— Дядя Норман, я возьму твой ноутбук? — спросила Диззи.

Норман оглянулся на Элис. Она чуть заметно кивнула.

Через несколько минут восторженный вопль возвестил о том, что Wi-Fi действительно имеется, причем с хорошей скоростью. Поделившись этой радостью, девочка нацепила наушники и ушла в виртуальную реальность.

— Все, детская комната сформирована, — констатировала Элис, — может, пойдем, осмотрим окрестности? Я, кстати, не поняла где город?

— Пошли, — сказал Норман, — я тебе покажу.

Они вышли на улицу, и полковник махнул рукой в сторону пологого холма, хаотично облепленного множеством разноцветных, как будто игрушечных одно- и двухэтажных домиков.

— Город Какорток, — пояснил он.

Элис почесала в затылке и задумчиво изрекла:

— Так вот ты какая, Гренландия…

— Ну, — сказал Норман, — пойдем гулять самостоятельно, или позвоним гиду?

— Ты не сочтешь меня неромантичной натурой, если я выберу второе?

— Ни капли.

Он извлек из кармана трубку и вызвал номер

… - Алло, привет, Олав… Да, уже здесь… Стоим, любуемся природой… Ну, еще бы, а зачем я иначе звоню?.. ОК, мы выдвигаемся.

— Кто это? — спросила Элис.

— Капитан Олав Бьерн. Отличный парень, судя по рассказам наших общих знакомых.

— Полицейский?

— Нет, он из службы технической разведки ВВС… Пошли, пройдемся ему навстречу, заодно разомнем ноги.

Капитан Бьерн страдал какой-то сравнительно безобидной формой гигантомании. Сам он был типичным потомком викингов: рыжий верзила весом почти полтора центнера. Его автомобиль — старый армейский «хаммер» — едва помещался на здешних узких улицах. А его планы по ознакомлению гостей с местными достопримечательностями были так грандиозны, что испугали бы даже Наполеона Бонапарта. Говорил он на английском с жутким скандинавским акцентом и чудовищными американскими сленговыми оборотами.

— Короче, дуем в полицейский офис, там уже в курсе, резко находим, кого вам надо, и вы с ним контачите. Дальше отрываем ваше потомство от телека, инета и так далее, сажаем в тачку и пилим смотреть городской фонтан, каменную скульптуру, инаксуиты, древний поселок викингов, старую церковь Хвалсей, паб, ледник, полярное сияние…

— А если резко найти не получится? — перебил Норман.

— Да брось ты, — добродушно отмахнулся Олав (на «ты» он перешел в первые 10 секунд разговора), — тут у нас все как на ладони, все всех знают, и вообще весь город два км в поперечнике. Мы уже в центр приехали.

— Это — центр? — удивилась Элис.

— Ну, а что же еще? Вот — «Таг», мэрия, то есть, а вот — полиция.

Хаммер резко затормозил у двухэтажного домика с двумя флажками и эмблемой над дверью.

— Пошли, познакомлю, — сказал Олав, бодро выкатываясь на улицу.

Полицейское управление Какортока представляло собой милейшую кампанию молодых людей обоих полов, которым явно было нечего делать. Гостей из Франции немедленно усадили пить кофе из огромных кружек, а фото Седны Расмун было пущено по рукам. Все поочередно рассматривали молодую женщину в темно-красном спортивном костюме и пожимали плечами. Наконец, какая-то девчонка уселась за компьютер и через минуту из принтера выползли четыре листа. На одном была подробная цветная карта окрестностей, на другом — фото группы каких-то домиков с разных ракурсов, на третьем — текст на датском с фото Седны в левом верхнем углу, а на четвертом — генеалогическое дерево.

Все начали живо что-то обсуждать на местном диалекте датского, а Норман и Элис чувствовали себя полными болванами, поскольку не понимали и десятой доли слов.

Наконец, Олав соизволил перевести суть дела на английский.

— Эта ваша Седна — приблизительно троюродная внучатая племянница Илули Расмун-Кооркуп, приемная дочь кузины одного из зятьев ее сводной сестры, в общем, не вдруг разберешь. Расмун-Кооркупы живут вот здесь, на правом берегу озера Тасерсуак, за новым стадионом, отсюда пять км примерно…

Девчонка за компьютером перебила его, выдав несколько фраз на эскимосском.

Олав что-то сказал на том же языке, а потом перевел:

— Ханна говорит, что, судя по компьютеру, эта Седна уже лет 20 здесь не появлялась. Но, может, родичи знают о ней что-нибудь. Только надо договориться заранее о встрече, чтобы они были дома. Что скажете?

— Конечно, — ответила Элис, — и чем раньше, тем лучше.

Снова последовал обмен репликами на датском, и Ханна позвонила кому-то с сотового телефона. На этот раз разговор шел на смеси датского с эскимосским, и продолжался минут десять. Затем девушка положила трубку и сообщила на ломаном французском:

— Мы согласились с Ууса, что вы будете иметь встречу следующий день 11 по часам до полудня. Это будет являться хорошо?

— Отлично! — сказал Норман, — если Олав нас подвезет…

— Запросто, — подтвердил тот.

— А кто этот Ууса? — поинтересовалась Элис.

— Он — племянник Илули, — пояснил другой полицейский, — Он достаточно адекватный. Я имею в виду, он может соображать… Если захочет, конечно. Если будут проблемы можно общаться с его младшими детьми. Ааген и Тейра — нормальные ребята. Как мы с вами.

— Видите, все классно устроилось, — оптимистично добавил Олав, — а сейчас я повезу вас смотреть всякую всячину.

… Ууса Расмун-Кооркуп оказался практически чистокровным эскимосом, крепким мужчиной лет 60, с жестким, как дубовая кора, лицом и пронзительно-яркими светло-серыми глазами. По сравнению с почти 90-летней Илули, он и впрямь был адекватен, но говорил только на эскимосском, датским не владел, а о существовании английского и французского знал лишь понаслышке. Кроме того, Ууса пользовался преимущественно эскимосским летоисчислением. Объясняться с ним, используя Олава, как переводчика-любителя, было отнюдь не легко.

— Он говорит: Седна давным-давно живет далеко отсюда, здесь бывает редко, — переводил Олав, — он говорит, его дед видел Седну только один раз, в тот год, когда была теплая зима после сезона темного солнца, когда не севере еще не было американцев.

Норман задумчиво покрутил в руках чашку с местным травяным чаем.

— Что-то я не понял. Седне Расмун не больше 30 лет, а американская база в Туле построена в начале второй мировой войны, я не путаю?

— В 1941, - уточнил Олав, — может, Ууса имеет в виду других американцев?

Снова обмен репликами на эскимосском. Ууса многозначительно кивает.

— Он говорит: да, это было до большой войны, до того, как народ иннуитов начали выселять с севера. Он говорит: в тот год было много промыслового зверя, и дед видел Седну, когда ходил далеко в море. А какой это год по новому календарю, он не знает.

— Ни черта не понимаю, — констатировала Элис.

Сын Уусы, Ааген, увы, отсутствовал. Он, как выяснилось, отдыхал с семьей где-то во Флориде. Дочь, Тейра, должна была вскоре появиться, а ее полуторагодовалый сын — то есть, внук Уусы, помогал лишь тем, что отвлекал старую Илули. Впрочем, она все равно умудрялась то и дело вставлять несколько слов.

— Она говорит: Седна — хорошая, добрая девушка, — перевел Олав, — когда она появляется, то в море очень много рыбы, и все сыты, и звери, и люди. Она говорит: в тот год многие видели Седну. Сейчас попробую выяснить, который год она имеет в виду.

Он начал длинные переговоры с Илули, и, наконец, разведя руками, сообщил:

— Было очень давно, еще до того, как она родила первого ребенка. Она не помнит.

— Ты уверен, что правильно переводишь? — поинтересовался Норман.

— Ну, не знаю. Базовый экзамен по эскимосскому я в свое время сдал неплохо.

— Понятно… А что если спросить про родословную? Я имею в виду, что Седна приходится этой пожилой даме троюродной племянницей, если верить данным местной полиции.

— Сейчас попробую.

Олав положил на стол распечатку генеалогического дерева и, тыкая в него пальцем, стал что-то говорить на эскимосском. Илули и Ууса кивали и вроде бы соглашались.