Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Бармен стоял, бесконечно, медлительно протирая стакан и со слабой завороженной улыбкой слушая Люсеттины обличения.

– Однако, – сказал Ван, – Марина мне говорила, что ты гостила у них в девяносто шестом и тебе очень понравилось.

– Ничего подобного! Я удрала из Агавии ночью – без вещей и с рыдающей Бриджитт. Отродясь такой семейки не видела. Ада превратилась в бессловесную brune. Разговор за столом сводится к трем К – кактусам, коровам и кухне, разве что Дороти сообщит иногда какое-нибудь свое умозрение по поводу мистики кубизма. Он из тех русских, которые шлепают в уборную босиком, бреются в одних подштанниках, носят подтяжки, полагая, будто поддергивать штаны неприлично, а сами, выуживая мелочь, оттягивают правый карман левой рукой или наоборот, что не только неприлично, но и вульгарно. Демон, возможно, огорчен тем, что у них нет детей, но в сущности он, недолго потешившись чином тестя, стал к ее мужу весьма «грипповат». А Дороти так это просто набожная ханжа, кошмарище, приезжающее в гости на целые месяцы, распоряжающееся на кухне и владеющее коллекцией ключей от комнат прислуги, – о чем нашей безголовой брюнетке следовало бы знать, – и еще кое-какими ключиками, открывающими людские сердца, – она, к слову сказать, норовит обратить в православную веру каждого американского негра, какого ей удается поймать; к нашей достаточно православной матушке она тоже подъезжала, но добилась только того, что акции Тримурти резко пошли в гору. One beautiful, nostalgic night... [280]

– По-русски, – сказал Ван, заметив английскую пару, заказавшую напитки и тихо присевшую рядом, послушать.

– Как-то ночью, когда Андрей уехал вырезать то ли гланды, то ли что-то еще, бесценная бдительная Дорочка пошла выяснить, что это за подозрительный шум доносится из комнаты моей горничной, и обнаружила бедняжку Бриджитт, заснувшую в кресле-качалке, и нас с Адой, тряхнувших стариной на кровати. Тогда я и сказала Доре, что видеть ее больше не могу, и немедля укатила в Монарх Бей.

– Да, странные встречаются люди, – сказал Ван. – Если ты уже покончила со своей тянучкой, давай вернемся к тебе отель и позавтракаем.

Она выбрала рыбу, он – салат и холодное мясо.

– Знаешь, на кого я наткнулся нынче утром? На доброго старого Грега Эрминина. Он мне и сказал, что ты в этих краях. Жена его est un peu snob [281], ты не находишь?

– Здесь каждый встречный un peu snob, – сказала Люсетта. – Твоя Кордула, например, – она тоже в этих краях, – никак не простит скрипачу Шуре Тобаку, что он оказался в телефонной книге бок о бок с ее мужем. Как позавтракаем, поднимемся ко мне, номер двадцать пять, мой возраст. У меня там сказочный японский диван и груды орхидей, недавно присланных одним моим ухажером. Ах, Боже мой, – только что сообразила, – это надо бы выяснить, возможно, их прислали Бриджитт, она завтра выходит замуж – в тридцать три года – за метрдотеля из «Альфонса Третьего» в Отейле. Во всяком случае, они зеленоватые с оранжевыми и лиловыми пятнами, какая-то разновидность нежных Oncidium, «кипарисовых лягушек», идиотское коммерческое название. Помнишь, я распростерлась на диване – совсем как мученица?

– А ты так и осталась наполовину мученицей – девственницей, я имею в виду? – поинтересовался Ван.

– На четверть, – ответила Люсетта. – Ах, Ван, попробуй меня! Диван у меня черный с палевыми подушками.

– Ты сможешь минутку посидеть у меня на коленях.

– Нет – разве только мы оба разденемся и ты насадишь меня на кол.

– Дорогая, я уже много раз тебе говорил, – ты происходишь из княжеского рода, а выражаешься, будто распоследняя Люсинда. Или это так принято в твоем кругу?

– Нет у меня никакого круга, я одна. Время от времени я выхожу с двумя дипломатами, греческим и английским, позволяя им лапать меня и развлекаться друг с другом. Еще есть модный у мещан живописец, он пишет мой портрет и, если я в настроении, они с женой меня ласкают. Ну и твой друг Дик Чешир присылает мне презенты и советы, на кого ставить на скачках. Унылая жизнь, Ван.

– Меня радует – о, множество вещей, – меланхолично-задумчивым тоном продолжала она, тыча вилкой в голубую форель, которую, судя по искривленному тельцу и выпученным глазам, сварили живьем, причинив ей ужасные муки. – Я люблю фламандских и голландских художников, цветы, вкусную еду, Флобера, Шекспира, люблю шататься по магазинам, кататься на лыжах, плавать, целоваться с красавицами и чудовищами, – но почему-то все это, все эти приправы, все фламандское изобилие образуют лишь тоненький-тоненький слой, а под ним полная пустота, не считая, конечно, твоего образа, который лишь углубляет ее, наполняя форельими муками. Я вроде Долорес, говорящей о себе, что она – «только картина, написанная в воздухе».

– Я не смог дочитать этот роман – слишком претенциозно.

– Претенциозно, но правдиво. Именно так я воспринимаю свое существование – фрагмент, полоска краски. Давай поедем с тобой далеко-далеко, к фрескам и фонтанам, why can't we travel to some distant place with ancient fountains? By ship? By sleep-car? [282]

– Самолетом быстрее и безопаснее, – сказал Ван. – И ради Лога, говори по-русски.

Мистер Свин, который завтракал тут же с молодым человеком, щеголявшим бачками тореадора и прочими прелестями, отвесил важный поклон в сторону их стола; следом морской офицер в лазурной форме Гвардейцев Гольфстрима, подвигаясь в кильватере черноволосой, бледной, словно слоновая кость, дамы, сказал:

– Привет, Люсетта, привет, Ван.

– Привет, Альф, – откликнулся Ван, а Люсетта ответила на приветствие рассеянной улыбкой, подперев подбородок сцепленными руками и насмешливым взглядом проводив поверх них удаляющуюся даму. Ван, бросив на полусестру мрачный взгляд, откашлялся.

– Лет тридцать пять, не меньше, – пробормотала Люсетта, – но все еще надеется стать королевой.

(Отец его, Альфонс Первый Португальский, марионеточный монарх, которым манипулировал Дядя Виктор, недавно по предложению Гамалиила отрекся от трона в пользу республиканского строя, впрочем, Люсетта говорила о непрочности красоты, не о непостоянстве политики.)

– Это была Ленора Коллин. Что с тобой, Ван?

– Кошка не вправе смотреть на звезду, ей не по чину. А сходство стало не таким явным, как прежде, – впрочем, я не имел возможности понаблюдать за прообразом. A propos, как там дела с карьерой?

– Если ты о киношной карьере Ады, то она, надеюсь, развалится, как и ее супружество. И весь выигрыш Демона сведется к тому, что ты получишь меня. Я редко бываю в кино, а разговаривать с ней и с Дорой, когда мы видались на похоронах, я отказалась, так что у меня нет ни малейшего представления о ее последних сценических или экранных достижениях.

– А эта женщина рассказала брату о ваших невинных забавах?

– Конечно нет! Она дрожит над благополучием брата. Но я уверена, это она заставила Аду написать мне, что я «не должна больше пытаться разрушить счастливую семью», – Дарьюшку, прирожденную шантажистку, я прощаю, а вот Адочку ни за что не прощу. Я не против твоего кабошона, он идет твоей милой волосатой руке, но только папа носил на своей противной розовой лапе точь-в-точь такой же. Папа был из разряда молчаливых искателей. Как-то он повел меня на женский хоккейный матч, и мне пришлось предупредить его, что если он не прекратит свои поиски, я закричу.

– Das auch noch, – вздохнул Ван, опуская в карман тяжелый перстень с сапфиром. Он бы и оставил его в пепельнице, но перстень был последним подарком Марины.

– Послушай, Ван, – сказала она (допив четвертый бокал), – почему тебе не рискнуть? Все так просто. Ты женишься на мне. Получаешь мой Ардис. Мы живем там, ты пишешь книги. Я сливаюсь с обстановкой, ничем тебе не досаждая. Мы приглашаем Аду – одну, разумеется, – немного пожить в ее поместье, я ведь всегда думала, что мама оставит Ардис ей. Пока она там, я отправляюсь в Аспен, в Гштад или в Дерминген, а вы с ней нежитесь в хрустальном яйце, где вечно падает снег, совсем как в Аспенисе, pendant que je каталась на лыжах. Затем я вдруг возвращаюсь, но ей никто не мешает остаться, милости просим, я просто валандаюсь вблизи на случай, если вдруг кому-то понадоблюсь. А после она на пару унылых месяцев возвращается к мужу, – ну как?

вернуться

note 280

Одной прекрасной, ностальгической ночью (англ.).

вернуться

note 281

Порядочный сноб (фр.).

вернуться

note 282

Почему мы не можем уехать в какое-нибудь далекое место с древними фонтанами? Кораблем? Спальным вагоном? (англ.).

103
{"b":"104212","o":1}