Она продолжала возмущаться, пока не доехала до роскошных апартаментов Джорджины. Сельма, обрадованная ее появлением, доложила о ней. Когда Рона решительно вошла в спальню и увидела, в каком состоянии Джорджина, сердце ее оттаяло.

– Джорджи, – спросила Рона, – чем я могу тебе помочь?

– Я в ужасе, Рона. Нам надо поговорить.

– Ты не хочешь идти на этот прием? – спросила Рона.

Джорджину передернуло.

– Я не могу. Эта липа не для меня.

– Так я и предполагала, – сказала Рона. – Но умоляю тебя, Джорджи. Неужели ты не можешь собраться с духом и пустить пыль в глаза? Ты же понимаешь, что ради тебя многим людям пришлось приложить огромные усилия.

– Они делали это ради собственного обогащения, – оскорбленно возразила Джорджина.

– Будь реалисткой, детка! – взвилась Рона. – Разве существуют другие резоны? Это дело, за которое людям платят деньги. Кстати, в том числе и мне.

– Пожалуйста, не злись на меня. Это просто... – У Джорджины упал голос.

– Что, Джорджи? Мне ты можешь сказать. Я не злюсь. Просто испытываю разочарование. Было намечено большое торжество, крупная сделка. Да многие душу прозакладывали бы за такую возможность.

– Знаю, знаю, – отмахнулась Джорджина. Подняв голову, она умоляюще уставилась на Рону. – В этом-то и дело. Мне все поднесли на блюдечке, я и пальцем не пошевелила и не имею на это права, Рона. Таннер следит за всем, что я делаю. Сначала это относилось к тому, как я выгляжу и одета, какое впечатление производит наш дом и каковы те, с кем мы встречаемся. Я сделала эту книгу, желая убедиться, что и сама что-то из себя представляю. А теперь он отнял ее у меня.

– Мне казалось, что ты смирилась с этим, Джорджи.

– Да, – серьезно сказала та. – Так и было. Я решила, что жене иначе нельзя себя вести. Рона, ты же помнишь, какой я была. Чудовищно толстой. Таннер не знает о том периоде моей жизни. Я сожгла все фотографии, распрощалась с прошлым. В те дни я ничего собой не представляла, у меня был только маленький талант вкусно готовить. Я принесла его в дар Таннеру. Но я должна иметь нечто, принадлежащее только мне.

Рона поставила свой бокал. У нее явно недоставало опыта, чтобы дать Джорджине жизненно важные советы, тем более касающиеся ее брака. Она гордилась тем, что никогда не позволяла себе вмешиваться в чью-то личную жизнь, в особенности своих авторов. Ее обязанность – только подготовить приемлемую для чтения книгу, вовремя и без ошибок, если это в пределах человеческих возможностей. Рона не была замужем, не сходила с ума от любви, а потому и не впадала из-за нее в отчаяние. Однако, работая в издательстве, она прочитала и отредактировала столько любовных романов, что поняла: время от времени женщины сталкиваются с серьезными проблемами. Если женщина, охваченная тоской, листает журнальчик, сидя в трейлере, или попивает французское вино на борту своей яхты, ей все равно придется понять, в чем причина ее тоски, и найти способ избавиться от нее.

– Ты любишь Таннера, Джорджина? – спросила она, отважно нырнув в те темные и опасные глубины, опускаться в которые заставляет лишь дружба.

– Да.

– И тебе все это нужно? – спросила Рона, давая понять, что она имеет в виду не только апартаменты.

– Да, поскольку все это связано с Таннером.

– Ты хочешь стать знаменитым автором, иметь свое шоу, читать лекции, раздавать автографы, слышать звуки труб и фанфар, которые сопутствуют всему этому?

Джорджина уставилась в парк за окном, потом перевела взгляд на Рону.

– Нет, – сказала она. – Я просто хочу писать маленькие книжки, видеть, как их публикуют, и, может быть, получить от кого-нибудь письмо о том, как удалось использовать аэрозоль для волос, чтобы вывести пятна от шариковой ручки.

– Как ты считаешь, – Таннер знает, о чем ты думаешь?

Джорджина на минуту задумалась.

– Скорее всего, нет.

– О'кей, а теперь слушай внимательно. Порой самые простые советы нелегко усвоить. Кажется, я знаю, как ты сможешь решить свои проблемы с Таннером и пресечь его желание вмешиваться в твои дела, раз уж тебе это не нравится. Ведь он обожает тебя и хочет, чтобы ты была счастлива. Джорджина наклонилась к ней.

– Как? Как заставить его понять, что я чувствую себя униженной?

– Рассказать ему все, – отрезала Рона.

Большой „выход в свет", задуманный как прием Джорджины Дайсон, так и не состоялся. Его отменили меньше чем за двадцать четыре часа до начала. Это обошлось ее мужу в сто тысяч долларов и привело в ярость и ее издателей в „Уинслоу-Хаус", и поставщиков, уже готовых все это осуществить. Руководство Зимнего дворца было огорчено, оркестр Тьюсбери неожиданно получил выходной, а сотни больных СПИДом были удивлены и обрадованы ростбифами, салатом из креветок, вирджинской ветчиной в желе и ризотто с пармезанским сыром, доставленными из ресторана. Птифуры и пирожные из клюквенного марципана доставили в столовую Армии Спасения. Газетам, которые уже отвели полосы для освещения этого события, пришлось выкручиваться из создавшегося положения. Репортеры разбежались по городу, чтобы дать информацию о событиях менее знаменательных.

В тот вечер, на который был назначен прием Джорджины, Кик с Джо возвращались в квартиру Лолли после торжественного обеда с Нивой и Джеффри в их уютной маленькой квартире в „Ривертоне". Этот вечер для Кик был одним из самых счастливых. Все безмерно радовались тому, что ей удалось написать об Ирвинге. Затем выяснилось, что маленькая статуэтка, обнаруженная Кик в спальне Лолли, – подлинная работа великого Родена. Эту раннюю бронзовую статуэтку искусствоведы считали окончательно утраченной. Счастливые, они провозгласили тост „за самую дорогую в мире вешалку для бус". Благодаря тонкой интуиции Джеффа и его связям с „Паблик релейшнз" новость о том, что эта работа Родена тридцать лет простояла на туалетном столике Лолли, а также сообщение о предстоящем аукционе в галереях „Шандон" скоро появится на первых полосах газет почти всего мира.

Чувствуя головокружение от такой удачи, а заодно и от превосходного вина Джеффри, Кик взяла Джо за руку, когда такси остановилось у „Баррингтона".

– Вот теперь пора, – сказала Кик, заметив, как его веселость сменилась восторженным недоверием.

– Ты правда так считаешь? – спросил он, роясь в карманах куртки в поисках банкнот.

– Конечно.

– И ты будешь нежной и доброй?

– Выходи, – скомандовала она, таща его за руку.

– Да подожди, – засмеялся Джо, выскочив из машины. Он подошел к открытому окошку и сунул водителю несколько банкнот.

В кабине лифта они молчали, ибо Фрэнк, ночной лифтер, явно проявлял интерес к тому, что леди из дома номер три приглашает к себе джентльмена в одиннадцать вечера. Кик улыбнулась, понимая, что утром это станет известно всем и каждому.

Открыв двери, она услышала телефонный звонок. Кик схватила отводную трубку в прихожей.

– Кик, это Федалия Налл.

– О... да, мисс Налл... здравствуйте, Федалия, – сказала Кик, делая знаки Джо, чтобы он закрыл входную дверь. – Вы можете подождать минутку?

Кик взглянула на Джо.

– Это Фиддл. Наверно, ей не понравился материал о Лолли, – сказала она, пожав плечами.

– А если и не понравился, невелика беда, – ответил Джо. Он уже стоял в холле, разглядывая апартаменты, просторные, как пещера. – Потрясающе! Дай мне осмотреться. Пока... поговори с Федалией, – сказал он, выходя на лестницу.

Кик потерла переносицу и зажмурила глаза, чтобы окончательно прийти в себя.

– Да, Фиддл, привет. Прошу прощения. Я слушаю.

– Прости, что беспокою тебя так поздно, Кик. Я обещала Джо Стоуну поскорее сообщить тебе о материале, посвященном Лолли Пайнс. Я только что прочитала его. Отличная работа, Кик. Правда, отличная. Должно быть, тебе пришлось основательно покорпеть над ней.

– О, – выдохнула Кик. – Конечно. Спасибо. Да, пришлось поработать.