Но дальше собственного обмороженного носа ничего не было видно.

Мир за пределами стылой пещеры исчез, утопленный в мокрой, густой и похожей на брунрик[29] субстанции. Она имела плотность ваты и струился вертикально снизу вверх. Она пробирала до позвоночника. Она напитала одежду и превратила непромокаемую куртку „Сосоn“ в губку. Она была непроглядно, одинаково серой — лишь светлое размытое пятно вверху, да темные треугольники горных пиков, проглядывающие сквозь этот туман, нашептывали, что мир никуда не делся, а солнце таки заступило на трудовую вахту.

Но что-то происходило в этом тумане — что-то такое, что заставляло сердце потомка викингов сжиматься от первобытного ужаса. Йоханнсон обернулся к товарищу. Кнут Юргенсон дрожал рядом, погрузив хмурый взгляд в густой кисель и завязнув в нем, как ложка. Странного обитателя пещеры рядом не было. Исчез. Когда — непонятно. Подонок.

Йоханнсон еще раз посмотрел на часы. Без четверти семь. Скорее всего, утра. Если только человек в меховой безрукавке не подсыпал в кукри какую-нибудь дрянь… Ингрид уже проснулась и жарит бекон на кухне в своей квартирке на Гамластане,[30] крошечной — но с видом на Королевский дворец… Юргенсон помотал головой.

Шведские разведчики проснулись час назад от холода. Буря угомонилась, и теперь умаявшиеся за ночь горы сонно дремали, окутанные туманом.

И в этом тумане бродили смутные тени, — шевелились, бормотали невнятно, всхрапывали недовольно, очень часто что-то выкрикивали неразборчиво, как на рыборазделочном заводе в шхерах, и звенели чем-то зловещие.

Йети, понял Йоханнсон. И жаркая волна прокатилась по его позвоночнику, разгоняя стужу. Это йети. Кнут был прав. Горные егеря в ловушке. А все оружие осталось в рюкзаках, покоящихся на дне ранклюфта. В кармане у Йоханнсона только „Service Six“ — детская хлопушка для снежных демонов, а сверхсекретное оружие Кнута против снежных людей вообще бесполезно… Курт машинально похлопал обмороженной рукой по карману. И горячий поток вторично обдал кипятком его позвоночник. Карман был пуст.

„Service Six“ — недурной револьвер для непрофессионала — на „Горбушке“ баксов за семьсот спихнуть можно. Но то на „Горбушке“, да и людей нужных треба знать, а на высоте пять тысяч метров при минус тридцати в условиях зыбкой видимости Кучин аж взопрел и охрип, толкая ствол. Уже и туман поредел, и стали различимы смурные лица шерпов-торгашей и шерпов-покупателей, стали видны острые, похожие на показания осциллографа вершины гор на горизонте, а чертов револьвер, позаимствованный у шведских боевых альпинистов, пока все так же лежал на снегу перед старшиной — не хуже и не лучше прочего товара, выставленного в этот воскресный день на высокогорной непальской ярмарке. Да уж, зарабатывать тысячи на Нью-Йоркской бирже через Интернет было не в пример легче.

Прапорщику Кучину деньги сейчас были не нужны. Да никто и не расплачивался на этом базаре ни долларами, ни рупиями — в расчет принималось вяленое мясо, сапоги из кожи яка и утепленные шкурой яка, копилки в виде толстого улыбающегося Будды с прорезью на спине, яркие бумажные зонтики, пергаментные свитки с рецептами тибетской медицины и тому подобное — короче, на перевале процветал натуральный обмен. Кучин для сугреву походя спер пузырь кукри и уже распланировал многоходовую цепочку обмена, в результате которой он окажется у цели задания, на вершине Эльбруса. Но для этого необходимо было спихнуть первую позицию: вороненый револьвер, пока не проснулись хозяева оружия и не устроили сопливый скандал.

Мегатонник отхлебнул кукри из заиндевевшей бутылки, в который уже раз набрал полную грудь колючего убогого кислородом воздуха и заговорил речитативом, старясь, чтобы его соло выделялось среди жалобного хора продавцов всяческого хлама:

— А вот кому револьвер, самый лучший экстерьер! На курок нажимаешь, врага убиваешь! Он мороза не боится и в хозяйстве пригодится! Лучше даже пистолета, круче для мужчины нету! „Сёрвис сикс“ шестизарядный, девятимиллиметровый!

— Амулеты от снежных демонов Алсу! — надрывался рядом старый раскосый непалец в гетта на меху и порванном на плече ватнике, и тряс связкой уродливых ожерелий. Торговля и у него шла неважнецки, не сезон. А наличие рядом продавца-стихоплета резко снижало и без того мизерные шансы заработать сегодня. Непалец недобро косился на Кучина.

В багровых лучах окоченевшего солнца облака перетекали через оскалившиеся белоснежными клыками вершины. И казалось, что это струится кровь. Другие облака, не в силах перевалить через горы, лишь выглядывали из-за снежных шапок. Эти облака напоминали Илье только проснувшихся, не совершивших утренний макияж распатланных блондинок. Третьи облака смутно маячили на горизонте, сизые и неконкретные, будто фотографии из космоса штаб-квартиры АНБ США[31] в Форте Мид.

— Рукавицы, а вот кому рукавицы из бараньего меха!.. — неслось со всех сторон. — Купите немного травы „Канада грин“ — и ваш дом засияет летом!.. Трава, трава, трава — чуйская, „березка“, на любой вкус и цвет!..

Кучин вдруг замолк: среди вяло бродящих по покатому ледяному склону покупателей мелькнули знакомые фигуры шведов в надвинутых на брови капюшонах.

Йоханнсон отодрал от рукава приятеля ладошку низкорослого навязчивого аборигена в островерхой войлочной шапке, на непальском, и потому непонятном языке пытавшегося всучить альпинистам какую-то потрепанную бело-синюю тряпку с непонятной надписью „Zenit“, и сам схватил Кнута за рукав:

— Смотги! Вон там, во втогом гяду!..

— А?..

Вокруг, тупо уставившись перед собой, яки жевали прессованное сено. Сеном скупо были усеяны скользкие тропинки меж продавцами. От яков расползался и щипал глаза ядреный дух. Кислородное голодание красило встречные рожи в синие тона. Кнут Юргенсон повернулся в направлении, куда указывал напарник, но нечего эдакого не заметил: пестрые, присыпанные синим искристым инеем ряды торговых точек, и все.

— Е-мое, только что там был этот, котогый из пещегы…

— Да нет, покажалощь…

— Приворотное средство… — уныло бубнил абориген в растрепанном треухе и тельняшке под распахнутым ватным халатом, как кадило раскачивая полотняный мешочек на длинной веревочке. На любовные зелья ажиотажного спроса не было. — Покупайте приворотное средство… с сезонной скидкой!..

Завидев снуло бредущих вдоль торгового ряда потомков викингов с торчащими из под капюшонов пшеничными кудрями, он приободрился и затряс мешочком азартнее:

— Средство от обморожения! Лучшее на Тибете средство от обморожения!

Увы, шведы не понимали непальского. Абориген в сердцах сплюнул на лед. И едва не попал на сапог старичка-непальца в фуражке китайской кавалерии с поломанным козырьком, остановившегося раскурить тонкую длинную трубку.

Табак отсырел за ночь, горел отвратительно, и старому Угху приходилось то и дело останавливаться и терпеливо подносить тлеющий трут к чашечке трубки. Его спутника, высокого краснолицего чужака в черном кожаном плаще с меховым подбоем постоянные остановки бесили жутко. Но чужак пока сдерживался: более дешевого (две поллитры американского виски) посредника при найме проводников ему не сыскать, а до цели оставалось не так уж далеко. Позже, чуть позже краснолицый разберется с этим дряхлым узкоглазым вонючкой. Кортес обернулся: ну скоро ты там? Угх наконец раскурил трубку и уже угодливо семенил за ушедшим вперед нанимателем.

Наниматель весьма беспокоил старого непальца. Он или не он? С одной стороны — чужак с отметиной на челе, как и сказано в тайном Завещании Реты Ригдена, ищет путь Наверх в час смены эпох. Чужак прибыл в Тибет из загадочной далекой Америки, как давным давно и сам Рета Ригден. Чужак ни разу не сказал: „Шамбала“, Шамбала чужака совсем не беспокоила… Значит, это именно краснолицый призван освободить Гору в Железной Шапке от бремени и спасти весь мир? Но с другой стороны — очень уж „отрешенный, непричастный прохождению страданий“ человек в черном плаще с меховым подбоем… Вон, даже глупые шерпы, завидев его, стараются отойти в сторонку и не пересечься взглядом… Чувствуют, что в чужеземце — сила. Темная сила. Неужели он — Исцелитель? Спроси что-нибудь попроще…