Направить его в Солнечную, там перехватят. Главное было — топливо. Аннигилят состоит из равных количеств вещества и антивещества, вот и надо, чтобы и того и другого было побольше. Не так уж и трудно отправить в плавильный бункер «Вещество» перед камерой сгорания все лишние предметы в ракете — они теперь все были лишние, кроме курсового автомата. Не так уж и трудно было ему упростить схему управления: только форсированный разгон и движение по. прямой… Но самое трудное, невероятно трудное — наполнить бункер антивещества!

Это более всего и убедило, что у Тризвездия есть такая залежь: ведь на своей заправке 1Р никогда не достигла бы скорости 150 мегаметров в секунду — куда!

Значит, Неизвестный собирал астероиды там. Как? Есть у ракеты минимальные технические средства для такого, для подзаправки в космосе: нейтридный манипулятор, засасывающий магнитный смерчик… Но один, в невесомости, в условиях, когда первое неточное движение наверняка окажется и последним… это был труд!

После этого ему осталось включить двигатель на режим нарастающего ускорения, выверить последний раз траекторию, чтобы далекая звезда Солнце находилась в перекрестии курсового фотоэлемента… — Ило замолк.

— И- выброситься? — хрипло спросил Эри.

— Нет. Он не мог выброситься, это сбило бы ракету с курса. Да и… — Дед поколебался, стоит ли такое говорить детям, — его тело, десятки килограммов дефицитного там вещества, тоже должно было войти в топливный баланс. Должно, не мог он, подчищая все, упустить из виду себя. И он вошел в плавильный бункер. Там есть переходный отсек с двумя герметичными люками. Когда он открыл внутренний, реле безопасности захлопнуло за ним внешний, сбросило его вниз.

Ило замолк. Молчали и дети. Берн рассматривал памятник в шаре: так вот почему астронавт стоит лицом к огню.

— А кто же он был? — спросила Ия. — Неужели не удалось установить — по голосу, по признакам каким-то?

— Слышали только голос дешифрующей машины, — ответил Ило. — А признаки — какие признаки! Все участники звездных экспедиций отлично водят разведракеты. Для них обязательно участие в конструировании и сборке звездолета и основных его машин — это принцип надежности через человека.

— Даже не узнали по записи: мужчина это был или женщина?

— Человек это был, — сказал Ило. — Человек. Ночь пришла на «лапуту». Тьма внизу была расцвечена огнями дорог, вышек, зданий. Тьма вверху была как отражение, хотя огни в ней светили куда мощнее: они казались подобны земным только потому, что находились гораздо дальше. Одни, космосстроевские, в тысячах километров, другие, звездные, и вовсе пылали в десятках и сотнях парсек отсюда. Но и к тем, и к другим летели сейчас люди.

Берн увидел дополнительные отсветы, дрожавшие в и без того блестящих глазах Ии и Ни. Девочкам было очень жаль Неизвестного. Других из Пятой тоже, но не так: они погибли мгновенно, не осознав, что случилось. А этого, который остался один в звездной пустыне, в равнодушно уничтожающем все мире, и не мог да ошибиться, пока не сделал все, — было жаль до слез.

Ило искоса смотрел на Эри. Тот, полуотвернувшись, жмурил глаза: это он сейчас входил в плавильный бункер ракеты, это е бил в лицо нестерпимый тысячеградусный жар… Пусть неизвестный, но он!

Старый биолог улыбнулся тепло и чуть иронично.

В минувшем апреле ему исполнилось 182 года. Он и сам чувствовал, что зажился сверх всякого приличия. Не нужно столько — тем более ему, знающему жизнь достаточно полно, чтобы держаться за нее. Да и вообще, если человек настолько не понимает жизнь и свое место в ней, что и после ста лет цепляется за нее, смакует биологическое существование, — зачем он жил?

Человек часть ноосферы, часть разумного мира — и важно почувствовать момент освобождения, за которым мир далее может развиваться без нее. Тянуть дальше — значит, паразитировать, заедать чужой век. Такое — не для него.

Оправдание избыточной жизни Ило видел в неоконченных делах — в тех, в которых мир без него еще не обходился. Помыслы и действия биолога были подчинены одному: закругляться. Заканчивать старое, не брать на себя новое — освобождаться.

Но жизнь все не отпускала. Вот, подкинула Альдобиана, надо держать его при себе. Должны же пробудиться в древнем профессоре хоть намеки на память Дана, должны! Астр прав: если не он, так кто?

…Не отпускали — хотя это было без толку, зря — мысли о загубленной Биоколонизации. Их возбуждали путешествия с «орлами», перелеты. Паря в воздушных потоках над зелено-голубым миром — с водами, тучными нивами, теплым ветром, — он невольно подумывал, что и на других планетах могло быть так. Даже одна усиливающая проект идея пришла к нему в таких размышлениях-полетах, что посредством тех же микробиологических операций можно образовать на планетах залежи нефти, горючих сланцев, слои плотного угля, даже километровые пузыри газа. Не для прежнего бездарного расходования на топливо (хотя и это не помешает там как НЗ — солнца-то все-таки искусственные!); это была бы сырьевая база для производства полимеров, синтетических материалов, даже пищи. Куда как важно было бы для строительства новых цивилизаций.

Разгорячась в мыслях, он продумывал методику, отвечал на возможные вопросы Эоли, сотрудников, даже Приемочной Комиссии… а потом спохватывался со стыдом и болью. Нет проекта Биоколонизации как не было; другими делами заняты сотрудники, другие опыты ведут они на Полигоне. Есть лишь его бессмысленное умствование, старческое невладение мыслью. Раньше он мыслями владел так же уверенно, как и телом.

Потом снова мечтал, планировал — жило в нем это, жило! Однажды даже запросил у ИРЦ обзор проектов и идей по освоению далеких планет. Просмотрел — и проникся гордыней: не было ничего в обзоре и близкого к Биоколонизации, не было, черт побери!.. А затем спохватывался, стыдил и смирял себя.

Малыши не были проблемой, возня с ними была отдыхом и возвращением к истокам. Ило щедро отдавал им то, что знал и умел и что они могли сейчас принять. Исчезновение его будет для «орлов», конечно, еще большим огорчением, нежели расставание с «гуигнгн-мами»… Ну ничего.:::::::::::::::::::::::::::

— Ило, а какое у тебя прежде было имя, нормальное? Тот взглянул удивленно.

Профессор поправился:

— Я не так сказал, не нормальное… Конечно же, нынешнее индексовое, которое дает информацию о человеке, нормально и разумно. Ну… стихийное, которое родители дали. Тоже на «И»?

Старый биолог молча глядел перед собой: то ли вспоминал, то ли всматривался в дали своего прошлого.

— Совершенно верно, на «И», — улыбнулся он Берну своей простецкой улыбкой. — Иваном звали. А в детстве и вовсе Ванюшкой.:::::::::::::::::::::::::::

— Неужели ничего нельзя поделать? Вы так много знаете о человеческом организме! Освободиться от устарелой информации в мозгу, очистить память тела, повысить его выразительность, — можно это?

— Можно. Только бессмысленно. Лишней информации в человеке нет. Все накопленное им в жизни плюс унаследованное — это и есть его личность.

Устранять, очищать — значит, уничтожать личность. Чем это отличается от смерти?

— Значит, идея бессмертия — вздор?

— И да, и нет. Есть два типа бессмертия: бессмертие камня, его можно достичь анабиозом, мгновенным замораживанием, и бессмертие волны. Цену первому ты знаешь сам. Второе подобно бегу волны по воде: волна движется, вода остается — забывание-вытеснение старой информации по мере накопления новой. Это тоже самообман. Не бывает бесконечного в конечном, невозможно это! Ило помолчал, добавил:

— Поддерживать функционирование живой плоти неопределенно долго в принципе можно. Только это не будет бессмертие личности. Личность есть выразительная цельность. А всякая цельность — конечна.:::::::::::::::::::::::::::

— В чем смысл жизни?

— Все в том же, в служении идее освобождения человечества.

Ило по неведению польстил Берну, предположив, что и он служил этой идее.