объяснялись властвующей в магазинчике влажной духотой.

— Безвременно нас покинувший Эсер, — пожал плечами Пепел.

Лицо продавца приняло очень серьезное выражение, будто у подкрадывающегося к задранной антилопе грифа-падальщика, на которого оглянулся лев.

— Одну минуту. — Он нырнул за перегородку и провозился там минут десять. Вернулся с такой же коробкой, какую вручал толстому бородачу, и так же брякнул ее на прилавок перед Пеплом. — Примите мое сочувствие. Еще что-нибудь?

— Хотелось бы цветочков простеньких, полевых… Штучек пять. Ручных. И лучше желтых, как лимон.

— Желтый цвет — к разлуке, — пропел продавец.

Пепел недобро ухмыльнулся, еще это называется «улыбнулся со значением». Продавец слетал за перегородку и, вернувшись, шлепнул на стол пять маленьких коробочек. На каждой романтично читалась надпись «Кактус Mammillaria applanata».

— Еще что-нибудь?

Пепел не отказался бы от хорошего ствола. Но рисковать, не зная наверняка нужных слов, он опасался, и поэтому кинул тривиальную фразу:

— На ваш автоматически безупречный вкус.

Продавец не удивился. Его узкое лицо просияло. Воровато оглянувшись, хотя в магазине никого не было, он смотался в третий раз на свой невинный склад. Вернулся, заговорчески сопя, бережно и любовно опустил на стойку ярко-зеленую коробку:

— Зеленый — цвет жизни… — сказа он, проведя пальцем по крышке, как в эротических фильмах, и неожиданно на секунду приподнял ее. На дне коробки гордо покоился пустынный орел сорок пятого калибра, спутать который нельзя было ни с одним другим пистолетом. Чудо современной баллистики вызвало у Пепла ироничную дрожь где— то в предплечьях. Хотя никогда раньше он не испытывал особо пламенных чувств к огнестрельному оружию, оставаясь верным старой доброй выкидухе.

— На сегодня остановимся.

— С Вас три пятьсот.

— Евро?

— Это аренда офисных помещений в евро, а у нас солидный бизнес, — счастливый, что приобщен к большому делу, позволил себе приказчицкую шутку барыжка.

Мысленно любуясь новеньким, только что мелькнувшим перед глазами «Магнумом», Пепел подавил привычное желание уйти не расплатившись. Рука покорно полезла в лопатник и, не глядя, почти опустошила его, прощайте, денежки «Формулы-1». Настроение у Пепла ощутимо поднялось.

— А пакетика у Вас не найдется?

— Сколько угодно.

Продавец понимающе глянул, и вытащил из-под прилавка большую дорожную сумку.

— Заверните, — приказал Пепел.

Сервис был на высоте: покупки завернуты, уложены, упакованы, сумка застегнута. Довольный Сергей Ожогов направился к выходу.

— Простите, с вас…

Пепел медленно обернулся — опять взгляд льва на оборзевшего грифа-падальщика.

— За пакетик, — скис продавец, — двести восемьдесят рубчиков…

— Ты насчет рубчиков-то не зарекайся.

Ответом было покорное молчание. Пепел не спешил двигать, припомнив что-то:

— И кстати…

Продавец насторожился, предчувствуя неладное.

— Эту вязанку, — Пепел ткнул пальцем в пучок белых лилий, — моей девушке, улица Бухарестская, двести двадцать, сто семьдесят три. А эту, — палец выцелил бадью с веером алых роз, — Васька, Одиннадцатая линия, сорок четыре, шестнадцать.

Пока капитан Павлова прихлебывала раскаленный кофе, размышляя о только что проведенных разговорах и их возможных последствиях, тузы теневой медицины на повышенных тонах решали вопрос об экстренном саммите. Не успела капитан Павлова спрятать в стол протокол последнего на сегодня допроса, а ее непутевые коллеги слинять на второй обед, цех на задворках Балтийского вокзала постепенно стал наполняться участниками саммита. В этот раз никто не стремился встретиться в ресторане, не было настроя на спокойную беседу под пузырь старого доброго Хэннесси.