Перед Аджедабией прямо у дороги возникают медово-желтые дюны.

Их мягкие волны протянулись далеко к горизонту. Заходящее солнце окрасило багрянцем веерообразные кроны финиковых пальм, тщетно пытающихся спастись от убийственных объятий песка. Высокие стройные стволы целиком погребены в сыпучих песках, которые перевалили через маслянистую полосу проезжей дороги и оттеснили редкие машины далеко в пустыню.

Перед Бенгази ландшафт совершенно меняется. Исчезает голая пустыня. Вы въезжаете в густую эвкалиптовую аллею и после многих сотен километров пустыни снова видите насаждения миндаля и олив. Здесь проходят новые телефонные провода, которые иногда протянуты по пяти параллельным линиям столбов и следуют до самых границ Египта.

Перед въездом в Бенгази по обеим сторонам дороги сверкают огромные участки, залитые морской водой и окаймленные невысокими насыпями. Это обширные соляные промысла. Морская вода поступает сюда по системе каналов. Всю остальную работу делают солнце и раскаленный воздух пустыни. Искрящиеся прямоугольники белоснежных кристаллов напомнили нам заснеженный каток на Влтаве под мостом Ирасека, но лишь на одно мгновение, пока жгучее солнце не рассеяло миража и не возвратило нас снова к африканской действительности.

Vinceremo![20]

Бенгази был когда-то столицей Киренаики, гордостью Муссолини. В центре новой колонии, которая должна была стать противовесом другой части Ливии — Триполитании, были выстроены великолепные дворцы. Город превратился в современный порт, от которого много раз зависела судьба враждующих армий на всем североафриканском театре военных действий.

О гигантомании дуче здесь свидетельствует монументальный кафедральный собор, представляющий смесь всех архитектурных стилей. Возможно, он должен был символизировать пеструю галерею сменявших друг друга властителей страны. Непонятным остается сочетание римских тимпанов с византийскими куполами, прообразы которых возвышаются над Золотым Рогом на Босфоре.

На мраморной облицовке внутри просторного нефа храма мы нашли расписание богослужений, а также ежедневные известия на немецком языке, отпечатанные на гектографе. Их подстрекательский стиль и содержание плохо вяжутся с благочестием верующих, для которых они предназначались.

Немецкие военнопленные, входившие когда-то в большинстве своем в состав частей СС, а теперь свободно разгуливающие по улицам Бенгази без конвоя, только с черным ромбом на рубашках, ежедневно читают здесь подстрекательские статьи о «новых концентрационных лагерях» в Германии, которые, мол, могут потягаться с нацистскими лагерями в Бельзене и Освенциме. Методы денацификации Германии оказались якобы не такими, какими их представляли себе все немцы, когда складывали оружие.

У нас еще оставался проблеск надежды на то, что система денацификации будет признана хотя и суровой, но малоэффективной. Однако остальные «известия» не оставили на этот счет никаких сомнений. В конечном счете после прочтения листков у нас создалось такое впечатление, что, по понятиям авторов, справедливо было бы сделать бывших командиров нацистских карательных отрядов, по меньшей мере, начальниками отделов в новых учреждениях Германии.

Дело заключалось не только в том, что оккупационные власти разрешили воскресить или, вероятно, сами воскресили лживый дух Геббельса в стенах кафедрального собора Бенгази. Двум чехословакам, которые близко познакомились с нацистской системой «умиротворения», методы «перевоспитания» немецких военнопленных в Бенгази предвещали нечто во много раз худшее. Какие же цели преследовали английские оккупационные власти в Киренаике, когда через два года после того, как отгремели последние выстрелы на полях сражения в Европе, поддерживали лживую нацистскую пропаганду, направленную даже против столь вялых форм денацификации, какие проводились в англо-американской зоне Германии?

В то время мы были изолированы от событий в Европе и не могли даже на секунду представить себе, что этот факт был одним из звеньев в цепи попыток денацификации, предпринимавшихся на земле, усеянной десятками тысяч белых крестов, на которых песчаные бури еще не успели стереть имена павших бойцов…

Бенгази и сейчас является столицей Киренаики, по крайней мере теоретически. В действительности это почти вымерший город. Мы нашли здесь лишь отдельных итальянцев и несколько десятков других европейцев. Власть находилась в руках англичан, которые предоставили небывало широкие права сильной в экономическом и военном отношении группе арабов. Мы сами видели, как властно сенуситы обращались в Аджедабии с итальянскими шоферами, которые везли из Триполи большую партию пива в бутылках, предназначавшегося для военной администрации в Бенгази.

Но мы скоро поняли, что и здесь столкнулись с методами, типичными для английской колониальной политики. Мы увидели, что для оккупационных властей нет ничего проще, чем разжигать и систематически поддерживать вражду между прежними жестокими колонизаторами и потомками их жертв. Кажущейся перемены ролей — поддержки мстительности сенуситов и юридического разоружения всех итальянцев — оказалось достаточным для того, чтобы сравнительно небольшое число англичан приобрело решающее значение в жизни Киренаики.

Жизнь в Бенгази почти угасла. Порт на первый взгляд казался мертвым. О строительстве новых баз для военных кораблей в городе говорили лишь шёпотом. Вдоль улиц города стояли разрушенные дома, окна и двери которых были завалены заржавленными жестянками из-под бензина. В этих домах никто не жил. Зато с их стен все еще глазели на улицы портреты Муссолини и итальянские надписи «Agis ci sempre come se il Duce ti vedesse!», что означало: «Веди себя всегда так, как будто тебя видит дуче!». И лозунги «Vinceremo!» («Мы победим!»). Мимо этих надписей ежедневно проходила горстка убежденных фашистов, которые не могли расстаться с развалинами Бенгази. За два года, прошедших после окончания войны, они так и не закрасили надписи, цинично свидетельствовавшие о близорукости тех, кто вверг итальянский народ в ужасную войну.

Мы любовались портом Бенгази ясной лунной ночью. Высоко вздымавшиеся гребни волн разбивались об остовы кораблей. Тонны пенящейся воды перекатывались через четырехметровый мол и с неизменным постоянством возвращались назад к морю, навстречу все новым и новым волнам. Так же, вероятно, выглядело море несколько лет назад, когда под килями кораблей взрывались тяжелые авиабомбы и смертоносные торпеды.

Над Бенгази нависла гробовая тишина. Силуэты разрушенных домов на фоне лунного света торчали, как кулисы на опустевшей сцене. Эта картина была лишь прелюдией к последним, самым драматическим кадрам документального фильма, который развертывался перед нашими глазами на протяжении двух тысяч километров прибрежного шоссе.