А к сороковому дню полностью освобожденная от всех земных страстей душа окончательно и навсегда покидает этот мир. И не плачет она больше по тем, кого любит, не жалеет о несделанном, не думает о недостроенной дачке, не мучается мыслью о том, как жена одна будет деток поднимать. Все, для нее тут уже все кончено.

Если то, о чем я подумала — верно, то времени у меня только до девятого дня, пока душу еще держат земные привязанности.

— … Магдалина? — ворвался в сознание голос Алекса.

— Что? — встрепенулась я.

— Ты меня совсем не слушаешь, — покачал он головой.

— Задумалась, — покаянно призналась я.

— Я спрашивал — сколько времени он медитировал?

— Минут семь, максимум десять.

Он нахмурился.

— Что— то не так? — просительно заглядывая ему в глаза, спросила я.

«Ну скажи, что все ок, что ты сейчас его вытащишь!» — молила я.

— Там видно будет, — уклончиво ответил он.

— Я должна знать, — покачала я головой.

— Послушай, ты мне надоела. Помолчи и не говори глупости, ладно?

Я замолчала, ошеломленная такой грубостью. Просто не нашлась, что ответить, как-то не была я еще в таких ситуациях.

Порыв ветра налетел внезапно, продул меня насквозь, бросил в лицо горсть опавших листьев.

А еще он принес ледяной и вкрадчивый шепот:

«Не тронь мое…»

К Женьке нас попытались не пустить. И время было неприемное, и вообще к нему пускали только родственников, коими мы не являлись.

«То, что ты невеста — у тебя на лбу не написано, много вас тут таких ходит!», — объяснила мне неприветливая усатая тетенька. Пришлось рассовать взятки.

Вскоре мы уже стояли около тела Женьки. В крошечной палате еле помещалась кровать, на которой он лежал, опутанный проводками капельниц.

Это было именно тело. Пустая оболочка. Холодная, неподвижная. Неживая. Черты лица заострились, иссушились, словно кто-то отжал из кожи влагу и лишил красок. Казалось: тронь — и на пальцах останется след серого пепла.

— Женечка…, — оторопело прошептала я.

— Черт! — Алекс рывком снял куртку, сел прямо на пол около кровати и велел мне: — Магдалина, прикройся ветошью и …

— Не отсвечивай, поняла.

— …и никого не пускай. Ни под каким предлогом. Ясно?

Я посмотрела на Женьку, ощутила кожей что-то темное, притаившееся рядом, и внезапно содрала со своей шеи крестик.

— На время даю, это оберег, — вздохнула я, одевая его на Тау.

Сама-то как-нибудь отмашусь, я же ведьма, а вот у него таких талантов нет, еще отвечай потом за него.

Тот молча кивнул, уселся прямо на пол перед Женькиной кроватью, взял его руку в свою — и замер.

Минуты текли, а я сидела как мышка и пристально вглядывалась в лицо Алекса, пытаясь понять, как там протекает процесс. Я видела, как расслабленно разгладились его черты, видела, как безмятежность надежно укрыла от меня все, что происходит там, куда он ушел.

Ни разу он не пошевелился, сидел в позе лотоса с идеально прямой спиной, бесстрастный и отсутствующий.

Я мучалась от неизвестности и нетерпения. За окном сумерки плавно сменились чернильной тьмой, зажглись фонари, а Алекса все не было. Пару раз пытались зайти медсестрички, я молча высовывала им руку с купюрой и ободряюще улыбалась.

В одиннадцать часов я не выдержала. Осторо-ожно села около Алекса, коснулась его руки, там, где она соединялась с Женькиной — и сначала даже не поняла истины. Просто до меня не дошло, что Алекс стал таким же… серым и холодным, как и Женька.

Нахмурившись, я коснулась его щеки рукой, провела — и с ужасом увидела, как на пальцах остался серый след от пепла.

«Мама», — потрясенно сказал внутренний голос.

И тут Алекс открыл глаза.

— Слава Богу, ты жив! — облегченно вздохнула я и осеклась об его взгляд. Темно-карие, почти черные глаза под тяжелой складкой верхнего века смотрели на меня как-то очень… мертво. Это были глаза человека, которому неведомы более земные страсти и эмоции. Глаза человека, который легко разорвет котенка, не потому, что жесток, а потому что не знает что такое жестокость. Потому что …

— Эт-то мое, — его губы шевельнулись, трещиной зазмеились на неподвижном сером лице.

— Алекс, ты чего? — настороженно спросила я. — Я тебя боюсь, имей в виду.

— Эт-то мое, не тронь, — прошипел он, я внимательно вгляделась в его глаза, припорошенные пеплом — и замерла от ужаса, ибо поняла…

«Идиотка, это же не он!!! — заверещал внутренний голос. — Это мертвый!!!»

… что я подставилась как никогда в жизни. Серая аура — аура мертвого. Но ведь он живой, черт побери, как такое быть может???

«Делай же что-нибудь!!!»

Ме-едленно, не отрывая от него взгляда, я попятилась назад, контролируя каждое движение, чтобы не насторожить, не разъярить это.

Я не заметила его движение, настолько оно было молниеносным. Миг — и ледяная рука Алекса метнулась к моей лодыжке, дернула — и я повалилась на пол.

Словно куклу, он легко подтащил меня за ногу к себе, склонился и легко разорвал высокий воротник джемпера. Изучающее провел пальцем вдоль сонной артерии, парализуя могильным холодом мое тело — и равнодушно сжал горло, словно прикидывая, сумеет ли он его обхватить одной ладонью.

И все это произошло между одним моим вздохом и выдохом, я даже не успела закричать.

А потом мертвые пальцы с силой сжали мое горло, потянулась и вторая рука помочь меня придушить, и я поняла — игры кончились.

Лицо его было близко-близко, от него несло студеной осенней землей да кладбищенскими елями, но я не колеблясь закрыла глаза, дернулась навстречу ему и коснулась серых пепельных губ.

«Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка», — медленно читал в это время внутренний голос Песнь Песней, пытаясь разбудить в моей душе столь необходимую нежность…

Невыносимо обожгло холодом, мир качнулся, заскрипел пепел на зубах, но я лишь вскинула руки и сцепила за его спиной. Чтобы ничто не помешало мне его целовать.

«Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне».

Я согревала его губы своими, я капала на них крепкой настоянной нежностью, что хранила в сердце для любимого, я проливала на них мирру и елей.

«Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?»

Нечто разъяренной кошкой зашипело, забилось в его теле, и несдобровать бы мне, но губы его вдруг слабо подались под моими, ответно шевельнулись, а значит — душа возвращалась в тело.

«Уста его — сладость, и весь он — любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!»

«Метод мертвой царевны» — так называется это.

Если душа недавно покинула тело и оно невредимо, самый простой способ вернуть ее в тело — хорошенько поцеловать. Чтобы вскипели гормоны в крови тысячью пузырьков, чтобы душа затрепетала от неги — и вернулась.

Основной инстинкт, сэр.

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь», — мерно шептал внутренний голос, и нечто взбесилось.

Оно вскинулось на дыбы, зашипело, руки Алекса хлестали меня, выдирали волосы, кидали к стене. Я не сомневалась, что сам Алекс, японский воин, меня бы сломал, коль захотел. Но это дралось слишком обычно, яростью компенсируя силу и умение. К счастью для меня, оно не использовало шикарный потенциал Алексова тела.

Краем глаза я увидела, как распахнулась дверь, как вбежали медсестрички, закричали…

«Ты заплатишшшь», — бешено прошипел голос у меня в голове, Алекс на миг замер, перестав меня бить, а после — вздохнул и одним движением отстранил меня от себя.