Онорина избежала когтей Амбруазины. Онорина была спасена.

Проходя мимо источника, показанного ей Мопунтуком, она встала на колени, жадно выпила ледяной воды, умыла пылающее лицо. Она вспомнила Онорину, которая говорила ей накануне рождения близнецов: «Нужно пить! Вода тяжелая! Она помогает ангелам выйти…»

Она думала о священных фонтанах тех мест, куда направляются паломники молиться о чуде. Это было почти то же самое.

Священный фонтан бил возле церкви Сент-Оноре.

В форте Раймон-Роже и Глориандра подошли к ней, горько плача.

Они ковыляли, держась за руки, что означало крайнюю степень неудобства и тягот этой жизни, такой суровой для них. Но они были такие хорошенькие даже в слезах, что она взяла их обоих на руки и пылко расцеловала:

— Что случилось, мои куколки?.. Что за беда на вас обрушилась?

— Пропала наша глупая собака, — объяснил Шарль-Анри, который всегда следовал по пятам за близнецами.

Из их слов можно было разобрать одно и то же: глупая собака исчезла, убежала.

Он даже попытался догнать ее, но она скрылась в лесу и не вернулась.

Она вспомнила, что пока говорила с Баннистером, заметила какое-то животное, мелькнувшее вдалеке.

Может быть, собака почуяла своих старых хозяев и решила последовать за ними… до Великих Озер?

После исчезновения кота эта потеря была значительной для детей.

Анжелика отправила взрослых посмотреть, нет ли ее среди холмов или на равнине, но все тщетно.

«Она пошла за ними, вот настоящее преданное животное, — сказала себе Анжелика. — Быть может, она более умна, чем мы думали…»

— И теперь, если разыграется пожар, то кто нас предупредит? — спросил Шарль-Анри.

Возвращение охотников близилось. Приготовлялись жерди для копчения мяса, которое они должны принести. Приближался праздник осени. Он милосердно отметет все опасения.

Милосердно? Или пагубно?

Но осень дарила свои роскошные подарки, и нужно было ими воспользоваться.

Однажды прекрасным теплым днем Анжелика собрала всех женщин и детей, кого только могла найти, снабдила их корзинками, и все они отправились за ягодами, аромат которых стоял в воздухе. У каждого было специальное приспособление, похожее на расческу, помогающее собрать как можно больше.

Анжелика остановилась и смотрела со смехом на трех малышей возле нее, мордочки которых были измазаны красным соком. Дом Лаймона Уайта, немого англичанина-оружейника, был совсем рядом, и она с признательностью и дружеским выражением посмотрела на свое первое убежище, в котором прошли героические дни, полные особого очарования.

Англичанин с длинными белыми волосами, беззвучно смеясь, вышел на порог и оттуда приветственно помахал им.

Она услышала крик Джуди Гольдманн, старшей из семьи квакеров, которую они приняли в прошлом году. В этот момент она только что отошла от девушки, которая несла две полных корзины, и повернулась к большому полотну, в которое ссыпали собранные ягоды, чтобы было удобнее нести их в форт.

Обернувшись, Анжелика увидела индейца, который схватил Джуди за руку и быстро тащил прочь, несмотря на ее сопротивление. Раздались другие крики. Индеец с поднятым томагавком пересекал поляну, направляясь к кустам. И пока она смотрела на эту сцену, еще не успев удивиться, чья-то крепкая и смазанная жиром рука схватила ее. Она увидела красную руку и маленький браслет из перьев вокруг мускулистого запястья цвета обожженной глины. Разрисованное лицо абенакиса находилось совсем рядом с ее, но это был Пиксаретт.

Она оттолкнула его, отбиваясь и крича: «Отпустите меня!» на всех наречиях, которые приходили ей в голову.

Кресты, ладанки и связки медвежьих зубов тряслись на его груди, но он не отпускал ее, и это напоминало ей атаку на английский городок Брунсвик-Фоллс.

Раздался выстрел. Дикарь, который держал ее, дернулся, потом упал, увлекая ее в падении.

Лаймон Уайт с порога выстрелил из одного из своих замечательных ружей. Ибо со своего места он мог видеть то, что происходило на холме и что не могла заметить Анжелика.

Когда она освободилась от руки, державшей ее, и подняла голову, она огляделась и поняла, что нельзя терять ни секунды.

Уде не в первый раз этот спектакль разыгрывался у нее на глазах, но предвидеть его сегодня не смог бы никто. С лесной опушки по холму по направлению к ним спускалась целая толпа индейцев с томагавками наготове.

— Беги быстрее… вон туда, — сказала она Шарлю-Анри, указывая на хижину Лаймона Уайта.

Немой англичанин подбежал к мальчику, подхватил его и увлек внутрь, придержав дверь перед Анжеликой, которая обхватила руками близнецов и бежала следом. Она, наконец, тоже была внутри старого дома.

— Закройте дверь. Положите перекладину. Скорее!

Лаймона Уайта не надо было подгонять. Стоило только ему захлопнуть дверь и задвинуть тяжелый засов, как снаружи раздался сильный удар топора.

Установив тяжелую перекладину на крюки, Лаймон тотчас же вернулся к оружию, а другое ружье протянул Анжелике. Показав ей на комнату, где была кровать, он сделал ей знак расположить там детей, затем подняться вслед за ним на крышу.

Крыша самого первого дома Вапассу была устроена в форме защитной платформы с покрытием, ибо, кроме основной двери, которая была сильно укреплена, в дом можно было попасть только через верх. На крыше было устроено нечто вроде крепостного вала, спрятавшись за которым можно было стрелять.

Анжелика и немой англичанин открыли огонь, и каждый выстрел был удачным.

Перед таким напором индейцы отступили, отошли на безопасную дистанцию, посовещались и, не торопясь, удалились в направлении основного форта.

Первая волна приступа была не очень хорошо подготовлена и прошла без особого шума. Теперь они слышали отовсюду воинственные крики, призывы. Но и эта суматоха вскоре прекратилась, и обескураживающая тишина воцарилась вновь. Кроме нескольких мертвых индейцев, лежащих около дома, ничто не напоминало о прошедшей сцене.

«Но… что это означает? Почему случилось это безумие?..» — думала она, выбитая из колеи.

Там, где она находилась, не было хорошего обзора. Она видела лишь верхнюю часть башенки и немного дальше — бастион левого крыла форта. Но то, что она заметила, повергло ее в ужас.

На башне находился кто-то, чью униформу она не различала из-за парапета, и этот человек спускал голубой флаг с золотым щитом, принадлежащий графу де Пейрак, затем, немного спустя, водрузил другой, и, несмотря на расстояние, она его разглядела.

В каждом углу белоснежного шелкового стяга располагалось красное сердце, а в середине — такое же сердце, пронзенное мечом.

Машинально она перезарядила сое оружие, которое ей вручил немой англичанин в первые моменты атаки. Это было немецкое ружье с инкрустированным прикладом. Красивое, но слишком тяжелое, снабженное коробочкой с принадлежностями, порохом и пулями.

Она смогла сделать несколько выстрелов, прежде чем Лаймон Уайт подоспел с другими ружьями на смену.

Но ей не захотелось сменить оружие.

Какой-то человек появился из-за холма и направился к ним. Он не был вооружен. Это был офицер, одетый в широкий плащ с белым крестом. Она узнала графа де Ломенье-Шамбор.

Положив руки на ружье, она смотрела, как он приближается.

Чем он был ближе, тем усиливалось ее беспокойство. Она боялась подпускать его слишком близко, несмотря на то, что это был их друг. Когда он оказался на достаточном расстоянии, чтобы услышать ее, она крикнула: — Остановитесь, господин де Ломенье. Ни шагу дальше… иначе я стреляю.

Он подчинился, посмотрев в ее направлении, и, узнав ее, казалось, не поверил собственным глазам.

Он сделал шаг вперед, но она снова его остановила.

— Не двигайтесь. Я и оттуда вас прекрасно слышу. Я слушаю ваши объяснения.

Она не хотела, чтобы он подходил, или чтобы пересек «линию фронта». Смена знамен на башне означала начало войны и подтверждало ее худшие опасения.