Теперь подробности. Озоновый слой в экваториальном поясе составит в этот день три-пять десятых сантиметра. Температура нижней тропосферы среднестатистическая — на большинстве участков. Так, что еще?.. Циклонов будет мало, волчков пятнадцать-двадцать, и геострофическое движение воздушных масс они не нарушат. А впрочем, вам, баранам, все это — пустой звук. То есть, на большинстве участков мы получаем что-то вроде метеорологической стены между Северным и Южным полушариями…

Он оторвал взгляд от бумажки и оглядел присутствующих. Присутствующие ждали продолжения с непроницаемыми лицами. Молодой человек нервно скомкал последнюю из исписанных бумажек и бросил ее в угол. На лице его появилось плохо скрываемое презрение к дилетантам.

— Ладно, короче: все у нас зер гут. Кое-какие ураганы, конечно, до наших побережий докатятся, но в общем и целом грядущие пертурбации в обоих полушариях не сопоставимы.

— Другими словами, вы гарантируете, что «Славянская булава» оправдает наши надежды? — робко подала голос Женевьев.

— Вы читали сводки из Венесуэлы? Нет? Напомню. В начале декабря на северную прибрежную часть Венесуэлы обрушились проливные дожди. К концу недели ливни усилились. Это привело к наводнениям и оползням, которые начали сходить с горной гряды Авила, расположенной к югу от Каракаса.[9] Представьте себе в эти дни кладбище в Каракасе. С помощью спецтехники рабочие день и ночь копали бесчисленные могилы, чтобы похоронить задохнувшихся под оползнями или утонувших в потоках грязи людей. Перед входом на кладбище висели тысячи фотографий обезображенных человеческих тел. Это был единственный способ сообщить людям о гибели их близких. Бедствие получило название «Ника» и унесло жизни тридцати тысяч жертв. Помимо наводнений и оползней «Ника» стала причиной страшных холодов и массового голода: практически все запасы продовольствия были уничтожены стихией. В наших же руках сосредоточена мощь, превышающая потенциал «Ники» в сотни тысяч раз.

Не дожидаясь разрешающего кивка Бормана, докладчик сел и увлеченно застрочил дешевой ручкой, совершенно оставив без внимания, какую реакцию родили его слова у собравшихся.

Внешне предводитель никак не отреагировал на явное нарушение субординации. Еще с далекого сорок третьего, когда Декретом от девятого июня был создан Совет по научным исследованиям, в который вместе с Борманом вошли Гиммлер и Кейтль, Мартин привык не обращать внимание на свойственное ученым мужам фрондерство. Пускай молокосос потешится до поры, до времени. Лишь бы пользу приносил.

Мистер Альбедиль решил было высказаться по поводу услышанного, но промолчал. И это — мистер Альбедиль, про которого рассказывали, что на своей крокодиловой ферме он раз в неделю выбирает самый крупный образец, заходит в вольер и смотрит рептилии в глаза, пока та не отвернется.

Комрад Паплфайер открыл, было, рот, чтобы что-то переспросить, но тоже остерегся. Кому охота лишний раз прослыть кретином? И это — комрад Джеремея Паплфайер, за которым шла слава, будто если в любом конце Северной Америки грабители банка заперлись с заложниками, окруженные копами по самые стрит и авеню, комраду Паплфайеру достаточно позвонить отвязанным боям по мобильному телефону, чтобы обошлось без жертв. Или закончилось такой резней, по сравнению с которой выходки банды Мейсона выглядели бы воскресным благотворительным пикником монашек из Армии Спасения.

Даже застывший наподобие восковых соседей в альковой нише меднокожий Кортес не выдал очередную из своих сентенций. Лишь отступил глубже в тень, и жуткий шрам стал почти не виден.

Мартин Борман тронул рукоять управления креслом, и кресло рывком развернулось к вон Зеельштадту.

— А вы, мой друг? Как ваши успехи? — Глаза вождя блеснули могильным холодом, голос превратился в змеиное шипение. Или это барахлили динамики? — Как прошла нейтрализация Русской разведки?

— Как и должна была пройти, — заносчиво ответил Бруно, но в конце фразы, на последнем слове голос его предательски дрогнул. — Единственной реальной силой в России, способной помешать выполнению наших планов, являлся отряд мегатонников — так называемых бойцов последнего рубежа, расквартированных на сверхсекретном военном объекте У-18-Б. В ходе организованной мною операции объект и его личный состав были уничтожены под корень. Я тут показывал пленку…

Француженка не преминула позавидовать умению шведа в пиковой ситуации связно строить длинные предложения. «Все-таки есть что-то в этом „шведском социализме“» — решила она, с удовольствием следя за развитием сюжета.

— Знаю. Видел, — оборвал толстяка толстяк. И закрыл глаза. Помолчал, будто к чему-то готовясь. — Значит, со стороны русских нам ничто не угрожает?

— Мальчик дошел до берега, но там было пусто, — раздался голос Кортеса, и все снова вздрогнули. — Когда его послали во второй раз, он заметил отражение большой птицы Ам, летящей над водой.

Кортес беззвучно приблизился к столу, но на свободное кресло не сел. Его страшный шрам не мог помешать зрителям следить за разговором между Мартином и Бруно, но, тем не менее, добавлял сцене некую жуткую трансцендентальность. Вон Зеельштадт открыл, было, рот, чтобы ответить утвердительно на вопрос Мартина Бормана, но осекся. Не привиделась ли ему едкая издевка в голосе рейхсляйтера?

— Да, — наконец выдавил он, решив настаивать на своем до конца. — Отряд мегатонников уничтожен.

— Что ж, — протянул одетый в черную форму герр Борман и, словно совсем лишившись сил, откинул голову на подголовник, лоснящийся прекрасной выделки черной кожей. — Даст ист гут. Зер гут. А это, на столе, надо понимать, трофеи с поля боя? Бруно, майн фройнд, подайте-ка мне вон ту игрушку…

Вон Зеельштадт, заставив руку не дрожать, протянул Мартину Борману пистолет, который недавно рассматривала Женевьев Картье.

Рейхсляйтер пренебрежительно оглядел оружие справа и слева. Прищурившись, заглянул в дверной глазок смерти, прочитал дарственную гравировку, выполненную по-русски («Генералу В. М. Евахнову от командования Северо-западным военным округом») и вдруг направил пистолет на Бруно вон Зеельштадта. Черный пистолет почти полностью утонул в отечной ладони рейхсляйтера, толстый сизый палец-сосиска с трудом протиснулся в скобу и коснулся спускового крючка.

Щелкнул предохранитель. Бруно вон Зеельштадт издал булькающий звук и попытался поглубже вжать расплывшиеся телеса в кресло. И это был тот самый Бруно, который не побоялся инициировать вытеснение русской мафии с испанского рынка недвижимости. Все за столом замерли. Даже дышать прекратили. Лишь шелестели зубья газонокосилки.

Так прошло айн, цвай, драй… десять секунд. Видя, что пауза затянулась, Джеремея Паплфайер прокашлялся и обратился к Мисиме-сан:

— А вот мне всегда казалось, что этот маза-фака вон Зеельштадт — пис оф буллшит. Какого хрена он участвовал в траханных благотворительных программах Джорджа Сороса для долбанных малоразвитых стран?

— Да-да, — торопливо встряла француженка. — По моим данным, он совершенно не укрывается от налогов. Разве можно доверять такому человеку?

Бенджамин Альбедиль, боясь опоздать, тоже ввернул — обращаясь к мистеру Лукино:

— И я еще сомневался, когда в прессу просочилась информация, что Бруно высказался против присоединения Эстонии к НАТО…

Внезапный шорох со стороны входа заставил всех замереть. Быстрым тычком пальца Борман выключил мотор кресла. И теперь уж точно заседателей было не отличить от застывших в самых причудливых позах восковых болванов.

Шорох приближался. Нет, не ребята из МИ-16, не «тюлени» и не йеменские бородачи с зелеными повязками «смерть неверным». По залу от фигуры к фигуре переходили два подростка, совсем мальчишки. Из форса один держал руки в карманах шорт и говорил подчеркнуто громко, но было видно, что ему также неуютно здесь, как и его товарищу.

— Эй, приятель, а вдруг красотку еще не успели распаковать? — спросил на португальском более робкий, не вынимая палец из носа. И его акцент выдал жителя района Барра.