Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Триполийские сутки

Триполи во многом похож на другие североафриканские порты. В мусульманскую жизнь города здесь, как и в Касабланке, Рабате, Оране, Алжире или Сфаксе, проник и пустил в ней глубокие корни европейский дух. Внешне, однако, до сих пор сохранился тот пестрый налет восточной жизни, который чувствуется и под поверхностью; его можно осязать, видеть и слышать при первом же ознакомлении с городом. Неповторим звуковой фон Триполи.

«Ашхаду анна ла илаха илла ллаху уа Мухаммадун разулу ллахи…»

В редеющем сумраке раздается певучая мелодия. Пять часов утра. Высокий, вибрирующий голос муэдзина переходит от одной тональности к другой, дрожит мягким гортанным тремоло и вдруг замирает, как бы падая с балкона минарета. «Верю, что нет бога, кроме Аллаха и что Магомет пророк его…» Город еще спит, но муэдзин уже призывает верующих к первой молитве — «фаджиру». Затем над кровлями города снова воцаряется спокойствие…

«Овааа, овааа, овааа…»

С восходом солнца на улице раздается мужской голос, настроенный на плач младенца. «Овааа, овааа», — слышится все яснее. Вот уже громовое «овааа» подкатывается прямо к вашим окнам, затем постепенно слабеет и совсем исчезает за рядами домов. Это торговец с огромной плетенкой яиц на голове, балансируя руками, повторяет свой плаксивый клич с механической точностью. За ним следуют торговец древесным углем, зеленщик, продавец птицы. К певучим возгласам примешивается рев осликов.

«Верю, что нет бога, кроме…» Смотрим на часы. Ровно восемь часов. Точно так было вчера и будет завтра. Во второй раз сзывает муэдзин верующих к стройному минарету, чтобы воздать благодарность Аллаху молитвой «саба».

«Коррриеррри… коррриеррри…», — примешивается вдруг к причитаниям муэдзина пронзительный голос араба, продавца утренних газет. Семилетний парнишка в разодранных штанах с колышащимся веером печатной бумаги несется вскачь, чтобы не пропустить своих ежедневных покупателей. Через полчаса снова раздается «корриери», но этот голос звучит печально и безнадежно. Конкурент первого продавца возвращается к типографии окружным путем, надеясь еще избавиться от двух-трех номеров и заработать несколько центов. А с улицы уже доносится звон колокольчиков мороженщиков, продавцов льда и точильщиков ножей с их разболтанными станочками.

Вдруг в шум улицы вливается особый ритм большого и малого барабанов. Они медленно приближаются. Ритм в пять четвертых такта пронизан восточной мелодией деревянного инструмента, напоминающего звук гобоя. Мелодия варьирует в границах полных шести тонов. Сначала она кажется ужасно монотонной, но затем слух улавливает незначительные вариации в трелях и протяженности тона. Лишь главная мелодия, как прочная основа, тянется без изменений.

Музыка становится более внятной. Из-за угла показываются четыре повозки, увешанные цветными лентами и зелеными знаменами пророка. Арабская свадьба. Толпа детей и взрослых с криками бежит за процессией. Два-три водителя такси, держа палец на кнопке сигнала, нетерпеливо ждут, когда шумная компания скроется, наконец, за следующим углом и можно будет выбраться из хаоса повозок, ослов и мулов, запрудивших тем временем всю улицу.

Между тем внизу, под нашими окнами, итальянец, хозяин ресторана, громко посвистывает. Он замолкает лишь тогда, когда подчеркнуто любезно приветствует знакомого клиента своим стереотипным: «Buono giorno, come sta…»[13].

«…ммадун разулу ллахи…». К звучному итальянскому языку примешиваются заунывные арабские слова. Муэдзин своим тремоло призывает к «духру» — третьей молитве. Автоматически, подсознательно смотришь на часы и переводишь их на 1 час дня, ибо муэдзин точнее лондонского Большого Бена[14].

После полудня улицы на два часа стихают, как по мановению волшебной палочки. Послеобеденный отдых — магическое заклинание, которое непреклонно подчиняет себе все один раз в сутки. Солнце стоит в зените.

Ровно в три из лавки, расположенной напротив, в нижнем этаже, раздается монотонный стук молоточка. Это араб — золотых дел мастер пробудился от послеобеденного сна.

Затем воздух вновь оглашается ударами барабанов, звучащих втрое сильнее утренних: арабская свадьба, но на этот раз гораздо более пышная. Много повозок, много приглашенных и зрителей. После полудня празднуют свадьбу богатые. Лишь монотонная музыка остается неизменной.

В пять часов в четвертый раз раздается голос муэдзина. Он, как будильник, поднимает от сна любителей долгого отдыха. Наступило время «асры», послеполуденной молитвы. Продавец фиг, вероятно, помолился еще в восемь часов утра и на целый день вперед. Его ничуть не смущает, что громкие его выкрики с предложением полусгнившего товара сливаются с призывами муэдзина к верующим.

К вечеру на улицах раздается сухой стук, как будто падает град. Ритм марша, звуки барабанов и дудок, детские голоса. Невольно вспоминаются отряды малолетних гитлеровцев, которые с ножами за поясом маршировали по улицам Праги. А на улице действительно появляется отряд арабской молодежи, освоившей под покровительством английских военных властей старые традиции итальянской «балиллы». Проходят арабские подростки в форме.

Гремят барабаны. Резкая поступь точно копирует немецкий шаг. Спрашивается, для чего оккупационные власти прививают военную муштровку этим смуглым ребятам?

После захода солнца снова появляется муэдзин, чтобы призвать к «магрубу» — пятой и предпоследней молитве.

Из открытых окон арабских и европейских квартир, из-за бисерных занавесок у входов в кафе несется пестрая разноголосица: американский джаз, вибрирующая мелодия арабской народной песни, европейская концертная программа с участием Бенджамина Джильи, транслируемая из Бари. А над всем этим хрипит граммофон, пытаясь заглушить хаос сумбурных звуков скрипучими тонами пластинки с штраусовским вальсом, которую заводят, наверное, по десять раз в день в течение целого года. Гулянье во время храмового праздника Святого Матвея по сравнению с вечерними улицами Триполи представляется местом гробового покоя и душевного отдохновения.

В 10 часов из ближнего кинотеатра под открытым небом раздаются громкие звуки фанфар. Это — вступление к еженедельной арабской звуковой кинохронике, которая доставляется раз в две недели из Каира. Затем в последний, шестой раз появляется муэдзин, чтобы напомнить верующим о наступлении часа «аши» — ночного покаяния. К последним звукам молитвы примешивается визг ускоренного радиомонтажа египетской хроники. Вероятно, футбольный матч или политическое выступление из Каира. Десять секунд тишины, а потом зрители, триполитанские арабы, могут услышать джазовую музыку — вступление к последнему американскому цветному фильму с участием Дины Дурбин. Где-то на противоположном конце улицы другой кинотеатр под открытым небом пытается заглушить своего конкурента, но безуспешно: Дина Дурбин вне конкуренции.

К полуночи этот Вавилон несколько затихает. И тогда где-то на окраине города раздается звучное кукареканье петуха, возвещающего полночь. Что это, галлюцинация? Однако через пять минут сотни петухов всего Триполи убеждают нас в том, что это не ночной кошмар. К ужасу своему, узнаем, что почти на каждой плоской крыше есть курятник. После полуночи все городские шумы на 20 минут подавляются хоровым выступлением петухов.

Затем с улицы вдруг доносится пронзительный плач ребенка. К нему присоединяется второй, третий, пятый, и через три минуты под вашим окном уже звучит невероятный концерт. В тени домов, на балконах, карнизах и террасах скользят тени десятков триполийских кошек. Их крещендо продолжается полчаса и завершается поединками ревнивых котов. Потом снова все стихает, но ненадолго. Тишина длится всего 10 минут, в течение которых вы можете потренироваться в арабском языке и выучить несколько отборных ругательств, хотя вас и шокирует тот факт, что одна из участниц ссоры — это арабка из дома на противоположной стороне улицы. Ночным скандалом она, вероятно, вознаграждала себя за целый день одиночества, проведенный за решеткой домашней тюрьмы.

вернуться

13

«Здравствуйте, как поживаете» (итал.).

вернуться

14

Большой Бен — часы на башне парламента в Лондоне. — Прим. ред.

19
{"b":"103617","o":1}