Судебный процесс начался в октябре 1934 года, как раз в ту пору, когда на Елисейских полях ходили демонстрации суфражисток, добивавшихся равных прав с мужчинами. Общественное обвинение на суде представляла вдова Нозье. Она хотела защитить память своего покойного супруга, а в доказательство порочности дочери рассказывала истории о том, как та крала деньги у собственных родителей. В то же время Жермен Нозье умоляла суд проявить снисходительность. Однако психиатрическая экспертиза пришла к выводу, что Виолетта вполне вменяема. Ее «врожденная извращенность» не снимает с нее ответственности за совершенное деяние. Жакоб выслушал мнение экспертизы с глубочайшим отвращением. После обвинительной речи прокурора Виолетта Нозье упала в обморок.

Желая спасти девушку от гильотины, адвокат обрушился на архаичность французской психиатрии, предпочитавшей запирать умалишенных в темницу, лишь бы не лечить их. Защитник красочно живописал губительные для человеческой психики последствия сифилиса. Виолетта Нозье, одолеваемая раскаянием, взывала к суду о милосердии и благодарила мать за то, что та ее простила. Но суд остался непреклонен. Приговор поверг многих в ужас. Виолетту Нозье, согласно древней традиции, должны были обезглавить на Гревской площади. Причем к месту казни она должна была идти пешком, разутая, с черной вуалью на лице.

Слава Богу, в 1934 году женщин уже не гильотинировали, поэтому президент Франции Альбер Лебрюн заменил смертный приговор пожизненным тюремным заключением.

Оглядываясь назад, Жакоб Жардин осознавал, что в момент первой встречи с Сильви Ковальской был безумно влюблен в идею «восставшей девушки», этой новой героини эпохи. Он считал, что такая девушка поможет ему проникнуть в самые глубины человеческой психики. Должно быть, именно поэтому обстоятельства их первой встречи произвели на него столь сильное впечатление.

В те дни у Жакоба была привычка после окончания дежурства в госпитале бесцельно бродить по улицам. Он шел куда глаза глядят и рано или поздно неизменно оказывался в одном из артистических кафе, где уже сидели его друзья. Ходя по улицам, Жакоб размышлял о пациентах, с которыми беседовал во время рабочего дня. Иногда случайная встреча, уличная сценка или какое-нибудь малозначительное событие давали толчок к решению сложной психиатрической задачи, подсказывали верный метод лечения. Эти многочасовые прогулки очень помогали Жардину в его работе.

Как-то раз, осенним вечером 1934 года, Жакоб не спеша шел через шумный рынок, который тогда являлся непременным атрибутом каждого парижского квартала. Взгляд Жардина упал на вереницу школьниц, чинно шествовавших парами под присмотром двух монахинь. Первоначально Жакоб всего лишь обратил внимание на то, как строгие синие платья девочек контрастируют с кричащими красками рынка. Молодой врач рассеянно последовал взглядом за этим синим пятном. Школьницы были уже почти взрослые, должно быть, ученицы выпускного класса. Скоро они станут настоящими женщинами, подумал Жакоб. Однако оковы монастырской формы – черные чулки, строгие платья – как бы насильно удерживают их в объятиях детства.

В этот момент внимание Жакоба было привлечено странным поведением одной из девушек. Она немного отстала от своих подруг и вдруг быстро обернулась вполоборота. Он увидел золотистые волосы, вспыхивавшие искорками в лучах закатного солнца, тонкий профиль, по-детски чистое и невинное лицо. Жакоб замер – он почувствовал, что сейчас произойдет нечто необыкновенное. Быстрым и смелым движением девушка схватила с прилавка большое румяное яблоко и спрятала его в карман. При этом ее черты сохраняли все то же ангельское выражение. Воровка оглянулась назад и встретилась взглядом с Жакобом. В тот же миг ее лицо неуловимым образом переменилось – стало озорным и вызывающим. Жакоб почувствовал себя соучастником этой мелкой кражи, но мимолетное выражение лжи исчезло с девичьего лица, и в следующий миг Жардину показалось, что все это ему померещилось. Однако девушка не позволила ему оставаться в этом заблуждении: прежде, чем нагнать своих подруг, она чуть приподняла юбку и кокетливо вильнула задом. Жакоб был уверен, что эта выходка предназначалась специально для него.

Ошеломленно застыв на месте, через минуту он громко расхохотался и двинулся дальше за школьницами. Держась от них на приличном расстоянии, Жардин выяснил, что девушки учатся в монастырской школе, расположенной неподалеку. Воровка с ангельским личиком за все время ни разу не обернулась, и вскоре весь выводок скрылся за массивными воротами школы. Жакоб запомнил адрес, зачем-то посмотрел на часы. Он никогда не занимался волокитством, но эту девушку во что бы то ни стало хотел увидеть вновь.

На следующий день в то же самое время он пришел на рынок и стал ждать. Школьницы не появились. Глубоко разочарованный, Жакоб удалился и приходил на то же место еще два дня. На третий день его терпение было вознаграждено: через сутолоку рынка вновь проследовала вереница чинных школьниц. Жакоб смотрел во все глаза. Золотоволосая девушка опять отстала от своих подруг и возле того же самого прилавка вдруг обернулась, посмотрела прямо в глаза Жакобу. У того замерло сердце. Не сводя глаз с его лица, школьница взяла два самых больших яблока и преспокойно положила их в карманы. Затем улыбнулась Жакобу и присоединилась к своим подругам. Это был явный вызов.

Жакоб почувствовал такое возбуждение, какого не испытывал с подростковых лет, когда даже мимолетный женский взгляд заставлял его трепетать от вожделения. Сам не понимая, что с ним происходит, он последовал за школьницами. Когда монастырские ворота уже распахнулись, Жакоб вдруг решился. Он быстро вырвал листок из блокнота и написал на нем: «Кафе «Дом», суббота, пять часов вечера». Внизу он поставил свою подпись.

Потом Жардин быстрым шагом приблизился к воротам и уронил на мостовую толстый фолиант, который нес под мышкой. Когда рядом с ним поравнялась золотоволосая школьница, он выпрямился, подобрав книгу, и незаметно сунул ей записку в карман – туда, где лежало похищенное яблоко. Одна из монахинь с суровым видом стояла возле распахнутой створки ворот. Жакоб Жардин бросил на нее рассеянный взгляд и деловито пошел дальше.

В субботу Жакоб сидел на террасе кафе «Дом» уже с четырех часов. В руках он держал газету, но не столько для чтения, сколько для прикрытия: если бы в кафе вошел кто-то из знакомых, за газетную страницу можно было бы легко спрятаться. В течение предшествующих двух дней Жардин буквально считал часы. Придет она или нет? Ни о чем другом он думать не мог. В тридцатые годы девушки из приличных семей, да еще обучавшиеся в монастырских школах, не ходили на свидания с незнакомыми мужчинами. Один на миллион – примерно так рассчитывал Жакоб свой шанс.

И все же он надеялся. Закрыв – лицо газетой, Жакоб шарил глазами по бульвару. День выдался ясный и теплый, несмотря на октябрь. Лица прохожих, освещенные солнцем, казались веселыми и беззаботными. В начале шестого Жакоб начал крыть себя последними словами. Еще через десять минут он сочинял фантастические планы: как бы узнать имя девушки, а потом заявиться в монастырь якобы с весточкой от ее родителей.

Время шло, а Жакоб сидел, как приклеенный, уже ни на что не надеясь. Полчаса спустя в кафе вошла она. Доктор Жардин, человек светский и бывалый, совершенно растерялся. Волосы девушки были небрежно рассыпаны по плечам, обрамляя идеальный овал лица золотистым нимбом. Одета она была в широкую юбку, еще сильнее подчеркивавшую стройность фигуры. Блузка с целомудренным кружевным воротничком была расстегнута ниже, чем следовало, и Жакоб увидел, что у этой школьницы не по возрасту пышная грудь. Одним словом, одета она была совершенно не по моде, но этот наряд ей очень шел.

Когда она заговорила, неожиданно оказалось, что у нее глубокое контральто.

– Здравствуйте, смотрите, что я вам принесла.

Откуда-то из складок широкой юбки она извлекла сверкающее яблоко и водрузила его посреди стола.