Решающим нашим аргументом, даже если либертарианец-контекстуалист скажет, что в таких трагических условиях Смит должен выбросить кого-то другого в воду и занять его место чтобы спасти свою собственную жизнь, станет то, что при этом Смит все равно совершает агрессию по отношению к правам собственности и возможно жизни того, кого он лишил законного места в лодке. Поэтому даже если утверждается, что Смит вынужден был силой занять место в лодке чтобы спасти свою жизнь, он все равно в нашем понимании остается преступным агрессором и заслуживает судебного преследования за покушение на собственность и возможно жизнь. После осуждения правом владельца выброшенного из лодки или его наследников будет простить Смита, извинить его поведение в силу критических и необычных обстоятельств; но их правом будет и не прощать его и применить всю мощь закона для его наказания. И еще раз напомним, когда мы в нашей теории говорим о правах индивида в каждом конкретном случае, независимо от того, принимает ли он добровольное решение - реализовывать эти права или нет. С нашей точки зрения владелец собственности или его потомки в случае его гибели будут иметь права преследовать агрессора и применить к нему надлежащее наказание. Ошибка контекстуалистов состоит в смешении соображений индивидуальной, персональной морали (что должен делать Смит?) с вопросами его прав в данном случае. Право собственности, таким образом, остается абсолютным и в таких экстремальных, трагических случаях, как пример со спасательной шлюпкой.

Более того, подвергнувшись агрессии со стороны Смита, Джонс, владелец лодки или обломка, кроме права впоследствии наказать Смита, имеет право немедленно применить против него силу, чтобы удалить с незаконно занятого места немедленно. Независимо от того, морально ли для Смита попытаться использовать силу для спасения своей жизни, Джонс или его наемный телохранитель имеют безусловное право применить силу против агрессора. [6]

Суммируя применение нашей теории к экстремальным ситуациям: если человек применяет агрессию против другого человека или его собственности чтобы спасти свою собственную жизнь, его действия могут быть или не быть моральными. Но это не тот вопрос, который мы обсуждаем в данной работе. Независимо от того являются ли его действия моральными или аморальными по какому-то критерию, он все равно остается преступным агрессором, нарушающим права собственности другого индивида, и жертва действует в своем праве, если отражает агрессию силой и впоследствии преследует агрессора по суду за его преступление.

Примечания:

1. Прагматическая точка зрения, связанная со случаем спасательной шлюпки состоит в том, что, как мы знаем из экономической науки, режим защиты прав собственности и свобода рынка приведут к тому, что будет наблюдаться минимальное количество таких ситуаций - минимум случаев, в которых более одного человека вынуждены сражаться за редкий ресурс с целью выживания. Свободный рынок, экономика, основанная на правах собственности повышают стандарт жизни для всех участвующих в ней и расширяют возможности их выбора - тем самым сочетая свободу и изобилие и снижает до ничтожных величин вероятность возникновения таких экстремальных ситуаций. Но такие утилитаристские аргументы, как мы должны понимать не полностью отвечают на вопросы о правах и справедливости. Язвительный протест против использования преувеличенно экстремальных примеров в моральной философии см. G.E.M. Anscombe, "Does Oxford Moral Philosophy Corrupt the Youth?" The Listener (14 February 1957): 267.

2. Но если он заранее предусмотрел такие правила – его решение должно действовать. Я обязан этим замечанием Вильямсону Эверсу.

3. В 1884 году британский суд отверг аргумент «необходимости» при рассмотрении убийства и каннибализма мальчика спасшимися вместе с ним взрослыми. Судья, Лорд Колридж спросил:

«Кто может судить такой тип необходимости? Какой мерой мерить сравнительную ценность жизней? По силе интеллекта? Очевидно, что принцип оставляет эту меру на совести того, кто выигрывает от определения необходимости, которая оправдает его осознанное решение забрать чужую жизнь для спасения своей».

The Queen v. Dudley and Stephens, 14 Q.B.D. 273 (1884), quoted in John A. Robertson, "Involuntary Euthanasia of Defective Newborns: A Legal Analysis," Stanford Law Revim (January 1975): 241. С другой стороны, в предыдущем деле в 1842, United States v. Holmes, суд предпочел оправдать убийство людей в спасательной шлюпке, при условии того, что жертвы были выбраны «честной процедурой, например жребием». Почему слепой случай должен считаться «честным» не было адекватно объяснено. 26 F. Cas. 360 (No. 15,383) (C.C.E.D. Pa. 1842). See ibid., pp. 240-41,243n. Интересная, но незавершенная дискуссия на основе этих двух случаев см. Lon L. Fuller, "The Case of the Speluncean Explorers," Haruard Law Review (February 1949): 616-45.

4. Критику контекстуализма выраженного Маком в данном примере см. ниже. Cf. Eric Mack, "Individualism, Rights, and the Open Society," in Tibor Machan, ed., The Libertarian Alternative (Chicago: Nelson-Hall, 1974), pp. 29-31.

5. Более того, пример Эрика Мака даже не показывает обязательности конфликта между правами собственности и моральными принципами. Конфликт в его примере происходит между правами собственности и голосом самосохранения или собственных индивидуальных интересов. Но последние доминирует в моральных принципах тех кто исповедует моральный эгоизм, как, несомненно, профессор Мак, но ведь эгоизм – это не единственная возможная моральная теория.

6. Профессор Герберт Моррис придерживается сходного взгляда на права. Говоря о концепции прав в целом, а не об экстремальных ситуациях спасательной шлюпки, Моррис защищает идею, что права должны быть абсолютными, а не иметь характер опровержимой презумпции; в тех случаях, когда может с точки зрения индивида считаться моральным нарушение чьих-либо прав, следует всегда делать упор на то, что права, тем не менее, будут нарушены и это нарушение впоследствии будет основанием для наказания. См. Herbert Morris, "Persons and Punishment," The Monist (October 1968): 475-501, esp. pp. 497ff.

В последнее время становится все более модным расширять понятие прав, включая туда не только человека, но и животных, а затем утверждать, что поскольку животные обладают всеми правами человека, то, следовательно, недопустимо – то есть, ни один человек не имеет такого права, – убивать или поедать животных.

Разумеется, такая позиция сталкивается с множеством затруднений, в том числе при выработке некоего критерия по поводу того, какие животные или живые существа входят в сферу действия прав, а какие остаются за пределами этой сферы. (Далеко не все теоретики, например, готовы заходить так далеко, как Альберт Швейцер, и отрицать за кем-либо право раздавить таракана. А если бы теорию еще расширить, включая не только живые существа, наделенные сознанием, но все живые существа, такие как бактерии либо растения, то человеческой расе оставалось бы только быстро вымереть.)

Однако фундаментальный изъян теории прав животных является более глубоким и всеобъемлющим. Так как утверждается, что права человека понимаются не просто как эмотивные; индивиды обладают правами не потому, что мы «ощущаем», что они должны обладать, а благодаря рациональному постижению природы человека и Вселенной. Иначе можно сказать, человек обладает правами, потому что это естественные права. Они укоренены в самой природе человека: в способности отдельного человека делать осознанный выбор, в необходимости для человека использовать свой ум и энергию для реализации целей и ценностей, для изучения окружающего мира, для осуществления своих задач ради выживания и процветания, в его способности и потребности вступать в коммуникацию и взаимодействовать с другими человеческими существами и участвовать в разделении труда. Короче говоря, человек является рациональным и социальным животным. Никакое другое животное или живое существо не обладает способностью рационально рассуждать, делать сознательный выбор, подвергать преобразованию окружающую среду ради собственного процветания либо сознательно сотрудничать в рамках общества и разделения труда.