– Французы! – кричал мужчина. Потом следовали какие-то другие слова, но их смысла Катрин не поняла.

К мужчине подбежали, вырвали у него микрофон, вокруг трибуны замелькали полицейские мундиры. Потом звонкий женский голос вдруг запел: «Вперед, сыны отчизны!» Эту песню Катрин знала, она называлась «Марсельеза». Мама, оказывается, тоже знала эту песню – Катрин услышала, как Сильви поет. Когда мама пела и играла на рояле, это было чудеснее всего на свете. Ах, если бы мама только пела и больше ничего-ничего не делала… Как это было бы замечательно!

Девочку подхватил дядя Жак и пересадил к себе на плечи. Волосы у него были светлые, как у мамы. Сама Катрин родилась темноволосой, в папу, и в глубине души была этим очень довольна. Правда, у Лео светлые волосы… Кстати, где он?

– Лео! – крикнула она.

Дядя Жак услышал ее и показал, где стоит Лео. Тут толпа вдруг заколыхалась, все начали толкаться, дядю Жака с Катрин оттеснили от остальных, девочка их больше не видела. Интересно, будет мама плакать и скучать, если Катрин потеряется?

Но нет, она не потерялась – вон и машина принцессы. Остальные уже там – все, кроме папочки. Где он? Катрин спустилась на землю и схватила Лео за руку. Вокруг суетилось множество ног, но папиных видно не было. Катрин испугалась. Как она будет жить без папы?

– Папа, папочка! – закричала она.

Когда Жакоб возник из толпы, девочка крепко схватила его за руку.

Длинный автомобиль не спеша тронулся с места, а Катрин все еще прижималась к отцу. Слава Богу, все опять вместе. Девочка успокоенно вздохнула. Ее клонило в сон, а ведь надо еще показать Казу все замечательные подарки, которые она сегодня получила.

Внезапно колена Катрин коснулось что-то острое. Девочка увидела, что на руке матери блестит знакомое кольцо.

– Мамочка, ты нашла кольцо!

Бриллианты вспыхивали ослепительными искорками, оттеняя сияние большого изумруда.

– Как я рада, – сказала Катрин.

Теперь мама не будет говорить, что кольцо взяла она. Какое счастье!

– Да, маленькая воровка. Я нашла кольцо, хоть ты его и спрятала, – прошипела мать, еще сильнее вдавив кольцо в колено маленькой дочери.

Катрин дернулась и еле сдержала стон, рвавшийся с губ.

Есть браки, порождаемые жизнью, и есть браки, порождаемые идеями. Прошло много лет, прежде чем Жакоб Жардин понял, что его семейный союз следует отнести ко второй категории. Подобно мадам Бовари, начитавшейся дешевых романов о любви простых девушек и богатых аристократов, Жакоб пал жертвой идей и образа мыслей, связанных с сюрреализмом. Именно этим влиянием, очевидно, и следует объяснить его увлечение Сильви Ковальской.

Что бы там ни писали в своих мемуарах художники и писатели, Франция тридцатых годов все еще оставалась обществом глубоко традиционным. Семья считалась священной ячейкой, родители, в особенности отцы, обладали непререкаемым авторитетом, дети обязаны были слушаться их беспрекословно. Девушки из «хороших семей» должны были выходить замуж «неоскверненными». Вот почему дело Виолетты Нозье, поразившее воображение французов осенью 1933 года, стало для многих настоящим шоком.

Вечером двадцать первого августа Виолетта Нозье, восемнадцатилетняя дочь железнодорожного служащего, отравила своих родителей ядом собственного изготовления. Ее отец, Батист Нозье, умер в тот же день; мать, Жермен Нозье, подозревавшая о намерениях дочери, выпила лишь часть отравы и осталась в живых. Как выяснилось впоследствии, Виолетта в течение долгого времени вела двойную жизнь. Дома она изображала из себя послушную, старательную и благонравную девицу. Однако, когда у Виолетты выдавалось свободное время, она накладывала на лицо толстый слой косметики, одевалась в вызывающие наряды и отправлялась гулять по Латинскому кварталу, подцепляя случайных любовников с легкостью профессиональной куртизанки. Именно так она познакомилась со студентом Жаном Дабеном. Виолетта влюбилась в него по уши, стала торговать телом за деньги, чтобы ублажить своего возлюбленного. Ради него она пошла и на воровство – украла перстень у отца.

Когда выяснилось, что Виолетта больна сифилисом, ей удалось убедить родителей, что ее недуг носит наследственный характер и виноваты в этом они сами. Виолетта начала их «лечить»: действуя якобы по предписанию врача, она каждый вечер сама готовила «лекарство». В тот вечер, когда она напоила родителей не «лекарством», а ядом, отец вдруг что-то заподозрил. Прежде чем выпить снадобье, он отправился в соседнюю аптеку, чтобы выяснить, чем именно «лечит» его дочь. Увы, Батисту не повезло – аптека уже была закрыта. Он вернулся домой и выпил роковое зелье.

В суде Виолетта утверждала, что и не собиралась убивать мать, а хотела лишь избавиться от ненавистного отца, насиловавшего ее на протяжении долгих месяцев. По ее словам, до знакомства с Жаном Дабеном, она была фригидна.

Разразился неимоверный скандал. Под угрозу были поставлены семейные ценности, стабильность всей общественной системы. Газеты еще более разожгли страсти. В каждом кафе, на каждом углу шли ожесточенные дискуссии, все общество раскололось на две партии. Консервативно-патриотическое большинство видело в несчастном Батисте Нозье символ французского мужчины, отца семейства, жестоко умерщвленного коварной и безнравственной дочерью. Эта публика требовала безжалостно расправиться с Виолеттой. В народе уже ходили песенки о ней, в которых Виолетта представала как сущее исчадие ада. Раздавались даже требования подвергнуть ее пыткам, повесить, придумать какую-нибудь особенно лютую казнь.

Жакоб Жардин в это время как раз закончил психиатрический факультет и стал работать в госпитале святой Анны. Методы традиционной психиатрии, отдававшие садизмом, похожие на тюрьму сумасшедшие дома приводили молодого врача в ужас и недоумение. Он инстинктивно чувствовал, что необходимо разобраться в человеческой сексуальности – иначе всякое аномальное поведение будет казаться чудовищным преступлением. Жакоб всерьез заинтересовался методом психоанализа, то есть лечения словом. Уже несколько лет Жакоб использовал этот метод на практике, хоть нередко конфликтовал с традиционалистами из Парижского психоаналитического общества. За год до скандала с Виолеттой Нозье он даже совершил путешествие в Вену и встретился с прославленным доктором Фрейдом.

У Жакоба появлялось все больше и больше друзей среди авангардистов – поэтов, писателей, художников, вознамерившихся избавить мир от господства ханжества и лицемерия. Эти люди исследовали именно ту область человеческого сознания, которая особенно интересовала Жакоба, причем делали это куда активнее и последовательнее, чем врачи. В кафе «Дом» Жакоб встречался с Андре Бретоном, самопровозглашенным лидером сюрреалистов, с поэтами Рене Шаром и Полем Элюаром, с художниками Максом Эрнстом, Джакометти, Сальвадором Дали. Предметом бурных споров всей этой братии было все то же дело Виолетты Нозье.

Для них Виолетта была настоящей героиней, современной Электрой, которая не побоялась выплеснуть наружу сокровеннейшие глубины подсознания. Ее сексуальность, ее жестокость, по мнению авангардистов, давали ключ к пониманию ментальности человека двадцатого века. Виолетта, считали они, дала волю могучей анархической силе, потаенным желаниям, которые у других людей скрыты под слоем так называемой цивилизованности. Отцеубийца – символ восставшей женщины, которая сбросила с себя омертвевшее бремя ханжества. На суде Виолетта рассказывала о себе такие запутанные и противоречивые истории, что интерес к ее персоне возрастал все больше и больше. Художники пытались проникнуть в душу преступницы, разгадать логический шифр ее души. Вся Франция была занята выслеживанием некоего месье Эмиля, водителя голубого «тэлбота». Виолетта утверждала, что это ее покровитель. Тем временем авангардисты выпустили книгу стихотворений и рисунков, посвященных мадемуазель Нозье. Пикассо назвал ее именем одну из своих новых картин.