Сноски:

1. Более четкое изложение законности разделения между воющими сторонами и невоюющими, см. G.E.M. Anscombe, Mr. Truman's Degree (Oxford: privately printed, 1956). Брошюра посвящена протесту против назначения почетной докторской степени Президенту Трумэну Оксфордским университетом.

2. Любопытно и непоследовательно, что консервативные защитники «ограниченного правительства» считают абсурдным любое предложение исключения монополии на принуждение на данной территории, которое бы оставило частных лиц без правителя, и в то же время настаивают на том, чтобы в международном праве единого правителя, улаживающего споры между государствами не должно быть.

3. Существует другое мнение, которое больше подходит к «домашней» защите на государственной территории: чем хуже государство может защитить жителей своей территории от атак негосударственных преступников, тем больше шансов на то, что его жители поймут неэффективность государственных действий, и обратятся к негосударственным методам защиты. Поэтому неудача государства в защите может иметь поучительную ценность для людей.

4. F.J.P. Veale, Advance to Barbarism (Appleton, Wisc.: C.C. Nelson, 1953), p. 58.

5. Можно выделить еще два практических момента касательно западного империализма. Во-первых, права собственности почитались только европейцами, коренное население часто считало, что их лучшие земли были украдены империалистами, а их труд насильственно использовали в работе на шахтах или на землях, полученных за счет этого воровства. Во-вторых, существует миф о том, что «дипломатия канонерок» начала двадцатого века была все же защитой прав собственности западных инвесторов в отсталых странах. Но исключая нашу критику о выходе за пределы государством монополизированной территории, в общем-то, не учитывается, что часть действий «канонерок» была направлена не на защиту частных инвестиций, а на защиту прав западных владельцев облигаций местного правительства. Западные власти принудили местные правительства увеличить налогообложение их собственных подданных, чтобы расплатиться с иностранными владельцами облигаций. Это никак нельзя назвать действием по защите частной собственности – скорее наоборот.

6. Randolph Bourne, War and the Intellectuals, C. Resek, ed. (New York: Harper and Row, 1964), p. 69.

7. Более раннюю версию этого мнения можно найти в Murray N. Rothbard, "War, Peace, and the State," in Egalitarianism as a Revolt Against Nature, and Other Essays (Washington, D.C.: Libertarian Review Press, 1974), pp. 70-80.

Экономика приобрела статус отдельной самостоятельной научной дисциплины в девятнадцатом столетии и с тех пор ее развитие, к сожалению, проходит при доминировании утилитаризма в философском основании. Социальная философия экономистов, вне зависимости от того, были ли они сторонниками доктрины laissez-faire в девятнадцатом столетии или этатизма в двадцатом, почти безальтернативно опиралась на утилитаристские взгляды. Даже сейчас дискуссии по экономической политике проходит в контексте сравнения «социальных издержек» и «социальных выгод».

Мы не можем в данной книге ввязываться в критику утилитаризма как этической теории. [1] Здесь нас больше интересует анализ конкретных попыток использовать утилитаристскую этику для формирования жизнеспособного основания для идеологии либертарианства или laissez-faire. Наши краткие критические обзоры, таким образом, будут сконцентрированы на утилитаризме в той степени, в которой он был использован как основание для либертарианской или квазилибертарианской политической философии. [2]

Вкратце, утилитаристская философия считает, что «хорошей» политикой является та, которая обеспечивает «максимальное удовлетворение потребностей максимального числа»: в ней каждый индивид считается за единицу, а «удовлетворением потребностей» считается удовлетворение полностью субъективных желаний индивидов в обществе. Утилитаристы, и в частности экономисты (см. ниже), считают, что их подход «научен» и «свободен от ценностей», и что их доктрина предположительно позволяет им избежать ценностных суждений вследствие того, что они предположительно не вносят в рассуждение своих ценностей, а вместо этого рекомендуют ориентироваться на максимальное удовлетворение потребностей и пожеланий населения.

Но эта доктрина едва ли научна и, конечно же, не свободна от ценностей. К примеру, почему «максимального числа»? Почему считается более этичным следовать пожеланиям большинства против пожеланий меньшинства? Чего такого хорошего в «максимальном числе»? [3] Представим себе, что большинство в обществе ненавидит рыжеволосых и весьма желает их всех убить. И представьте, что рыжеволосых на данный момент очень мало. Должны ли мы сказать, что «хорошо» для подавляющего большинства будет убить всех рыжеволосых? И если нет, то почему нет? Таким образом, утилитаризм, как минимум, не может назвать причину для свободы и политики laissez-faire. Как с сарказмом утверждает Феликс Адлер, утилитаристы

«считают достижение наибольшего счастья большинством социальной целью, хотя и затрудняются объяснить, почему счастье большинства должно считаться обоснованной целью для тех, кто принадлежит к меньшинству». [4]

Во-вторых, каково обоснование того, что каждый индивид считается за единицу? Почему не применяется какая-либо другая система весов? Это также является недоказанным и, следовательно, ненаучным утверждением сторонников утилитаризма.

В-третьих, почему «хорошее» - это только удовлетворение субъективных эмоциональных желаний каждого человека? Почему бы не ввести некие объективные показатели этих желаний? Действительно, утилитаризм имплицитно подразумевает, что данные субъективные желания – это абсолютные потребности, которые социальный технолог обязан пытаться удовлетворять. Но опыт, очевидно, показывает, что индивидуальные желания не абсолютны и не стабильны. Они не закрыты от внешней аргументации, рациональной или нет; собственный опыт и другие индивиды могут переубедить и переубеждают людей изменить их ценности. Как такое могло бы происходить, если бы индивидуальные желания были чистой данностью и не могли меняться под влиянием других людей? Но если мы признаем, что индивидуальные ценности не абсолютны и могут меняться под влиянием моральных аргументов, тогда получится, что существуют межчеловеческие моральные принципы, которые можно доказать и которые влияют на других людей.

Довольно странно, что утилитаристы, полагая, с одной стороны, что мораль и добро чисто субъективны, они, с другой стороны, считают, что эти субъективные желания могут складываться, вычитаться и взвешиваться у разных индивидов в обществе. Это предполагает, что индивидуальные выгоды и издержки могут складываться, вычитаться и измеряться, составляя таким образом «чистые социальные выгоды» или «издержки», давая утилитаристам способ оценки той или иной социальной политики. [5] Современная «экономика благосостояния» особенно далеко зашла в оценках (даже количественных, претендующих на точность) «социальных издержек» и «социальных выгод». Но эти экономисты забывают сообщить нам, что применяемые моральные принципы субъективны, что издержки и выгоды безусловно субъективны: индивидуальные полезности субъективны и являются ординалистскими, вследствие чего категорически неверно складывать или взвешивать их для получения каких-либо «социальных» издержек или выгод.