«Кормушка» со стуком откинулась. Я подумал, что принесли еду. Но ошибся.

– Орлов, на выход! С вещами.

Это что-то новенькое. «Уж не освобождают ли?» – мелькнула безумная мысль. Оказалось, переводят в другую камеру. После дотошного обыска конвоир повел меня к новому месту жительства.

Оно мне сразу не понравилось. В камере было человек сорок. Дышать нечем. Гомон, трудно сосредоточиться. Правда, пока и сосредоточиваться особо не на чем. На допрос еще ни разу не дернули. А об адвокате Ефим позаботится.

Я стоял у входа, ища глазами свободное место, когда ко мне подошел парень лет тридцати, весь в наколках. Одна была необычной. Что-то прятавшееся под футболкой – может, осьминог, может, еще какое чудо-юдо – высовывало свои щупальца на могучую шею, подбородок и даже низ щек.

– Пошли к нам, брат, – приветливо показал он на угол камеры. Но свободных мест там не было. Варан, так его кликали, согнал бедолагу мужика и указал на освободившуюся шконку. Я не стал изображать благородство, но все это мне не понравилось. Мне не нравится, когда мне симпатизирует первый встречный уголовник. Я не Софи Лорен. Меня больше бы устроило, если бы мое появление осталось незамеченным.

Я поблагодарил и приземлился. Варан явно был настроен поболтать.

– Как звать тебя?

– Александр Петрович.

– За что повязали?

– Пустяки, – улыбнулся я. – Пятерых замочил.

Вокруг замолчали.

– Ну да? – охнул Варан. – Не болтаешь?

Вот теперь мне не понравилось всерьез! Не удивился Варан, даю руку на отсечение! Перевод в другую камеру стал понятен. Меня решили добить. А зачем? Они же ошиблись квартирой! Ничего не понимаю. А может, у меня уже мания преследования?

– Зачем мне болтать?

– А работал кем?

– Бухгалтером.

– Бухгалтер – и замочил пятерых? – Варан говорил громко, чтобы все слышали. Ошибки быть не могло, он готовит пакость.

– Разные бывают бухгалтеры.

– Наверное, ты в армии в спецназе был?

Зря он так быстро. Предупрежден – значит, вооружен.

– А ты, Варан, похоже, и сейчас на службе.

Это и называется «мертвая тишина». Зал замер. Варан изменился в лице:

– Что ты, падла, сказал?

– А что мне еще сказать? Человек пришел в дом, отдохнуть хочет. А ему допрос с пристрастием. Что можно подумать? Что ты на службе, уж извини.

Я ждал броска и был к нему готов. Главное, что удалось не сделать меня общей мишенью. А в драке один на один достаточно шансов. Если на шум придут надзиратели, еще лучше, выломаюсь из камеры. Еще раз скажу про конвойные войска. Хотя я уже говорил, они не должны были сажать меня с блатными.

Варан встал, я приготовился к его броску. Но Варан сел. Потому что на его плечо легла крепкая рука.

– Бухгалтер прав, – негромко произнес хорошо, не по-тюремному одетый парень. – Больно ты быстро напираешь.

Варан явно струхнул. Речь теперь шла о его собственной безопасности.

– Вы что, разве можно такое? Просто мне «маляву» прислали, что мент придет на хату. Маленький, толстый, зовут Сашей. Вот я и прикинул.

Общественное мнение опять переменилось. Ментов по камерам не любят. Не зря они сидят отдельно.

– Если бы я был мент, я бы сидел в ментовской камере, а не в общей.

– Логично, бухгалтер. Подсадным ты быть тоже не можешь. Слишком жирно для ментов дать пятерых завалить, чтобы подсадить слухача. В общем, перевели бухгалтера менты, и предупредить тебя, Варан, могли тоже только менты.

– Да ты что, Антон? – буквально взмолился Варан. – Псих «маляву» прислал, говорит, человек в вэвэ служил, нашего брата охранял.

– Мент и солдат-срочник – разные вещи, – сказал я. – Меня не спрашивали, когда в армию призывали. Тогда за отказ сажали.

– Псих – человек авторитетный, – задумчиво сказал Антон. – Но срочная служба двадцать лет назад – и из-за этого «малявы» писать? А ты общество обманываешь, солдата ментом представляешь. А этому человеку еще лет двадцать париться. Нехорошо все это, Варан.

Я понял, что раунд закончился вничью. Что уже хорошо.

Антон, потеряв ко мне всякий интерес, пошел на свое место. Варан сидел молча. А я задумался.

Схлестнулись непонятные мне силы. И если предположить, что Антон – следствие усилий Ефима (это не напрягало мою логику: у него везде кореши; а чего бы иначе авторитет вступался за незнакомого мужика – из чувства справедливости, что ли?), то почему от меня не отстанут нападавшие? Неужели мстят за убитых?

Тут меня вызвали на допрос.

Я ожидал вопросов, уже обдумывал ответы. Но майор улыбнулся зэку, посадил его за стол и… выложил хорошей еды. Опять пакость?

Приду, они спросят: «Кто тебя сервелатом пахучим кормил?»

Майор понял проблему.

– Не волнуйтесь, Александр Петрович. Ешьте спокойно. В этом пакете, – он потряс увесистым свертком, – ваша передача. Там все это есть. Просто хочу, чтоб пожевали в человеческих условиях. Силы вам еще понадобятся.

С ума сойти можно! Даже в американских тюрьмах офицеры так не переживают за своих подопечных.

– Да, и еще, – педалируя, произнес он. – По имеющимся данным, вы любите ананасы. Так что в посылке – банка с ананасами.

Ну, этот ребус я быстро разгадал. К Ефиму на день рождения всегда приходит генерал милиции, Юрий. Мужичок моей комплекции, страшно смешливый. Он очень радостно хохотал, когда Береславский, как всегда, наполовину привирая, рассказывал о моей любви к ананасам: как я, съев на собственной свадьбе испорченный ананас (не выкидывать же, в эпоху тотального дефицита), первую брачную ночь провел наполовину в ванной, где новобрачная через трубку промывала мне желудок, наполовину – в сортире.

Значит, Ефим привлек Юрия, а тот не отказал в помощи и даже, хоть и косвенно, сообщил об этом. А моральная поддержка в моем положении дороже самого лучшего ананаса.

На прощание я рассказал майору о «маляве» Психа и попросил передать об этом «всем заинтересованным лицам». Он озаботился, предложил меня еще раз перевести, но я побоялся, что в новой камере не окажется своего Антона, и отказался.

Через десять минут после возвращения в камеру меня опять вызвали на допрос. Приветливого майора и в помине не было, а по ряду признаков я понял, что передо мной не милиционер и не следователь прокуратуры. Более всего он интересовался не стрельбой, а моим исчезнувшим соседом. Хотя он был суров и неприветлив, я остался очень доволен беседой. Товарищ в штатском явно не принадлежал к клану любителей доставать документы, отстреливая детей. Пусть он хоть сто раз меня не любит, но объективно – он мой союзник. Или по крайней мере не враг.

Похоже, мы еще поборемся. А главное, я не чувствую себя узником замка Иф. Конечно, ему не приходилось оправдываться перед зэками за невольные ошибки юности, но он был один. И всеми предан.

Я же – не один. И никто меня не предавал. Вот такая большая разница!

Начальник оперчасти СИЗО матерился всеми известными матерными словами. Как это все понимать? Сначала перевели бывшего «почти мента» в воровскую камеру. Потом приказали во что бы то ни стало уберечь его от всех неприятностей.

Что за дебильное время?

Подполковник вздохнул и сгреб бумаги. Решение принято: зэк будет в безопасности. Как минимум по двум причинам. Первая: если его убьют, то приказ о «сбережении» выполнить будет невозможно. В то время как официального приказа о ликвидации не было и быть не могло. И вторая: подполковник был нормальным человеком. А нормальному человеку приятнее сберечь, чем ликвидировать.

Утром Ефим поехал на работу. Из-за ночных «бегов» он не выспался и в обычный день наверняка пришел бы на пару часов позже.

Но день был необычный.

Поставив «ауди» на законное место, Ефим пошел к административному корпусу, где они уже много лет снимали офис. Он поймал себя на том, что пару раз оглянулся по сторонам. Скрытая пружина, раскрутившая эту историю, беспокоила его всерьез. Он не верил в наезд на фирму – не те деньги. Никакими тайнами они с Сашкой тоже не владели. Непонятно! А разбираться надо срочно, иначе Сашка сгниет в тюрьме. Или чего похуже произойдет. В смысле – побыстрее.