— Стой, стрелять буду! Принять к обочине и приготовить документы!

Но недооценил старшина дряхлого фашиста — над креслом взвилась черная точка, зависла на миг и взорвалась. За ней взлетела вторая. И еще, еще… Гранаты. Ах ты старый пень, почти в центре города! Уворачиваясь от бедовых осколков, Кучин наддал. Бежать приходилось зигзагами — смерть так и роилась вокруг, вздыбливала асфальт торосами, бросала в лицо мокрый снег и раскаленный металл, разрывала барабанные перепонки грохотом и треском.

«Уйдет ведь, ай-ай-ай…»

Кресло опрокинулось, воздушные шарики жизнерадостно запрыгали на веревочках, отбрасывая цветные тени, один лопнул. Борман вывалился из кресла пельменем и проворно пополз на руках, волоча грузную тушу, будто рак-отшельник свой домик. Кучин, пыхтя, навалился сверху:

— Гражданин Борман, вы арестованы!

— Сгинь, нечисть! Почему тебя не поразили мои ракеты?!

— У меня в пломбу вмонтирован прибор опознавания «свой-чужой». Ты ведь палил русскими ракетами?

— Ненавиж-ж-жу!!!

Неожиданно ловко Борман вывернулся из не очень-то и сильного захвата Кучина (старик все ж таки, уважать надо), хлопнул себя по безвольной ноге — и в грудь мегатоннику выстрелил тонкий клинок стилета. Повезло старшине, что он для согрева надел под куртку ЛТО свитер с ползущими по груди варанами, найденный в кабине «Боинга». Пробил куртку, но застрял в варанах, не ужалил иноземный металл русскую плоть… Тогда стилет со щелчком юркнул обратно в ляжку, и из распахнувшегося разреза на брючине показалось короткое дуло. Инстинкт швырнул Кучина в сторону, очередь игольчатых пуль ушла в небеса…

Старшина поймал дрыгающуюся ногу в захват, заломал — и с ужасом понял, что нога отчленяется от тела, словно хвост ящерицы. Борман зарычал в бессильной ярости.[150] Отбросив фальшивую ногу в сторону, облепленный снегом по маковку Кучин потянулся к горлу несостоявшегося мирового правителя, но на полпути осекся и неожиданно для самого себя прыгнул в сторону.

Зачем он это сделал, старшина и сам не смог бы ответить… Впрочем, он понял это через секунду — одновременно с герром Борманом, который вместо мегатонника увидел нависшую над собой черную плоскость в полнеба. Мартин тоненько, страшно заверещал и вытянул вверх обе руки, точно пытаясь заслониться от неизбежного:

— Вас? Вас ис дас?! Найн!!!

— В сторону, в сторону, уползай, быстрее! — заорал Кучин. Но было поздно.

Исполинская плита медленно и равнодушно опустилась на Мартина Бормана, втемяшивая в лед и старика, и опрокинутую инвалидную коляску, на миг застыла, и пошла вперед и вверх.

Брошенный людьми, но не остановленный стальной монстр продолжал свое величественное шествие к вокзалу. Не успеет.

Двадцать восемь секунд.

Герда не успела испугаться, потому что пугаться дальше было некуда. Мимо просвистело некое темное тело, рвануло ее за воротник, она разжала руки, и желудок тут же подскочил к самому горлу. В Диснейленде она каталась на Русских горках — ощущения были очень похожими… Вот только по окончании аттракциона ждал ее не добрый дедушка с леденцами в руке, а беспощадный асфальт чужой страны. Герда крепко зажмурилась, ожидая последнего удара, после которого ее встретит мамочка и поведет навстречу Свету…

Ударилась она не больно, но все же ощутимо, даже дыхалку перехватило. В рот набилась какая-то солено-холодная пакость, глаза залепило, девушка забарахталась, но тут кто-то рывком поставил ее на ноги, помог смахнуть снег с лица. Валера. Милый, либер Валерочка!

— Любимая, ты цела? — с беспокойством спросил простой русский паренек. — Ты жива, единственная моя?

— Валера, я согласна! — Она, проваливаясь по колено в снег, бросилась в ласковые объятия. — Я готова в радости и горе!..

Оказывается, оба — и Герда, и Валера — приземлились в сугроб, будто специально выросший возле стены Московского вокзала… Впрочем, случайно ли? — неподалеку от сугроба остывал с выключенным мотором давешний снегоуборочный кар.

Одиннадцать секунд.

— Точно в яблочко. Поздравляю с удачным приземлением, Синдерелла, хороший сугроб смастрячил… Ладно, хватит прохлаждаться, старый Новый год проводить не успеем.

Валера и Герда обернулись на голос. От стены отлепилась коренастая фигура, вразвалочку, неторопливо направилась к павшим влюбленным.

— Илья! — радостно воскликнул Зыкин. — Ты откуда? Познакомься, моя невеста!

— Закончил пораньше, вот и решил посмотреть, как у тебя дела… — И добавил тихо, чтобы внучка не слышала: — Герр Мюллер упокоился с миром.

«А я в таком растрепанном виде», — надула губки Герда, и сдержанно поздоровалась с другом Валеры.

— И вам не хворать, барышня, — сказал Илья Кучин и протянул ей плоскую флягу. — Ну, за удачное завершение операции. — Он подозрительно оглядел соратника. — Надеюсь, удачное, да, Синдерелла? Сапоги где?

— Ах ты ж, мать моя!..

Пять секунд.

Валера схватил обоих за рукава и толкнул под укрытие стены, сам вжался рядом.

— Ща посмотрим, удачное или нет…

— Сапоги где, я спраши?!.

И тут жахнуло, вдарило и долбануло.

Короче, вспыхнуло так, что… как будто… Нет, не так. Ну, вот представьте себе, что… Нет, наш убогий язык не в состоянии описать силу и яркость последовавшего всполоха. Кто видел ядерный взрыв или вспышку сверхновой, тот еще, может быть, сумеет представить себе это и понятливо покивать головой. Потому что любые слова тут бессильны. Гигантская, размером с аэростат, шаровая молния взошла над Московским вокзалом, вспухла, вздыбилась и… рассосалась.

Только стрелки на башенных часах мертво обвисли на полшестого. А брошенный кар самозавелся и тихо почапал бодать опостылевшую снежную кучу. В ближайших домах вырубились пробки. А стоящая у вокзала наряженная трехметровая елка наоборот вспыхнула огнями святого Эльма. По всему городу заголосила потревоженная сигнализация оставленных на ночном приколе автомашин.

…Когда все трое поднялись на ноги и проморгались, все уже было кончено. С неба, вперемешку с белым снегом, кружась, опускались черные лоскутки копоти.

— Ну, вот и алес, — Валера преспокойно отряхнул ладошки. — Хороший индеец, как говорится, — мертвый индеец.

— Что… что это ты сделал? — Кучин поковырял пальцем в ухе, еще не придя в себя от грохота, отголоски которого лихорадкой оконных стекол пугали гуляющих вдоль Невского граждан.

— Эй, пацаны, где петарду купили? — восторженно приплясывал вывалявшийся в снегу гражданин.

Валера пожал плечами:

— Да ничего особенного. Поменял местами контакты в сапогах, делов-то… — Он повернулся к Герде и ласково взял ее лицо в теплые ладони. — Девочка моя, ну зачем ты полезла в драку с этим мерзавцем? Я бы и сам управился…

— Валерочка, я от своих вредных привычек обещаю исправиться. Ну разве что изредка оголенный провод к домашним тапочкам…

— Меня Илья давно приучил с койки мимо тапочек прыгать. Летом отвезу тебя в Калининград к дедушке, с тигром Маркизом познакомлю.

Кучин открыл рот… и закрыл его. Помотал головой:

— Погоди… Не понял! Ладно, потом расскажешь, семь минут до 2002 года, а мы ни в одном глазу.

Зыкин тяжело вздохнул, нехотя оборачиваясь к другу, но тут Герда схватилась за живот:

— Либер Валера, я как-то странно себя чувствую. Мне кажется, что у нас будет…

Живот девушки вдруг запел голосом Мазаева:

— Что ты ела в последние полчаса? — встревожился Зыкин.

— Этот подлец заставил меня проглотить маячок. Многофункциональный. — Покаялась невеста жениху.

— Электро-магнитный импульс, — буркнул Илья.