За спиной поднимался крутой скалистый берег, поросший хвойным лесом, а почти прямо напротив точки перехода красовалась пещера, в которой, скорее всего, можно было укрыться от надвигающегося дождя и грозы.
Но самым главным было не это, а то, что вход в пещеру закрывала стена, сложенная из грубо обтесанных сосновых брёвен, впрочем, не слишком толстых. У одного края стены у скалы имелась дверь, сделанная из ровно подогнанных друг к другу стволов потоньше. И всё это, без сомнения, являлось творением рук человека.
Переложив в левую руку копьё, которое осталось с ним, Богдан вытащил лучемёт. Осторожно ступая с оружием наготове, он приблизился к деревянной стене, не решаясь пока позвать возможных хозяев данного дома.
У самой двери Богдан понял, что жилище, судя по наметённому песку, никто не посещал уже давно. На всякий случай он постучал торцом копья по бревнам стены и крикнул по-русски:
– Эй, есть здесь кто-нибудь?
Ответом была тишина, да Богдан и не рассчитывал на то, что в импровизированном доме кто-то есть: дверь, открывавшаяся наружу, не отворялась очень и очень давно, так как горка песка высоко прикрывала нижнюю её кромку. На двери были видны глубокие царапины, похожие на следы зубов или когтей, но тоже очень старые. Было похоже на то, что когда-то в жилище пытались проникнуть звери.
Богдан постарался рассмотреть что-нибудь сквозь щели двери, но там было слишком темно, да и снаружи солнце уже закрывали тучи, и дневной свет померк. Упали первые, пока ещё редкие, но крупные капли дождя.
Подёргав дверь, Богдан понял, что она заложена изнутри двумя толстыми жердями. Просунув сквозь отверстия полевой нож, молодой человек легко перерезал жерди, и дверь упала внутрь пещеры.
Пещера была глубокая, а поскольку снаружи от плотных туч сильно потемнело, света, падавшего через узкий дверной проём, хватало только чтобы видеть близлежащее пространство.
У одной из стен недалеко от входа темнел сложенный из камней очаг, около которого лежала куча хвороста и поленьев. Рядом находилась деревянная колода, в которую был воткнут небольшой топорик. У противоположной стены стоял стол, сооружённый из брёвен и большого плоского камня, возле которого валялся на боку табурет, умело связанный из жердей и куска шкуры.
Импровизированный стол покрывал слой нанесённого ветром песка, тут стоял подсвечник из черепа какого-то зверя с огарком свечи, и перевёрнутый котелок военного типа. Тут же у стены имелось несколько полок из жердей с какой-то утварью, а ещё дальше стоял топчан, рядом с которым на полу пещеры валялся карабин, тоже полуприпорошенный песком.
Богдан направил луч фонаря на топчан и невольно вздрогнул: на ложе из-под старых шкур выглядывали кости скелета. Впрочем, юноша ту же одёрнул себя: «Спокойнее, спокойнее! Скелеты, в отличие от живых людей и зверей, ни на кого не бросаются».
Одна рука скелета, свешивавшаяся с импровизированной кровати, была обмотана остатками тряпки неопределённого цвета – возможно, когда-то это служило повязкой, пропитавшейся кровью. Рядом с кроватью имелся ещё один очажок поменьше, устроенный, скорее всего, для тепла.
Основное жилище явно было оборудовано здесь, недалеко от входа. Несмотря на то, что пещера уходила в глубину, Богдан решил, что опасаться особо нечего: либо второго входа сюда нет вообще, либо он также надёжно закрыт. В противном случае здесь, наверняка, побывали бы звери, и вряд ли царил бы такой порядок, если не считать опрокинутого котелка на столе. Состояние скелета на кровати тоже подтверждало, что труп после смерти не рвали зубами. Тем не менее, чтобы удостовериться, что из темноты ему не угрожает опасность, Богдан прошёл дальше.
Оказалось, что он прав: за выступом скалы пещера продолжалась всего на несколько метров и оканчивалась глухим тупиком. Уникальность этого убежища, однако, состояла в том, что у дальней стены из щели между скалами бил ключ, образовавший обширную чашу чистой воды. Избытки влаги ручейком стекали куда-то в угол и пропадали, просачиваясь в трещины скалы.
– Так что в этом отеле одиноких сердец вода у меня есть, – мрачно пошутил Богдан, возвращаясь в первый зал пещеры.
Дождь снаружи расходился всё сильнее. Сейчас прежде всего следовало так же надёжно закрыть за собой дверь, ведь от кого-то бывший хозяин пещеры запирался! Богдан хотел сбегать к лесу, чтобы срезать новые засовы, но увидел, что длины старых хватает, чтобы снова просунуть их в пазы между жердями и, таким образом надёжно зафиксировать притвор.
Тем временем разразилась уже мощная гроза – дождь перешёл в ливень, в небе практически над головой сверкали молнии и оглушительно выстреливали удары грома.
Правда, Богдан, как человек, выросший в той полосе России, где летние грозы были явлением достаточно частым, спокойно реагировал на такие выходки природы, не важно, где они происходили – на Земле или в неком ином мире.
Он подошёл к очагу и, освобождая место для нового костра, сдвинул в сторону старые угли, покрытые слоем песка. После того, как огонь запылал, Богдан занялся инвентаризацией доставшегося ему имущества.
Прежде всего, его, конечно, радовало наличие котелка, в котором можно было сварить похлёбку и поесть чего-то горячего и жидкого – при всём богатстве местной природы без горячей пищи он по привычке не мог чувствовать себя комфортно.
Кроме того, тут имелось огнестрельное оружие. Богдан поднял и осмотрел карабин, сдув с него песок. Это был «маузер» – по цифрам, выбитым на его металлических частях, можно было понять, что выпущено оружие в 1921 году. Затвор с большим трудом и скрежетом, но открылся, в магазине осталось три патрона. Рядом со скелетом обнаружился револьвер системы «наган», в барабане которого имелось всего два заряда. Пустая кобура валялась тут же.
Оружие Богдану в любом случае было полезно никак не меньше котелка, но оно пребывало в таком состоянии, что вряд ли им можно было пользоваться. Особенно неважно выглядел карабин: он сильно заржавел, всюду набился песок, а патроны позеленели.
Помимо котелка и оружия на полках обнаружилось ещё много полезных вещей. Тут нашлись два ножа, правда, с сильно сточенными лезвиями, ложка и вилка с одним сломанным зубцом, большая металлическая фляжка, несколько коробочек, карманные часы с разбитым стеклом, но с крышкой, большая лупа, сапёрная лопатка, пара пинцетов, какие-то планшеты и баночки, пустой патронташ, пять патронов к карабину и шесть к револьверу, завёрнутые в промасленную тряпку. Масло на ткани, правда, практически высохло, но патроны выглядели почти идеально. Но самыми ценными были хороший цейсовский бинокль, сильно потёртый, но совершенно целый, набор для чистки огнестрельного оружия с маслёнкой, в которой ещё оставалось масло, – несказанная удача – совершенно рабочий маленький компас с медным ободком циферблата.
Кроме всего прочего, на полках лежало несколько грубых тарелок, горшков, чаш и бутылей, сделанных из обожжённой глины, диких тыкв и скорлупы кокосовых орехов, обрывки верёвок, много прилично изготовленных кремниевых наконечников для стрел и копий, ещё крепкие кожаные шнурки явно кустарного производства, много свечей, отлитых, судя по всему, из сала животных и глиняная формочка для такой отливки. В одной из чашек, к великой радости Богдана, обнаружилась грубая соль, которая потом в ещё большем количестве нашлась и в нескольких мешках, сделанных из шкур.
Тут же лежали две толстые тетради в клеёнчатом переплёте, и в обложке одной из них – два огрызка карандаша.
Рядом с полками стояло две удочки, три копья с кремниевыми наконечниками, колчан со стрелами и большой лук с порвавшейся, очевидно от времени и натяжения, тетивой. Тут же были прислонены несколько прямых жердей – все покрытые зарубками: очевидно, этот человек считал дни своего пребывания на острове как самый настоящий Робинзон Крузо.
Чтобы не тратить энергию фонарика, Богдан зажег свечу в подсвечнике из черепа. Он поднял табурет и, сев на него, стал листать тетради, записи в которых оказались на немецком языке. К счастью, это был один из тех языков, которые он для «самосовершенствования» впихнул себе в голову с помощью обучающих систем дворца, так что легко читал текст, хотя тот и был рукописным – Богдану только приходилось порой напрягаться, чтобы просто разобрать почерк.
