— Привет, Ефим, — сделал шаг навстречу Костя. — Как там у вас, утряслось?

— Утрясается. Тут еще одна идея созрела. Хочу тебя пригласить.

— Какая?

— Выдвинуть Сашку в выборные начальники ГУВД.

— Круто, — хмыкнул Долгов. — Достаточно безумно, чтобы вызвать интерес.

Его не удивила идея. Он быстро просчитал вероятность, счел ее отличной от нуля и собирался принять решение в зависимости от того, во что это ему встанет. В конце концов, если бы студенту Долгову сказали, что он через три года станет долларовым миллионером (когда полностью отдаст ссуду банку), он бы тоже не поверил. Жизнь научила Костю считать, а не удивляться.

— Ты знаешь, что наш пиар уже начался?

— Кто ж не знает? «Дорожный патруль», «Дежурная часть», вот тут недавно новый ведущий — не помню передача как называется, что-то про подвиги — прямо в камере с твоим «бухом» общался. В газетах читал. Вы молодцы.

Ефим удивился. Про последнюю передачу он не знал, с Леной подробно еще не разговаривал. Значит, пошла вторая, самостоятельная волна интереса к Сашке, порожденная зрительским интересом. Телевизионщики сражаются за рейтинг. Отлично.

— Социологи с нашей кафедры сделали пробный замер. О Сашке слышали уже сорок процентов москвичей.

— Не удивляюсь.

— И самое главное, что почти все, кто о нем слышал, ему симпатизируют.

— Тоже понятно. Прямо голливудский сценарий.

— Включаешься? Если победим, тебя не забудем.

— Чего ты от меня хочешь?

— Наружка. Что еще с тебя взять.

— У меня только десять мест собственных. Ты ж знаешь, я — производство.

— Сделай мне рекламные поверхности. А места я поищу сам.

— Давай считать. Сколько тебе надо?

— Двести-триста. Шесть на три.

— Пятнадцать долларов метр умножим на 300, умножим на восемнадцать метров квадратных. Получаем…

— Эй, эй, стоп! Давай посчитаем по восемь долларов метр. Самый дрянной баннер, самые дрянные краски — висеть-то им месяц! И самое низкое разрешение. Запустишь свою старую колымагу.

— Ладно. Все равно, сорок тысяч.

— Давай, думай, как еще снизить.

— Если висеть не долго, можно напечатать на бумаге, трафаретным способом. По крайней мере, большую часть. Месяц точно провисят.

— Тогда сколько?

— Тогда двадцать тысяч.

— А ты говорил, у тебя лежалый баннер есть.

— Он с полосой.

— Полоса на всех рулонах?

— Да. Там заводской брак. С правого края в полутора метрах.

— А если мы учтем это при макетировании и зальем краской?

— Тогда пятнашка.

— У меня есть десять. Твой вклад, соответственно, пять.

— Идет.

Ефим передал ему пачку стодолларовых купюр, которую прислал Ольховский. Эх, сюда бы знаменитую коробку из-под ксерокса — дело пошло бы веселее! А так — «Хейдельберг» стал слегка проданным. Если б Толстый узнал — убил бы!

Костя взял деньги, не пересчитывая.

— А вы ж на диете сидели после покупки пре-пресс*. Откуда финансирование? — спросил он.

— Пока ниоткуда. Только пиар-спонсоры. Это я «Хейдель» заложил, — кивнул на исчезнувшую в Костином кармане пачку Ефим.

— Понятно, — усмехнулся Костя. — С голой жопой в большую политику. Это — по-нашему! — Он достал из кармана пачку, отсчитал из нее 30 бумажек и вернул их Береславскому.

— В случае успеха вашего безнадежного предприятия моя доля становится выше.

— Нет вопросов.

Ефим ушел, а к Косте подошел его заместитель.

— Что, выгодная сделка?

— Не знаю, — засмеялся Костя. — Но если выгодная, то очень. В любом случае надо коллегам помогать. А за Ефимом не пропадет. Думаю, он тоже мне бы помог.

А Береславский уже мчался в Останкино. Получив пропуск, он прошел в указанную комнату. Там его встретила Сунь Ли. В жизни она оказалась еще симпатичнее, чем на экране. Обаятельная китаянка вела бешено популярную программу «То самое», где разные люди рассказывали о том, что у них получается или не получается в постели. Эта передача была просто обречена на гороподобный рейтинг, и Ефим через приятелей напросился на беседу.

— У вас все персонажи — либо герои, либо, в глазах общественного мнения, антигерои, — начал Береславский.

— Вторые чаще, — согласилась очаровательная Ли.

«Или Сунь?» — подумал Ефим, так и не разобравшийся, что — имя, а что — фамилия.

— У меня другая идея. Рассмотреть, что такое секс-символ в наши дни. Со Шварцнеггером понятно. С Сидихиным или Караченцовым — тоже. Но это — не единственный вариант. Вы же про моего друга знаете?

— Который пятерых «замочил»? — непринужденно поинтересовалась Ли.

— Точно. Он маленький, толстый и застенчивый.

— И к тому же — в тюрьме, — добавила китаянка.

— Вот именно. Передачи о маленьком, толстом и застенчивом секс-символе у вас еще не было. К тому же — из тюрьмы. Он обожает свою жену. Она его — тоже. И бандитов он поубивал — ради нее. Интересно?

— Пожалуй, — задумалась Ли.

— И он выдвинут на пост начальника ГУВД столицы.

— Кем?

— Населением, — гордо ответил Береславский. Кто скажет, что Ефим — не население, пусть первый бросит в него камень.

Сунь Ли заинтересовалась проектом. Интеллигентной девушке, коей она и являлась, такой проект был интересен гораздо более, чем бесконечные выяснения типа «Кто? Кому? Как?». Самый сложный вопрос — с начальством тюрьмы — она собиралась решить быстро.

Обнадеженный Береславский покинул телецентр и направился к своей машине. Но сигнализация с брелка не отключалась. Ефим уже заметил, что рядом с телебашней она часто отказывала.

Он выругался и полез под капот, заблокировать чертову электронику специальным ключом.

Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Это был Ленька Просиндеев, старый знакомый по временам работы Ефима в «молодежке». Правда, там его фамилию частенько произносили с буквой "х" в серединке.

— Хорошая у тебя тачка, — хохотнул Ленька. — Такой под капот даже как-то неприлично лазить.

— Сигнализацию ваша башня вырубает, — объяснил Береславский. — Сам как?

— Выпускающий на первом канале, — гордо объявил тот. «Растут кадры», — подумал Ефим. — А про тебя я слышал. Книжки твои читал. Чего там с твоим бухгалтером?

— Сидит пока. Я тут собрался из него народного героя сделать. Выдвинул его на обер-полицмейстера.

— Отличная мысль, — восхитился Просиндеев. — И раскрутка дармовая, и из тюрьмы в любом случае выкатится. А ты сам-то чей будешь?

— Как чей? — не понял Ефим.

— Ну, Путина, Лужкова, Чубайса? Чей ты? Может, дурашевский?

— Сам ты дурашевский, — разозлился Береславский.

Тут Просиндеев понял, что Ефим не слышал о Дурашеве. Так оно и было. Виктор Петрович Дурашев старался не светиться в телеке, а Береславский старался телек не смотреть. И не читать газеты. И не слушать радио, если оно говорило о политике.

— Ты что, и в самом деле, сам по себе? — изумился Ленька.

— Я всегда сам по себе, — отрезал Ефим. — Кстати, Лень, если тебе нужна рейтинговая «стори», то я отвалю красивых подробностей про Сашку.

— Я видел, наши конкуренты сделали с ним репортаж из тюрьмы. Пипл-метры* на повторе передачи чуть не зашкалили.

— Подумай на эту тему. Если согласитесь, у вас будет эксклюзив. Гарантирую.

— Хорошо, подумаем обязательно. Это интересно.

Они попрощались, и Ефим поехал в типографию «Беора».

Начальник типографии, спокойный и надежный Филиппыч, встретил Ефима радостно:

— Ну, что, Сашку скоро выпустят?

— От нас зависит.

— Если в самом деле так — ставь задачи.

— Ты отпечатаешь мне два миллиона А-третьих форматов в четыре краски?

— Отпечатаю. С двух сторон?

— С одной. «Четыре плюс ноль».

Они подошли к гордости «Беора», старенькому «Хейделю», которого Ефим уже заложил и собирался сегодня же эту операцию повторить.

— Давай считать. — Филиппыч поднял голову. — У нас за один прогон кладется две краски. Значит, на плакат нужно два прогона. При скорости… Тебе качество какое нужно?