— То-то. А я, пожалуй, поработаю малость.

Довольный собой старослужащий отошел к огромному пню и несколькими взмахами рукавицы освободил от снежной шапки покоящийся на пне предмет.

Это оказался простенький второй «Пентиум», укрытый от снега полиэтиленовой пленкой. Провод питания компьютера тянулся к похожей на колесо проволочной клетке, замаскированной жухлыми косичками брусники. Куском проволоки к клетке было присобачено полено. Да нет, не полено, потому что со стороны клетки в деревянном чурбане виднелось дупло.

На всякий случай Кучин еще раз обмахнул компьютер рукавицей, сгоняя последние снежинки, и даже осторожно подул на клавиатуру. Рукавица была особая. С отдельным указательным пальцем. Чтобы на курок нажимать.

— Ну как клев? — весело поинтересовался старший. И не дожидаясь ответа скомандовал: — Ты, Синдерелла, давай не филонь. Сказал дедушка электрических угрей наловить, — значит, должен в лепешку разбиться, а наловить. А то белки слишком дорого обходятся. Орешки, чай, импортные, всю прибыль сжирают.

Зыкин скривился. Не любил он, когда коллеги-мегатонники его Синдереллой звали. Обидное прозвище все-таки. Но поделать с этим ничего не мог: после успешно проведенной им операции, связанной с реноме Билла Клинтона,[2] кличка прилипла к нему как банный лист и даже попала на первую страницу Личного дела рядового Валерия Зыкина — в графу «Кодовое имя».

Кучин склонился над клеткой и из пестрого целлофанового пакетика принялся сыпать внутрь фисташки.

— Цыпа-цыпа-цыпа…

Одна за другой из дупла в клетку-колесо выпрыгнули три пушистых рыжих зверька и дружно накинулись на кормежку.

— А что? — позволил себе вопрос Зыкин, не отрываясь от манипуляций со спинингом. — Опять кризис?

— Не похоже, — любуясь белками, задумчиво протянул Кучин и снял вторую рукавицу. Рукавицы положил на пенек слева от компьютера. — Просто Международный Валютный Фонд Аргентине в кредитах отказал. Говорят, сперва нужно Бразилию на ноги поставить.

Белки крутились в колесе все быстрее. Замерцал, начал наливаться светом экран монитора — затянутый морозными узорами, как вологодскими кружевами. Через сотовую связь Кучин вышел в Интернет, набрал адрес Токийской биржы и погрузился в анализ движения акций. Йена падала, Евро росло, доллар еще не очухался после Бена Ладена.

Стуча толстыми пальцами по клавишам компьютера и не отрываясь от экрана, боец продолжал парить салабона:

— А потом, как угрей наловишь, за игрушками сгоняй. — Что-то привлекло его на экране, и Кучин недовольно буркнул сам себе: — Опять Бразилия! Свет клином сошелся на этой Бразилии!

— Какими еще игрушками?

— Какими-какими! Новый Год через неделю, забыл? А чем мы елку украшать будем? И елку ты какую-то дохлую притаранил. Лысая, куцая… Эх, Зыкин, учить тебя и учить…

Сквозь шторы падающего снега пробился далекий рокот мотора.

— Тьфу ты, пропасть! — в сердцах воскликнул Кучин и хлопнул рукавицами оземь. — Ну не дадут поработать спокойно!.. Давай, Синдерелла, сворачивай рыбалку. Чует мое сердце, начальство пожаловали. «Ми-8мт», человек десять, судя по звуку двигателя. Будут теперь — «Равнение налево», «Равнение направо». А у меня тем временем акции медным тазом накроются! Повезло тебе с рыбалкой, земеля…

Он выключил компьютер, натянул перчатки и привычно принялся замаскировывать машину снегом. Белки шустро, словно прошли обучение в спецназе, попрятались в дупло.

Над лесом, сквозь пелену медленно падающего снега вяло проявлялось пятно вертолета, все четче, все больше деталей. Действительно, «Ми-8мт», грязно-зеленого цвета, с флагом России на фюзеляже, с укрепленными на балочных подвесках ракетными установками «УБ-16». Наклонив тупую морду, как идущая по следу борзая, он сделал круг над болотами и стал заходить на посадку. Черные зеркала воды в лунках пошли рябью, крошечные волны принялись лизать ледяные стенки. Вертолет завис над объектом; пропеллер мелко нашинковывал перемешанный со снегом воздух. Ветер свернулся в тугую спираль и шарахнулся в разные стороны. Толстые резиновые колеса коснулись ненадежного льда, скововшего Муринские топи.

Бортмеханик распахнул дверь и отдал честь генералу — дескать, мы на месте, прошу на выход.

В салоне вертолета было худо-бедно тепло и выбираться наружу не хотелось. Через «не хочу» Евахнов, одернув подбитую мехом летческую куртку, отважно ринулся наружу. Больно ударился плечом, чуть не сорвал генеральский погон о какую-то фиговину и чуть не потерял с головы папаху. Не привык он к вертолетам. До того, как его бросили на объект У-18-Б, он в чине полковника командовал где-то на северо-западе России питомником собак — истребителей военных объектов.

Однако после трагической гибели полковника Громова, начальника бывшего объекта У-17-Б, Генштаб назначил на эту должность его, Евахнова. А что? Характеристика безупречная, с людьми ладит, подчиненные уважают. Нехай поруководит самой секретной в России точкой. Категория два,[3] большое доверие! И приходилось Евахнову, уже в звании генерала, вертеться. Хотя обитателей объекта У-18-Б — мегатонников, «ничейных агентов», бойцов последнего рубежа — он, откровенно говоря, побаивался. И, в частности, не понимал, почему им позволяются всяческие поблажки.

Поднятое пропеллером снежное пшено искололо лицо и набилось за шиворот. Суеверно боясь, что бешено вращающийся пропеллер может зацепить, генерал вжал голову в плечи и отбежал на полусогнутых. Папаху пришлось придерживать рукой.

Следом за ним из вертолетного чрева выпрыгнули двое техников в ярко-оранжевых комбезах и принялись споро выгружать черные ящики. Руководящий ими из открытой двери зам по тылу полковник Авакумский выкрикивал распоряжения, но в оглушительном монотонном «уйоум-уйоум-уйоум» винта ни черта было не разобрать. Техники полковника не слушались.

Из снежной круговерти навстречу бегущему генералу вдруг вынырнул пепельно-серый ствол кривобокого дерева, к которому на уровне папахи был скотчем пришпандорен болтающийся на ветру листок с текстом. Генерал заинтересовано притормозил, прижал бумажку пальцем и стал читать:

«НА ТЕРРИТОРИИ ОБЪЕКТА У-18-Б ЗАПРЕЩАЕТСЯ: табакокурение, самогоноварение, алкоголеупотребление и последующее песнопение…»

Правильно, подумал Евахнов, порядок всюду прежде всего. Но глаза бежали дальше: «…а также: идолопоклонение, столоверчение, рулеткокручение, нефте-, золото— и газодобывание…» — генерал не понял — «…кровопускание, самолетовождение, канатохождение, шпагоглотание, бомбометание, стекловыдувание…» — генерал не поверил своим глазам — «…мочеиспускание, семяизвержение, собаковыгуливание, нарковкалывание, закононепослушание, уставонезанание…» — пышное лицо генерала стало наливаться кровью — «…костроразведение (в связи с крупновероятностью пожаровозникновения), а также фото-, кино-, видео— и девкосъемка (в связи с реальноопасностью спидозаразки)…» — генерал в ярости сорвал бумажку и во всю глотку заорал, перекрикивая оглушительный клекот несущего винта вертолета:

— Дневальный!!!

— Отделение, смир-р-рна! — рыкнуло из снежного бурана над самым ухом генерала.

— Это что такое, что такое это?! — затряс бумажулькой генерал — благо теперь он, щурясь от колючего снега, разглядел дневального — вытянувшегося по струнке рядового Зыкина. — Превратили армию в КВН, понимаешь!

— Зам по воспитработе приказал вывесить! — не моргнув глазом отрапортовал Зыкин, отстраненно гадая мозжечком, что сегодня будет на ужин — греча или макароны. Откуда-то на нем появился чистенький, новенький, с положенными по Уставу цацками полушубок. На рукаве — красная повязка дневального, на поясе — штык-нож.

— Родине нужны герои, а рождаются дебилы, — сбавил тон генерал Евахнов, не скрывавший нелюбви к бывшим политрукам, скомкал неуставной листок и попытался выбросить. Скотч прилип к ладони.

Генерал выматерился и со второй попытки бумажку победил. Ветер подхватил ее, закружил и умыкнул куда-то в снежную пелену.