А герр Варштайнер заученно строил фразу за фразой:

— …В северном полушарии расположено около пятидесяти тысяч крупных городов и, благодаря ключам управления синоптической бомбардировкой, мы последовательно вызовем на данных участках суши аномальные перепады давления, что выведет из строя бортовые высотомеры «погодной» авиации и вызовет вспышку сердечно-сосудистых заболеваний у престарелых руководящих кадров. Далее, подчинив себе высотные воздушные потоки, мы изменим вертикальную структуру атмосферных фронтов. Искажение традиционного рисунка глобальной циркуляции атмосферы вызовет в точках нанесения ударов обложный ливневый сорокадневный дождь с, я подчеркиваю, ПОСТОЯННО действующими погодными катаклизмами типа смерч-шквал-торнадо и пяти — десяти сантиметровым, я имею в виду диаметр, градом. Проигрыш ситуации на компьютере предсказывает разрушение всех строительных объектов в зонах атак на 80–90 %, то есть больше, чем в Хиросиме. Более того, следует ожидать активизации таяния паковых льдов Ледовитого океана и смещения Гольфстрима. Остальное довершат эпидемии.

А в это время в другой каюте спешащего в Россию «Боинга» Кортес выхаживал перед прикованной к стене Гердой.

— Кто тебя просил убивать тетю Женевьев? — хныкала пленница.

Кортес слышал только себя. Добывая ключ номер два в Гималаях, он застудил зубы, и теперь боль сладко разливалась по челюсти. Это было именно то, что сейчас нужно — пьянящая боль, которая поможет победить.

— Твой дед — просто поддерживаемый лекарствами живой труп. Согласен, над ним работали лучшие врачи, и уже трижды ему пересаживали клонированные почки, но чтобы стать властелином мира, этого мало.

— Ты убил тетю Женевьев, переменив местами бокалы. Это не честно. Она выпила твой яд! — хныкала звездой распятая кандалами Герда. Она могла только глазами провожать индейца, но сколько благородной ненависти пылало в этих глазах!

Кортес слышал только пульсирующую боль внутри челюсти. На вкус боль была словно коньяк столетней выдержки.

— Зачем улитке раскраска ягуара? Зачем тому, кому по ночам грозит пальцем Гребаха Чучин, мировое господство? Предел старика — отдать приказ по синагогам пришивать обратно отрезанную крайнюю плоть. На самом деле твой дед появился на свете, чтобы вернуть мировое господство некогда правившим обозримым миром ацтекам и майя, чьими потомками по праву являются бороро. В этом его предначертание. Ацтеки и майя — вот кто умел внушать ужас покоренным народам. И я могу взять тебя в дивный новый мир и посадить на троне рядом с собой. Если захочешь, я назову тебя королевой.

Герда улучила момент и плюнула в лицо проходящему мимо Кортесу. Жаль, что ее слюна была не серной кислотой. Кортес на секунду вынырнул из сладкого опьянения собственной болью и посмотрел на пленницу, как гриф на падаль:

— Такой ты нравишься мне еще больше. Шелковым платком с индейскими узорами Кортес промокнул лицо. — Плевок — это поцелуй змеи. Змея — древний символ бороро. Но, глупая белая девочка, я тебя предупреждаю, не переборщи. Пока, ты единственный человек белой расы, к которому у меня нет ненависти. Я испытываю к тебе любовь, но от любви до ненависти один шаг…

— Приступаем к «дозаправке» в воздухе, — Кучин за плечи вывел Валеру из кабины пилотов, — Расклад такой. Ты прыгаешь первым, высаживаешься где-нибудь в районе элеронов правого крыла. Только утерянную бляху я тебе никогда не прощу, — сурово насупил брови старшина.

Салон пропах керосином до рези с обратной стороны глазных яблок, но покидать этот милый вонючий бурдюк с керосином совсем не хотелось. Валера почувствовал, как его ноги обрели непривычную ватность и стали предательски подгибаться в коленках.

— Без парашюта?

— Я тебе его что, рожу? Не перебивай старших. Нейтрализуешь охрану и откроешь бортовой люк любимому дедушке. Торжественная музыка и ковровая дорожка не обязательны, — и добавил уже без ерничанья, — Понимаешь, зема, я думал, это нормальный автозаправщик, типа нашего Ил-78, с системой «шланг-конус». По шлангу ты бы на тот борт, как канатоходец в цирке. А у этих мамонтов древняя фигня типа телескопическая штанга длиной всего 17 метров. Прокол.

— А как я проникну с крыла на борт? — чувствуя, как гаденький страх вытесняет благородный стыд, снова залился краской Валера.

— Ты Зикин, словно мешком трахнутый. Откуда я знаю? Дедушка приказал, ты должен исполнить. Попробуй открыть грузовой люк или проникнуть на «Боинг» через люки для шасси. Если застрянешь снаружи дольше, чем на десять минут, черт с тобой, прыгай в океан, пока в эскимо не превратился. Доберешься до ближайшего берега, кажется, это Мадагаскар, и строевым шагом марш в родную часть. За то, что не выполнил дедушкин приказ, будешь неделю сортир зубной щеткой драить.

Зыкин не перечил, стоял перед старшим тише воды, ниже травы. Но куклу не бросил. Кучин, взбычив жилы, приналег плечом, крякнул и взломал гидрозапор люка.

Забортная пустота жадно накинулась на мегатонников, выравнивающееся давление шарахнуло по ушам, будто ошпарило. В тесный салон ворвался ледяной кинжальный ветер, взвихрил какие-то тряпки и накладные на отпуск горючего, искромсал в труху. Красавец «Боинг» следовал тем же курсом ниже на 500 метров и отставая на 200 метров. А перламутровые облака ластились и покорно кололись о щетину солнечных лучей.

— Ну, пошел, парашюта у тебя нет, так что можешь не бояться, что он не раскроется.

— Погоди, это вроде бы не тот «Боинг», на котором Борман.

— Ой, Валерка, не надо только излишне бздеть, — Илья развернул молодого бойца лицом к омуту распахнутого люка и вытолкнул в лазурное небо пинком под зад, словно обыкновенный инструктор обыкновенного начинающего парашютиста, — Океан, не суша, промажешь, нос не расквасишь.

Пустота облизала кожу морозом. Валера, отделился, держа ноги на ширине плеч, прогнулся, грудь вперед, руки вниз и чуть назад. Студеное ничто просочилось под хлипкую униформу. Продолжая прогибаться, Зыкин отвел голову назад и чуть вроде как присел. «Оттопырил» зад. Вид у него получился дурацкий, дальше некуда, как и положено в одной из самых надежных поз фристайла[115] — «позе курицы».

«Боинг» рос в размерах, будто на волшебных бобах. Максимально прогнутый торс Зыкина понижал сопротивление воздуха и ускорял падение. В то же время, низ туловища создавал сопротивление воздуху. В результате тело плавно повернулось головой вниз. И непроглядно синий океан стал далеким. Но со страшной скоростью приближающимся потолком.[116] А подлый, коварный, мерзкий страх покинул падающую человеческую букашку, будто не хватило выдержки самому сопровождать прыгуна до фатального или счастливого финиша.

Кучин отметил, что боец без глупостей тут же взял прицел на аэробус, скупо улыбнулся и стал мурлыкать под нос песню собственного сочинения «Слава холестерину» на музыку группы «Наутилус»:

Все таки из этого сопляка получится добрый мегатонник, конечно же, под бдительным руководством, думал Илья, возвращаясь в кабину. Здесь он проверил показания приборов. Странное дело, ему самому не очень хотелось прыгать. Уж не сдрейфил ли старшина?

Курс — на столицу Йемена. Высота десять тысяч над землей, кислорода за бортом по минимуму, как бы Зыкин не переусердствовал. Сначала Илья задал автопилоту новый курс — правее на двадцать градусов, а за тем открыл заглушки топливных баков. Высокооктановый авиационный керосин начал стравливаться в пятый океан, и позади рулевых секций хвоста расцвела безумно красивая радуга. Когда топливо кончится, безопасный авиазаправщик обретет покой где-нибудь у берегов Ирака.