Когда я подошел к «БМВ», водитель, толстый детина с опухшими глазами, даже разговаривать со мной не захотел. «Отойди от машины, урод!» — вот и все, что он мне сообщил. Словарный запас у них, как у Эллочки-людоедки.

Тогда я плюнул ему на стекло. Нетривиальное решение подействовало: детина выскочил из машины, но, наткнувшись на ствол АКаэСа, сразу утратил прытъ. Я был готов к стрельбе, и он это четко понял. По команде быстро и, похоже, привычно лег на землю, заложив руки за голову. На всякий случай я крепко приложил ему автоматом по голове.

Петя умело скрутил его. Оружия при парне не оказалось. Я нашел пульт дистанционного управления, и бандит не стал строить из себя героя. Преданно смотря на меня одним глазом — второй залило кровью, — тут же показал, на что нажимать, и даже повторил, чтобы я чего не перепутал…

— Петь, милицию вызывать не надо. Ленка вызвала. А номер и цвет «БМВ» ты забыл.

— Забыл, Петрович, забыл напрочь, езжай спокойно. — Петя смотрел на меня с уважением, не так как раньше. Смешно, но это мне понравилось.

Зевак вокруг не было, все прошло очень мирно и буднично. Я нажал на газ и поехал к Тополевой.

Машина прекрасно слушалась руля и педалей. Несмотря на ситуацию, я испытывал удовольствие от обладания таким аппаратом. И еще, кажется, от ощущения, что этот аппарат завоеван в бою.

Доехал без приключений, не считая того, что зазвонил радиотелефон. Я нажал на «Йес», потом — на «Ноу». Пусть лучше думают, что звонок сорвался, чем заподозрят отсутствие хозяина. Никто не перезвонил, и хитрость не пришлось повторять.

Ворота дома 23 по улице Тополевой при внимательном рассмотрении могли многое сказать о хозяине. Солидный — это раз. И осторожный: две видеокамеры разглядывали площадку перед воротами и калиткой.

Я поманипулировал с пультом. Ворота открылись. «БМВ» въехала в маленький дворик, с левого края которого была дверь. О ней мне тоже сообщил Федор.

Теперь страха не было. Было огромное желание покончить с этой историей. Месть поможет забыться мне. А я помогу забыть Ленке. И мы вдвоем должны помочь забыть детям. Если, конечно, я выйду из этого симпатичного серенького домика живым. Кстати, войти в него может быть непросто.

Оказалось — проще простого. Охранялись, по всей видимости, калитка и вход в дом с улицы. Со двора — для своих. Да и вид мой не вызывал у бандюков ничего, кроме желания назвать уродом.

Вот и второй этаж. Приемная. За столом — молодая девчонка, крашеная блондинка.

— Вам куда, папаша?

Вот так меня еще не называли.

— К Ивану Андреевичу.

— Договаривались?

— Мы старые друзья. Он меня всегда примет.

— Хорошо, раздевайтесь, а я доложу.

Ни то, ни другое не входило в мои планы. Под курткой — АКСУ, а предупрежденный Иван Андреевич может не захотеть общаться со мной на моих условиях.

Поэтому я показал девушке автомат, и она, умница, по моей просьбе сразу легла на пол. Аккуратно так, даже юбочку одернула. Я честно выдернул трубки из трех телефонных аппаратов, стоявших на столе, и захлопнул входную дверь.

— Закричишь или выйдешь — найду и убью, — объяснил я девице. Видимо, она все-таки догадывалась о специализации работодателя, потому что напасти восприняла стойко и, я бы сказал, без удивления.

А я шагнул к кабинету. В нем оказалось две двери. Обе — дорогие, из какого-то дерева красноватого цвета. И мебель в кабинете тоже была красного цвета, явно непростая. Мы с Ефимом за пять лет напряженной работы такую не потянули бы.

За столом сидел Иван Андреевич. Он был очень доволен собой и, несмотря на возраст, — постарше моего, — смотрелся, как из импортного кинофильма.

— Вы ко мне? — удивился он, но, разглядев автомат, замолчал. Впрочем, не похоже было, что испугался. Меня даже с автоматом не боятся. Сначала.

— Что вас к нам привело? — дружески спросил он. Манеры старого джентльмена напомнили мне покойного старшего. Он тоже был очень мил перед тем как мне врезали, а жену изнасиловали.

— Есть проблемы, — честно признался я.

— Выкладывайте, — предложил Иван Андреич.

Нет, с таким точно не пропадешь. Теперь он вновь был похож на киногероя, но уже другой эпохи, как секретарь обкома из доперестроечных фильмов. Простой, добрый и с неограниченными возможностями.

— Беда у меня, — говорю, — Иван Андреевич! Я жену свою люблю, а ее изнасиловали. Детей люблю, а их перепугали и собирались убить.

— Кто? — закаменел лицом Иван Андреевич. Ну, не любит он, когда жен насилуют и детей пугают.

— Опричники ваши. Вы послали их какие-то документы искать, а ублюдки эти зашли не в ту квартиру и таких дел натворили!

Прыгнуло-таки лицо Ивана Андреевича! Давно не практиковался, старый! Начал все отрицать, но мне уже было ясно. И ему уже было ясно, что мне ясно. А потому оба мы выжить не могли.

— Давайте договоримся спокойно, — убеждал меня Иван Андреевич, — все, кто неправильно понял приказ и воевал с детьми, будут сурово наказаны.

— Они уже сурово наказаны, Иван Андреич! — пояснил я ситуацию. — Теперь очередь за вами.

Я не уловил момент, когда у него сдали нервы. Он вдруг оказался с пистолетом. Я этого и ждал, не мог выстрелить в пожилого безоружного убийцу. АКС был поставлен на очередь, и эта очередь разбросала старого волка по роскошным обоям его кабинета. Это вам не какая-нибудь «беретта»!

Услышав стрельбу, народ в домике забегал. В дверь, предусмотрительно мною запертую, рвались. Но все было сделано добротно. А кроме того, я пальнул тремя патронами по верху двери. Рваться перестали.

По телефону Ивана Андреевича позвонил по «02» и сообщил о большой стрельбе на Тополевой, 23. ОМОН прибыл необычайно быстро, и еще через час я уже был в СИЗО, в небольшой одиночной камере.

Два часа назад я сидел в своем любимом кресле и смотрел боевик. Час назад я в боевике участвовал. Зато теперь пора моей активности закончилась и, похоже, что надолго.

Ефим, я очень надеюсь на тебя!

…Черная вода была почти неподвижна. Крошечная рябь шла лишь от выступающего над водой края коряги.

Это — в правом нижнем углу кадра. Левее и выше вода была такой же темной, но уже совсем без морщинок, как антрацитовое зеркало. В ней отражались небо, низкие серые облака и — ближе к краю — низкорослые почти облетевшие березки, с трудом выросшие на болотине.

Все вместе это называлось — осень.

Ефим Береславский удовлетворенно хмыкнул и нажал на спуск. Вряд ли этот сюжет принесет ему славу, но он успел прочувствовать настроение момента и очень похоже зафиксировать его. А коллекционирование моментов и было основной целью Ефима. Если копнуть глубже — с помощью «Лейки» и трех «Кэнонов» он, как умел, боролся с быстротечностью жизни.

В машине, оставленной на шоссе, зазвонил мобильный телефон. Ефим быстро, несмотря на свой 56-й размер, выбрался по склону на дорогу, открыл дверцу и схватил аппарат. Но не успел. «Мобильник» отключился на мгновение раньше.

— Кому надо — еще наберут, — проворчал Ефим. Отрываться от камеры было обидно. Он подождал пару минут и, не дождавшись повторного звонка, пошел обратно. Спускаться было тяжелее. Девяносто пять килограммов нетто не способствовали аккуратности сползания по глинистой влажной земле.

Чертыхнувшись, Береславский стряхнул приставшие к ногам веточки и вновь приник к окуляру. Но настроения уже не было. Сделав пару дежурных щелчков, Ефим отвинтил камеру от штатива, аккуратно упаковал ее в фотосумку. Потом сложил штатив и окинул последним взором «поле боя». Болотина опять неуловимо изменилась. Солнце за облаками чуть набрало силу и, даже еще не пробившись, добавило в картинку желтого и красного, смягчило и утеплило ее. Это был совсем другой момент жизни, чем три минуты назад.

За что, собственно, Береславский и любил жизнь.

Он прибавил новую картинку в свою личную память и, улыбнувшись, полез наверх.

Проезжавшие мимо машины чуть притормаживали, а их обитатели с интересом рассматривали грузного лысоватого мужчину в более чем цивильном прикиде, торжественно вылезавшего из кювета. Впрочем, его это никак не волновало.