9. По нашему мнению либертарианская система несовместима с монопольными государственными защитными агентствами, такими как полиция и суды, которые должны стать частными и конкурирующими. Так как наш трактат относится к этике, мы не можем здесь обсуждать то, как именно такие «анархо-капиталистические» полиция и суды будут работать на практике. Обсуждение этого вопроса см. в Murray N. Rothbard, For a New Liberty, rev. ed. (New York: Macmillan, 1978), pp. 215-41.

10. Все это напоминает блестящую и остроумнейшую систему наказания для правительственных бюрократов, разработанную великим либертарианцем Х.Л.Менкеном. В своей книге Crestomathy (New York: Alfred A. Knopf, 1949), pp. 386-87, утверждал, что каждый гражданин,

заметив действиях чиновника признаки нарушения может немедленно покарать его на месте и тем способом, который считает подходящим – и в случае, если это наказание включает физический вред, большое жюри или коронер должны ограничиться только вопросом, заслужил ли чиновник это наказание. Иными словами, я предлагаю, постановить, что для гражданина больше по умолчанию не является злом нанести вред чиновнику: избить его, отстегать плетью, обмануть, порезать, наставить синяков, искалечить, отдубасить палкой или дубинкой, содрать с него шкуру или даже линчевать. Наказуемым злом это становится в той степени, в какой наказание выходит за рамки провинности чиновника. Размер превышения, если таковое было, может быть корректно установлен судом присяжных, которым у нас устанавливаются иные обвинения. Высеченный судья, конгрессмен или другой чиновник, будучи выписанными из больницы, или наследники чиновника, если он погиб – предстают перед большим жюри и представляет свою жалобу, и если она признается оправданной, собирается суд присяжных и доказательства предоставляются ему. Если суд признает, что чиновник заслуживал примененного к нему наказания, то гражданину, применившему наказание, воздается почет. Если же, напротив, суд выясняет, что наказание вышло за рамки преступления, то гражданин может быть наказан физически, искалечен, убит, и т.д. - в той степени, в какой наказание, примененное к чиновнику, превзошло его реальную вину.

11. Воздаяние было интересно названо «духовным воздаянием» у Schafer, Restitution to Victims of Crime, pp. 120-21. Также см. защиту высшей меры наказания для убийства от Роберта Гарингера, "Punishment as Language," Ethics (October 1960): 4748:

Абсолютное насилии требует абсолютного наказания; и мы должны признать, что в наше время смертная казнь – это единственный символ абсолютного наказания. Что еще может выразить ненормальность убийства в терминах, доступных тому отморозку, для которого убийство является возможным вариантом. Очевидно, что меньшее наказание будет соответствовать меньшему преступлению (курсив – Гарингера).

О наказании в общем как отрицании посягательств на права см., cf. also F.H. Bradley, Ethical Studies, 2nd ed. (Oxford: Oxford University Press,1927), reprinted in Ezorsky, ed., Philosophical Perspectives on Punishment, pp. 109-10:

Почему … я заслужил наказание? Потому что был виновен. Я поступил «неправильно» … отрицание «права» - это принятие бесправия. … Разрушительная сила чувства вины … хороша сама по себе; и это не потому, что простое отрицание хорошо, но потому, что отрицание бесправия это принятие прав. … Наказание – это отрицание нарушений путем принятия права.

Мощный аргумент в пользу теории воздаяния можно найти у Herbert Morris, On Guilt and Innocence (Berkeley: University of California Press, 1976), pp. 31-58.

12. Пример попытки сконструировать кодекс законов, воплощающий соразмерное наказание за преступления и возмещение жертве – см. Thomas Jefferson, "A Bill for Proportioning Crimes and Punishments" in The Writings of Thomas Jefferson, A. Lipscomb and A. Bergh, eds. (Washington, D.C.: Thomas Jefferson Memorial Assn., 1904), vol. 1, pp. 218-39.

13. H.L.A. Hart, Punishment and Responsibility (New York: Oxford University Press, 1968), p. 161.

14. Так, словарь Вебстера определяет «воздаяние» как «получение награды или наказания в соответствии с заслугами индивида».

На данный момент мы установили право собственности индивида на него самого и на свободную землю, которую он занимает и трансформирует в собственность своим трудом и выяснили, что из этих двух принципов мы можем дедуктивно вывести структуру прав собственности на любые блага. Эти права включают и те блага, которые индивид получает посредством обмена или в качестве добровольного дара или наследства.

Тем не менее, остается открытым сложный вопрос детей. Право собственности на себя установлено для взрослых - естественных владельцев себя, которые могут и должны использовать свой разум для принятия решений. С другой стороны, здравый смысл подсказывает, что новорожденный ребенок не является естественным владельцем себя, а только потенциальным владельцем. [1] Но это вызывает сложную проблему: когда и каким способом, растущий ребенок получает естественное право на свободу и владение собственным телом? Постепенно или все сразу? В каком возрасте? И каким критерием мы должны руководствоваться для этого получения прав?

Во-первых, следует обсудить вопрос внутриутробного бытия ребенка. Каковы права собственности родителей или матери на плод? Сразу следует заметить, что консервативная католическая позиция обычно отвергается слишком неаккуратно. Эта позиция гласит, что плод – это живой человек и, соответственно, аборт является убийством и должен преследоваться, так же как и любое другое убийство. Обычно просто отвечают, что начало жизни человека – это его рождение и с этого момента он приобретает естественные права, включая право не быть убитым; до рождения же ребенок не может считаться живым человеком. Но католики отвечают, что плод также живет и, безусловно, является потенциальным человеком, а затем сводят вопрос к общей точке зрения, что новорожденный не может быть подвергнут агрессии, так как это потенциальный взрослый. Хотя рождение действительно является надлежащей точкой отсчета, обычная формулировка превращает рождение в произвольную линию раздела и не имеет достаточных оснований в теории собственности на себя.

Надлежащие основания при анализе абортов лежат в абсолютном праве каждого человека на себя самого. Это означает, что каждая женщина имеет абсолютное право на ее собственное тело и все, что в нем содержится. Такое право включает и плод. Большинство плодов появляются в утробе матери благодаря ее желанию и собственному добровольному согласию. Но как только мать решает, что она не хочет больше нахождения плода внутри, он становится паразитическим «захватчиком» ее тела и мать имеет полное право изгнать его из своей собственности. Аборт в таком случае должен рассматриваться не как «убийство» живого человека, а как изгнание нежелательного захватчика из ее тела. [2] Следовательно, любые законы, ограничивающие или наказывающие аборты, нарушают права матерей.

Встречается аргументация, исходящая из утверждения о том, что если мать изначально согласилась на зачатие, то она тем самым заключила «контракт» с плодом и не может его нарушить путем аборта. Эта доктрина, тем не менее, имеет множество проблем. Во-первых, как мы увидим ниже, простое обещание – это не обязывающий контракт: контракт может быть обязывающим, только если его нарушение подразумевает имплицитную кражу, а такие соображения здесь, очевидно, применить нельзя. Во-вторых, здесь очевидно не может быть контракта, так как плод (оплодотворенная яйцеклетка?) вряд ли может быть признанной добровольной и разумной стороной контракта. И, в-третьих, как мы уже видели раньше, ключевым пунктом либертарианской теории является неприкосновенность воли и, следовательно, строгий запрет принуждения к контракту. Даже если бы и был здесь какой-либо «контракт», он не может быть обязывающим, так как воля матери неприкосновенна, и она не может быть законно принуждена к вынашиванию и воспитанию ребенка помимо своей воли.